Колосов вспомнил гобелен на стене в его доме и там, в Воронцове. Это просто тряпка, пустяк. А сама картина — где-то в музее. И это всего-навсего холст, рама, краски, воображение художника. Пуссен… Он о нем и не слышал-то никогда прежде. А про всю эту мифологию читал только в школе, когда проходили Древнюю Грецию, с грехом пополам. И тем не менее он сумел понять его, вычислить, разгадать. Нет, не сумел бы, не догадался. Если бы не Катя… Она снова помогла. Что она там хотела? О чем звонила? Выяснил ли он что-то о военных из окружения Балмашова? А он не выяснил. Был ведь в Воронцове и забыл спросить Тихомирова. Хотя тот вряд ли мог сказать ему правду. Он же ЕГО друг. Вот счастьице-то — быть школьным корешком маньяка.
Где он сейчас? Где Балмашов? Какую машину он еще угнал? Ведь ему нужна машина, необходима. А свой «мерс» он бросил, как разбитую рухлядь. Он вообще все бросил, все, что составляло смысл его прежней жизни. Это значило лишь одно — он сжег за собой все мосты. Все до единого. И уже не вернется оттуда, из этого своего проклятого Царства Флоры. У него теперь только он один и есть — вымышленный мир, ассамблея мертвецов — окровавленных, усыпанных цветами.
Колосов сел за руль. Ну что — домой? Попытаться заснуть после двойного эспрессо?
Прямо в глаза пялился дорожный фонарь. Как бельмо.
Звонок.
Кто-то из ребят, сотрудников? Или главковский дежурный? Но отчего же тогда… Этот странный позорный холодок в груди, как тогда там, на темной безлюдной набережной. Стыд какой! Начальник отдела убийств боится, трусит, нет, нет, конечно же, не трусит — однако все же колеблется, медлит… Или же это интуиция срабатывает? Нет, это позор, малодушие. И вообще все это вздор. Страх, ужас — вздор. Смерть… Она… Она подождет. Просто у него такая работа — ему могут позвонить среди ночи, и он обязан… Иначе и уважать-то себя не стоит. Иначе только и остается трусу — взять пистолет и застрелиться.
— Колосов слушает.
— Это я… я из Воронцова… Уехал, а потом вернулся…
Тихомиров. Колосов с трудом узнал его голос.
— Он мне звонил.
— Балмашов?!
— Он вызвал меня туда, и я вернулся… Он просил меня помочь. — Голос Тихомирова истерически срывался. — Я сразу вернулся… Господи, помогите мне… Он… Помогите же мне, вы обещали помочь! Здесь труп, тут у нас, в конторе!
— Кто убит?! — Колосов уже заводил мотор.
— Фаина! Помните ее, вы о ней спрашивали? Я буквально наткнулся на нее в темноте. Я хотел… Подождите… постойте… Что это?!
— Тихомиров! Сергей!
На том конце раздался грохот, отчаянный крик и потом гудки, гудки…
Колосов выруливал со стоянки. Одновременно пытался набрать номер дежурного по главку. Тут телефон зазвонил снова.
— Никита, ничего, что так поздно? Я тебя не разбудила? Но я должна…
Катя. Ее тут только не хватало. В такой момент!
— У тебя занято было, а должна тебе сказать… немедленно… это очень важно…
— Я возвращаюсь в Воронцово. Балмашов убил Фаину. Возможно, он там. Тихомиров звонил — с ним что-то случилось, связь оборвалась. Катя, я еду туда и…
Телефон издал предупреждающий сигнал и вырубился. Батарейка села. Черт!!! Но Колосов в этот момент не обратил на это внимания. Он мчался на предельной скорости, обгоняя, перестраиваясь, лавируя в потоке машин, которых, несмотря на поздний час, было на МКАД предостаточно.
— Анфиса, ты все слышала? Я еду, я немедленно еду туда. Я должна! Анфиса, милая, Никита… Он в опасности!
Катя… Честно говоря, как всегда в патовый момент, она не знала, за что толком хвататься. За сумку, за куртку, снова за телефон? Она знала только одно: она отправится в Воронцово немедленно. Хоть на помеле, хоть на палочке верхом, но доберется туда как можно скорее.
Анфиса испуганно ахнула, но тут же выпалила: «Я с тобой!» Катя была уже на пороге фотостудии, когда ее подруга, на бегу роясь в своей непомерно большой сумке, отыскала там нечто и с ликующим возгласом сунула ей в руку.
Это был… пистолет! Нет, нет, конечно же, не настоящий…
— Вот, держи. У Веньки Горбаха из ИТАР ТАСС на плеер вчера выменяла. — Анфиса теперь уже рылась в сумке в поисках ключей — запереть студию. — После нашего с тобой вояжа в клуб. Он такие с института собирает. Это, между прочим, «парабеллум».
— «Парабеллум»? — Катя крепко сжала пистолет, еще не веря в его чудесное появление.
«Мы будем отстреливаться. Я дам вам «парабеллум»…»
— Это зажигалка, а сделан как настоящий. Вот тогда бы в клубе нам пригодился — Фаньку пугнуть и…
— Анфиса, Балмашов убил Фаину. Ты понимаешь? Она мертва! А Никита… Он… Это долго объяснять, но мне кажется… У меня плохое предчувствие. Тот Аякс, который на картине, он… Понимаешь, Балмашову уже нечего терять. Он одержимый. Кажется, он намерен довести свой план до конца. Едем! Только бы не опоздать! — Катя увлекала за собой подругу из подворотни на темный Гоголевский бульвар.
Первый водитель такси, которого они остановили, заслышав про Воронцово, рассмеялся им в лицо и был таков. Второй только махнул рукой: «За город, ночью? Вы что, девчонки, очумели?»
Катя вытащила кошелек, вынула все деньги, Анфиса тоже выгребла всю свою наличность.
— Доехать хватит с лихвой, — заявила она. — А ты дорогу-то на их базу помнишь?
— Вспомню, — твердо ответила Катя. — Должна.
Эх, я дам вам «парабеллум»!!
Пятый по счету водитель на раздолбанной «девятке» оказался покладистым таджиком. Ехать под аккомпанемент родных восточных мелодий ему было все равно куда, хоть в Чуйскую долину. Они пообещали ему — если довезешь быстро, получишь в два, в три раза больше. Где находится Ильинское шоссе, Рублевка и Воронцово, он вообще не представлял. Однако улыбнулся белозубо, беззаботно: «Дорогу покажете, вай?»
Они неслись по ночной Москве — мимо залитых светом рекламы домов. Все сливалось в какую-то сплошную огненную реку. Катя, стараясь не думать о самом плохом, была за штурмана, показывала дорогу. Притихшая Анфиса на заднем сиденье тревожно вертела в руках снятую с ноги тапку в виде пушистого кролика. В горячке она забыла надеть свои привычные кроссовки.
Колосов остановился. После бешеной гонки перед глазами все так и мелькало. Фонари, фонари, фонари, габариты, ослепляющий свет фар встречных машин. Грохот и гул, скрип тормозов.
И вот словно кто-то подвел черту. Граница пролегла, разделив ночь и огни, свет и тьму, огромный город и это место, куда он так спешил, куда мчался на помощь.
Ночь. Теплый ветерок в листве. Темные кроны деревьев на фоне черного неба. Тишина — такая, какой никогда не бывает в городе.
Дальние огни шоссе, оранжевые квадратики окон многоэтажных домов. Все это точно не здесь, точно в другом мире, в ином измерении.
А здесь — только ночь. Закрытые наглухо ворота.
Он выскочил из машины. Ворота… Он совершенно забыл о том, что территория базы огорожена и ворота на ночь запираются на замок.
Но как же тогда они попали на территорию? Тихомиров звонил отсюда. Здесь есть еще один въезд? Со стороны полей, леса? Ну, естественно, они же все проверили, когда устанавливали посты негласного наблюдения. Как же он позабыл-то? Со стороны Горок еще одни ворота — вторые. Но ехать туда времени нет.
Колосов подошел к воротам. Проводов наверху по забору не видно. Вряд ли по проводам пущен ток. Он примерился, подпрыгнул. Эх, детство золотое, подзаборное…
Преодолеть забор оказалось не так уж и сложно. Нет, это не преграда. Что-то будет впереди?
Мягко спрыгнув на землю, он оказался уже на территории базы. Аллея… Днем она отлично просматривается. Именно по ней подъезжают к зданию конторы машины. Но сейчас аллея пуста. Белое здание, обшитое сайдингом, напоминает огромный спичечный коробок. А вокруг деревья, деревья… Лунный свет на стеклах оранжерей. Ночной аромат цветов — густой и какой-то нереальный, траурный.
Колосов бежал по аллее по направлению к конторе. Никаких машин — пусто. «Ниссана» Тихомирова тоже не видно. Все-таки как он попал на территорию базы? Заехал через ворота? Те или эти? Сам их закрыл? Или же за ним потом ворота закрыл тот, кто его сюда позвал? Балмашов? И этот сонный ботанический сад, это «Царство Флоры» превратилось в смертельную ловушку?
Что это? Показалось или нет? В окнах конторы мелькнул свет. Призрачный, неверный. Электричества там не зажигали. Но свет — подбегая ближе, Колосов уже ясно его видел — был.
Он выхватил пистолет, снял с предохранителя. Ринулся на крыльцо. Сколько раз он бывал здесь, поднимался по этим новеньким ступеням, открывал эту дверь. Она легко открылась и сейчас. Слишком даже легко.
В темноте он за что-то задел — громоздкое и одновременно легкое. Это оказались картонные коробки с цветами. Чей-то заказ назавтра, наутро, заказ, которому не суждено уже быть выполненным. Рванул на себя вторую дверь и очутился в торговом зале.
