После такой замечательной новости я пошла на кухню, чтобы реабилитироваться, разбила в сковородку два яйца, сделала тост и отрезала половину грейпфрута. Яичница подгорела.
Я оставила Лэйси записку с просьбой позвонить на мобильный, чтобы я знала, что с ней все в порядке, и сказала, что приду попозже и мы поговорим, или, точнее, выслушаю и узнаю, насколько же я бестолковая.
Выйдя на улицу, я заметила первые признаки тихоокеанского шторма, который бился о подножия гор и окутывал город легким туманом. В тусклом дневном свете поблескивали белые цветы юкки, растущей в горах. Вдали, над центром Лос-Анджелеса нависли тучи.
Все утро по радио взахлеб рассказывали о поступке моей девочки. Даже местная радиостанция ввязалась в разборки, хотя она склонна была объяснять поведение Лэйси тем ужасным вредом, которое в мировом масштабе наносит употребление пестицидов и гербицидов, а не тем, что девушка-подросток просто пыталась привлечь внимание своей матери. Один из слушателей, звонивших в студию, изобразил Лэйси этакой последовательницей Рейчел Карсон.[4]
Когда я вылезла из машины на парковке рядом с отделением полиции, то заметила, как в мою сторону повернулись несколько голов. Вот что меня ждет — все будут оборачиваться и тыкать в меня пальцем. «А вот идет мать той девочки, никудышная мать». Я буду прокаженной на Параде роз, мамашей, которая позволила рухнуть столетней традиции. В убойном отделе меня встретили стоя бурными аплодисментами, а потом я обнаружила на своем рабочем столе дюжину баллончиков, оклеенных разрешениями на ношение огнестрельного оружия.
Трэйвер постучал в дверь, а потом вошел с таким мрачным видом, словно явился на гражданскую панихиду.
— Я слышал, — осторожно начал он. — Нам необязательно говорить об этом, если ты не хочешь.
— Не хочу.
— Хотя, возможно, было бы полезно поговорить.
— Кому полезно?
— Как Лэйси?
— Ночевала у подруги.
— Хорошо.
— Не для меня.
— Так ты хочешь поговорить?
— Нет.
Трэйвер некоторое время постоял молча, в его глазах застыло такое выражение, словно он пытался найти дорогу по карте. Затем он кивнул и сказал:
— Если захочешь…
— Спасибо, — перебила я.
— Я к твоим услугам, если ты будешь готова.
— Поговорить, значит, хочешь?
— Именно.
Я кивнула.
— Так вот, я — шлюха, которой нельзя поручить даже выращивание шимпанзе, — сказала я, а потом двинулась к выходу, чтобы допросить временного сотрудника Суини.
Трэйвер несколько секунд смотрел на меня, не зная, как ответить, а потом улыбнулся и пошел за мной:
— А мне нравятся шимпанзе.
По нашим данным, Суини жил в одном из маленьких белых бунгало, стоявших вдоль небольшой улочки в Южной Пасадене, ответвлявшейся от Мишшн-стрит. Бунгало представляли собой один из первых опытов послевоенного строительства, подобные квартальчики усеивали старые районы. Сейчас здесь в основном жили бедные иммигранты из Мексики.
Вдоль дорожки, ведущей к бунгало, валялось несколько пластиковых игрушек. Пучки травы прорастали сквозь трещины в асфальте.
Бунгало не помешало бы покрасить и настелить новые крыши. По периметру дома росли несколько «райских птиц» весьма потрепанного вида. Влажная погода, казалось, усиливала ощущение, что эти домишки, выстроенные для возвращающихся на родину ветеранов, уже отжили свое.
Трэйвер посмотрел на номера домов, потом кивнул в сторону последнего.
— Он должен быть в крайнем справа.
Пока мы шли по дорожке, я заметила, как в нескольких окнах отдергивались занавески, и смуглые лица с подозрением взирали на нас, а потом быстро исчезали, когда становилось ясно, что мы пришли не за ними. Из одного бунгало доносился сладковатый запах свинины «карнитас», доходящей до готовности в духовке. В двух других через покосившиеся окошки слышались звуки телевизора. Мы подошли к входной двери Суини. На окне желтой краской были нарисованы какие-то силуэты. Промокший розовый рекламный листок, призывающий отдать свой ковер в самую лучшую в мире химчистку, грустно лежал на крыльце, постепенно отдавая краску влажному бетону.
— Что-то подсказывает мне, что у химчистки здесь мало клиентов, — сказал Трэйвер, взглянув на рекламу.
Я постучала в дверь. Ответа не последовало. Внутри было тихо.
— Когда он должен прийти на работу в магазин?
— Уж точно не сейчас.
Я снова постучала и громко известила: «Полиция», но никто опять не ответил.
Судя по фотографии, изъятой нами из дела Суини, он определенно подпадал под категорию «обыкновенный, без особых примет»: темные волосы, рост сто шестьдесят сантиметров, черты лица именно такие, чтобы раствориться в любой толпе.
— Я обойду дом и посмотрю, есть ли задняя дверь, — сказала я и двинулась вокруг бунгало.
Трэйвер подергал ручку.
— Эй, да тут открыто.
Он толкнул дверь и, не заходя внутрь, закричал:
— Полиция!
Через боковое окно я увидела ослепительную вспышку, которая означала, что внутри дома сработал детонатор. Я крикнула Дэйву, но было слишком поздно. Взрывное устройство было сконструировано таким образом, чтобы убить человека, входящего в дверь. Окружающий меня мир изменился с потрясающей скоростью. Волна горячего воздуха сбила меня с ног, осыпав дождем из битого стекла. Падая, я посмотрела на входную дверь и увидела, что Дэйв исчез в облаке пыли и грязи, а дверь сорвало с петель, и она, кувыркаясь, отлетела и ударилась о стену бунгало напротив.
И все было кончено. Не успела я и глазом моргнуть.
Я лежала на сырой земли, чувствуя горький привкус пыли во рту. Поднявшись на четвереньки, я ощутила, что по щеке и из носа тонкой струйкой бежит кровь. Я ощупала голову и обнаружила, что в череп, как раз над линией роста волос, воткнулся осколок оконного стекла величиной с пятицентовую монету. Хотя я и не помнила, собственно, звук взрыва, но прочувствовала тишину, наступившую после. Такое впечатление, что всю зону поражения накрыли звуконепроницаемым покрывалом. Даже воздух казался неподвижным, пустым, словно бомба проделала дырку в пространстве.
Я, пошатываясь, поднялась и взглянула на бунгало. Туман, окутывавший квартал, превратился в дождь, словно высвободившись от силы взрыва. Капли стучали по земле, нарушая странную мертвую тишину. Воздух наполнился едким запахом взрывчатки. Я на какое-то время потеряла равновесие, но удержалась на ногах.
Один коричневый ботинок Дэйва валялся на крыльце, все еще с завязанными шнурками. Сам Дэйв лежал на дорожке на спине, положив босую ногу на обутую. Зеленый носок наполовину сполз. Он напоминал малыша, который решил побегать босиком во дворе.
Я доковыляла до него и опустилась на колени. Его глаза были открыты и не двигались. Все лицо покрыто мелкими порезами и сеточкой кровеносных сосудов, лопнувших в результате контузии. Обе руки подняты, и рукава спортивной куртки задрались до локтей. Пуговицы на рубашке отлетели, и она распахнулась, обнажая грудь. Капли дождя смывали с его живота грязь и песок.
— Дэйв?
Даже если он меня слышал, то не подал признаков жизни. Я двигала пальцами по его шее, пока не нащупала еле слышный пульс. Его грудь слабо поднималась при вздохах.
— Дэйв? — снова заорала я.
В его правом глазу полопались все сосуды, началось кровоизлияние, и белок постепенно стал малиновым. Дэйв несколько раз моргнул, потом его взгляд с удивлением сфокусировался на мне, словно я только что пришла в гости без предупреждения.
— Дэйв, ты меня слышишь?
В его глазах мелькнуло понимание.
— Произошел взрыв. Ты ранен.
Он пошевелил губами, пытаясь что-то сказать, но ничего не вышло. Затем Дэйв предпринял вторую попытку и еле слышно сказал:
— Без дураков.
Из соседнего бунгало вышла напуганная мексиканка лет тридцати пяти.
— Вы говорите по-английски? — крикнула я.
Женщина кивнула.
— Позвоните 911 и скажите, что ранен офицер полиции.
— У нас нет телефона.
Я посмотрела на Дэйва. Его взгляд снова потерял осмысленность. Я встала и пошла к машине, чтобы воспользоваться рацией. На полпути я услышала первые сирены, спешащие к месту взрыва. Но я все равно взяла рацию и сообщила: «Ранен офицер полиции», чтобы не оставалось сомнений, что нам окажут всю необходимую помощь.
Когда я шла обратно к Дэйву, то обратила внимание, что во всех бунгало вылетели стекла и осколками засыпало всю дорожку. Кровь начала заливать мой правый глаз. Я дотронулась до куска стекла, торчащего из головы, и почувствовала боль. Снова проверила пульс Дэйва. Без изменений. Вот только глаза закатились.
Я вытащила «глок» и двинулась к входу в бунгало, где дверная коробка болталась на одном гвозде. Подняв пистолет, я проверила все комнаты, чтобы убедиться, что Суини не спланировал еще какую-нибудь гадость. Но в помещениях за источником взрыва все было в целости, словно ничего и не случилось. Кружка, наполовину заполненная кофе, на кухонном столе. Рядом несколько пустых бутылок из-под пива. Зато комната, которая располагалась по направлению взрыва, лежала в руинах. Повсюду обломки дерева, гипсокартонные стены превратились в труху, теперь рассыпанную по полу.
