Он добрался до развилки и свернул налево, к дому. Дорожка была расчищена и посыпана солью и песком — возможно, последнее, что сделал Петерсон дома. Десятиминутная работа. Он позаботился о том, чтобы у Ричера не возникло проблем, когда тот приедет сообщить вдове о его смерти.
Впереди появился дом, красные доски, красная дверь, казавшиеся коричневыми в голубом сиянии луны. Мягкий желтый свет в окне. Слабый аромат древесного дыма из трубы. Ричер шел к дому. Было ужасно холодно, и ему стало казаться, что он забыл, как это делается. Точно жертва удара. Ему приходилось концентрироваться. Левая нога, правая нога, шаг, следующий, каждое движение тщательно контролируется. Словно он учился совершенно новому умению.
Он добрался до двери. Помедлил секунду, выдохнул замерзший воздух из легких, поднял руку и постучал. Толстый материал перчатки и дрожь превратили уверенный двойной стук — так намеревался поступить Ричер — в легкие приглушенные удары. Самый неприятный звук в мире. После полуночи для жены полицейского ничего не может быть хуже. Хороших новостей ждать не приходится. Ким все поймет в первую долю секунды. Вопрос лишь в том, как упорно и как долго она будет сопротивляться. Ричер знал, как это произойдет. Он стучал во множество разных дверей после полуночи.
Она открыла. Один взгляд, и последняя абсурдная надежда исчезла с ее лица. Это был не ее муж. Он не потерял ключи в снегу и не напился настолько, что не в силах попасть в замочную скважину. Она упала так, словно под ней открылся люк.
Калеб Картер взял с полки фонарик с четырьмя батарейками и проверил рацию — включена и работает. У фонарика мощный луч. Батарейки в порядке. К стене был прикреплен пюпитр, рядом на бечевке висела ручка. Калеб расписался за пятый обход. Первые четыре подписи были фальшивыми. Никто даже головы не поднял. Он вышел из дежурки в коридор.
С точки зрения юрисдикции окружная тюрьма не имела ничего общего с исправительным заведением штата, а оно, в свою очередь, — с федеральной тюрьмой. Однако все три исправительных учреждения находились в одном месте и были построены одной компанией. В камерах окружной тюрьмы сидели арестованные местные жители, которых не выпустили под залог. Они ждали суда. Все они считались невиновными, пока суд не докажет обратное. Некоторых Калеб знал по школе. Примерно четверть арестованных находились здесь после суда, их признали виновными, и они ждали несколько дней, пока их не переведут в другое место.
Жалкая компания.
Всего было шестьдесят камер, расположенных в два этажа, в форме буквы V, по пятнадцать в каждой секции. Нижнее восточное крыло, верхнее восточное, нижнее западное крыло и верхнее западное. В основании V имелась металлическая лестница, далее находились столовая и комната отдыха, так что нижний этаж имел форму буквы Y.
Все шестьдесят камер были заняты, как и всегда. Финансирование поступало извне, и складывалось впечатление, что политики из Пирра или Вашингтона хотели, чтобы их вложения работали с полной отдачей. В городе все считали, что как только в тюрьме освобождаются камеры, законы становятся более суровыми. Если в тюрьме появлялась свободная койка, тебя могли схватить даже за унцию травки. И наоборот. Если все шестьдесят коек были заняты, то даже за две унции ты получал лишь удар по голове.
Органы правопорядка. Выбранная Калебом карьера.
Он начал с дальнего конца нижнего восточного крыла, быстро прошел вдоль стены, включил фонарик и обратно двинулся медленнее. Камеры находились слева от него. Он положил фонарик на плечо — получилось классно, к тому же луч теперь находился на одном уровне с его глазами. Камеры отделялись от прохода прутьями, справа стояла койка, в дальнем левом углу — раковина и туалет, напротив коек — узкие столики шириной с полку. На койках лежали мужчины. Большинство из них спали, что-то бормотали, храпели под тонкими серыми одеялами. Некоторые бодрствовали, и их прикрытые веками глаза воровато поблескивали, когда на них падал луч фонарика.
Калеб свернул у основания V и проверил нижнее западное крыло. Пятнадцать камер, пятнадцать коек, пятнадцать мужчин. Двенадцать спит, трое нет, никаких признаков беспокойства.
Он поднялся по лестнице в восточное верхнее крыло. Тот же результат. Калеб не знал, зачем они вообще делают обходы. Тюрьма больше всего напоминала склад или дешевый отель. Неужели в отелях проверяет своих клиентов каждый час? Он так не думал.
Полнейшая чепуха.
Калеб перешел в верхнее западное крыло и зашагал немного быстрее, чем обычно. Тени прутьев двигались по мере того, как луч его фонарика перемещался вперед. Первая камера, пустое пространство слева, сгорбленная фигура под одеялом справа, не спит, вторая камера, пустое пространство справа, сгорбленная фигура под одеялом справа, спит. Третья камера — то же самое.
И так далее, до самого конца. В шестой камере лежал толстый парень. Тот, который отказывался говорить. В отличие от байкера в седьмой.
Вот только байкера в камере номер семь не было.
Камера семь, верхнее западное крыло, пустовала.
Ричер не успел поймать упавшую Ким Петерсон, неуклюже наклонился в своей огромной куртке, взял ее за плечи и посадил. Она потеряла сознание. Абсурдно, но сейчас его больше всего беспокоила распахнутая дверь, через которую из дома уходило тепло. Поэтому Ричер подхватил Ким левой рукой под колени и поднял ее. Повернувшись, ногой захлопнул дверь, прошел через гостиную и уложил Ким на потертый диван возле камина.
Он и раньше видел, как женщины падали в обморок, потому что не раз стучал в чужие двери после полуночи. Он знал, что делать. Как и все остальное в армии, это тщательно отрабатывали. Обморок в результате шока является простым вазовагальным рефлексом. Частота сердечных сокращений уменьшается, кровяные сосуды расширяются, давление крови, питающей мозг, падает. План действий состоял из пяти пунктов. Во-первых, не дать жертве упасть. Эту часть он провалил. Во-вторых, уложить ее так, чтобы ноги находились выше головы и тяготение помогло вернуть кровь в мозг. Эту часть он выполнил. Джек развернул Ким, чтобы ее ноги оказались на ручке дивана, а голова — ниже, на подушке. В-третьих, проверить пульс. Что он и сделал — на запястье. Ричер снял перчатки и коснулся кончиками пальцев кожи, как чуть раньше у ее мужа. Только с другим результатом. Ее пульс был достаточно сильным.
Четвертый пункт плана: стимулировать жертву громким криком или легкими шлепками. Это показалось ему слишком грубым, ведь речь шла о только что овдовевшей женщине. Он заговорил ей на ухо, коснулся щеки, погладил по руке.
Никакой реакции.
Ричер попытался снова, несколько более энергично. Громче голос, более жесткое прикосновение. Ничего не произошло, лишь над его головой скрипнула половица. Один из мальчиков повернулся во сне. Ричер застыл. Вновь наступила тишина. В гостиной было тепло, но не жарко. Печка была закрыта. Он снял шапку и расстегнул куртку. Наклонился и снова заговорил. Прикоснулся к щеке и руке.
Ким Петерсон открыла глаза.
Пункт пять: убедить человека сохранять неподвижность в течение пятнадцати или двадцати минут. В данном случае это было легко. Ее не потребовалось ни в чем убеждать. Ким Петерсон не шевелилась. Она лежала на спине и задумчиво смотрела в потолок, глаза двигались, сужались и расширялись, словно она читала нечто неразборчивое и пыталась понять.
— Вы меня помните? — спросил Ричер.
— Конечно, — ответила Ким.
— Боюсь, у меня плохие новости.
— Эндрю мертв.
— Да. Мои соболезнования.
— Когда?
— Около часа назад.
— Как?
— Его застрелили. Смерть была мгновенной.
— Кто его застрелил?
— Мы думаем, что это сделал тот тип, которого все ищут.
— Где?
— В голову.
Она прищурилась:
— Нет, я имела в виду место, где это случилось.
— Извините. В центре. На пустой парковке.
— Что он там делал?
— Исполнял свой долг. Видимо, что-то проверял.
— Вы знаете, он был хорошим человеком, — сказала она.
— Я знаю.
— У меня два мальчика.
— Я знаю.
— Что мне теперь делать?
— Нужно делать по одному шагу за раз. Один день, один час, одна минута. Одна секунда за раз.
— Хорошо.
— Начиная с этого момента.
— Хорошо.
— Первым делом мы кого-нибудь сюда пришлем. Прямо сейчас. Того, кто сможет помочь. Того, кто побудет с вами. Вам не следует оставаться одной. Кому я могу позвонить?
— Почему не пришел шеф Холланд?
— Он хотел. Но сейчас он должен начать большое расследование.
— Я вам не верю.
— Он просто не мог сейчас уйти.
— Я не верю, что он хотел прийти.
— Он чувствует себя ответственным. Хороший шеф всегда берет ответственность на себе.
