Варя ему определенно нравилась. Он не строил на нее каких-то планов, но сидеть с ней в кафе и болтать о том, какая из российских столиц столичнее, было приятно. У девушки наверняка в Москве не было знакомых, так что она явно соскучилась по беззаботному дружескому флирту.
Нет, Матвей не сказал бы, что Варя кокетничает с ним. Похоже, она приняла его за своего, за союзника. И потому доверилась. Но в отношениях между мужчиной и женщиной всегда присутствует толика флирта.
Сегодня вечером в театре Табакова премьера. А у Сиреневого Жакета с этим театром старые связи. Так что две контрамарки он для своего замечательного сотрудника точно раздобудет. Нужно только позвонить, чтобы он успел организовать их.
Достав мобильный телефон, Матвей обнаружил, что тот выключен. Утром, отправляясь на Лубянку, он так и не включил его, чтобы какой-нибудь суматошный звонок из редакции не помешал важному разговору.
Вводя пин-код, он, посмеиваясь, сказал Варе:
– В газете меня определенно потеряли. Вот увидите, как только телефон «подцепит» волну, тут же кто-нибудь позвонит.
Так и произошло. Матвей еще набирал номер своего начальника, когда мобильник издал тревожную трель.
– Да, слушаю, – ответил Матвей. – Отец?.. Привет тебе! С утра были важные дела, поэтому отключил… Как сгорела? Ты не пострадал?.. Все живы?.. Конечно, еду, прямо сейчас еду!
* * *
Матвей наблюдал, как Андрей Нахимов выжимает отцовскую рясу. Такими стиральными машинами сейчас не пользовался уже никто из его знакомых: по сути, она представляла собой большой бак и два валика, через которые белье прокручивалось после стирки. Андрей утверждал, что для их церковного хозяйства такая машина была сподручнее: в нее можно было загрузить сразу много белья, а автоматической сушке он не доверял.
– Человечеству всегда служили руки. Господь их нам дал не для того, чтобы кнопочки нажимать.
– Вот-вот, – откликнулся отец. – Одним руки даны, чтобы белье выжимать, а кто-то ими церкви поджигает.
Нахимов высвободил рясу из валиков, встряхнул ее и, не говоря ни слова, отправился на балкон вешать на бельевые веревки. Матвей и отец Иоанн сидели в квартире, которая была приспособлена для нужд прихода еще в первые годы пребывания Иоанна на посту настоятеля. Потом в подвале церкви соорудили настоящую маленькую прачечную, там гладили и при необходимости штопали церковные облачения. Но теперь она находилась под головешками и остатками обрушившегося купола.
В квартире собрались доверенные люди отца Иоанна – дьяк Николай и отец Евпатий, правая рука настоятеля. Иногда в разговор встревал эконом Андрей, не переставая при этом перестирывать старые рясы и подрясники: почти все торжественное облачение священников сгорело.
– То, что поджог был умышленным, согласны все, – перебирая четки, говорил отец Евпатий. – Причин для поджога мы найти не можем. Или попробуем еще раз?..
В Алексеевской была зарегистрирована лишь одна независимая религиозная община – помимо прихода отца Иоанна здесь пытались обрести паству протестанты-пятидесятники, называвшие себя церковью «Святая вода». Несмотря на говорение на языках и рок-музыкальные служения вместо служб, они были скорее похожи на бизнесменов, чем на радикалов-фанатиков. Мусульмане из числа гастарбайтеров бóльшую часть времени проводили на московских рынках и стройках; держались они обособленно и никаких религиозных проблем не доставляли. Новые язычники тоже не слишком беспокоили: питерская и московская мода на славянских богов и волхвование Алексеевскую не затронула.
В приходе неоднократно говорили о сатанистах, но настоятель всегда отмахивался от этого разговора: у страха глаза велики. Предлагал перестать читать на ночь Стивена Кинга и смотреть некоторые американские фильмы. Объяснял, что буква «А», нарисованная на заборе, оставлена не сатанистом, а поклонником группы «Ария» или «Аматори». Хотя, строго говоря, с точки зрения отца Иоанна, ужимки и прыжки как музыкантов, так и их поклонников были самым натуральным сатанизмом.
«Новые русские», хоть как-то связанные с Алексеевской слободой, врагами ни прихода, ни его настоятеля не были. Отец Иоанн освятил уже столько BMW, лендроверов, офисов и складских помещений, что мог считать себя едва ли не своим среди подмосковных предпринимателей. Быть может, кто-то из них лишь притворялся другом, а сам точил на церковь зуб. Только по какой причине? Кому он не угодил? Или Андрей Нахимов в свое время слишком активно «утаптывал» интересующихся зданием храма и у кого-то до сих пор ноет мозоль, на которую он ненароком наступил?
– Упаси Господи! – вернувшийся с балкона церковный эконом широко перекрестился. – С одними помирились, а иные уже далече. Да и времени-то уже сколько прошло!
Все как-то обходили стороной тему внутрицерковных разборок. Ни для кого не было секретом, что без противоречий не обходилось и здесь. Когда хозяйство большое, приватных проблем тоже немало. А после празднования Тысячелетия христианства на Руси хозяйство Русской Православной Церкви выросло просто в астрономических масштабах. Ну а там, где политика объединяется с экономикой, соблазнов настолько много, что даже самый испытанный человек может свернуть с пути истинного.
Что скрывать, между приходами белого и черного духовенства всегда было некоторое напряжение. Конкурировали и отделы Патриархии, отвечавшие за них. Но представить, будто кто-то из белого духовенства пустил огненного петуха в подворье Донского монастыря, было невозможно.
Получался замкнутый круг.
– Личная месть? – предположил отец Иоанн.
– Кому? Священнику, который отказал в причастии?
– Слышал, что в современные церкви иногда приходят служить люди с темным прошлым, – вступил в разговор Матвей.
– В каком смысле темным? – переспросил дьяк.
– В самом что ни на есть прямом – отсидевшие, скрывающиеся от милиции, без определенного места жительства…
– Церковь не отказывает кающемуся грешнику, – медленно произнес настоятель. – Но всегда сотрудничает с правосудием. Времена, когда в монастырях укрывалась братва, слава Господу, миновали. Да и то это были исключения, случайности…
– Вы досконально знаете всех, кто помогал вести церковное хозяйство?
– Да. Никто из них не пытался скрыться. Все помогали разбирать пожарище. Милиция их уже опрашивала. Если бы кто-то из них имел судимость и скрывал это, его наверняка бы увезли с собой – до выяснения обстоятельств. Из таких выбивают признание в первую очередь.
– Но, может быть, их родственники, или какие-то связи из прошлой жизни…
– Тупиковый ход, – покачал головой Евпатий. – Если причина поджога в этих людях, то мы сможем докопаться до истины только случайно. Нас мало для сплошной проверки всех, пусть этим занимается следствие.
– Завтра познакомлюсь с этим делом поближе, – вздохнул отец Иоанн.
Ради такого случая – пожар старинного храма – следователя прислали из Москвы. Правда, он не слишком торопился и прибыл с парой помощников-криминалистов много позже того, как в Алексеевской высадился десант из телевизионщиков, а прибежавшая на пожар паства затоптала все следы, оставленные поджигателями, – если они вообще оставили следы.
С настоятелем следователь говорил недолго, но вызвал на следующий день в Москву. Отца Иоанна, впрочем, больше беспокоила другая встреча, которую назначили ему в Москве. Настоятеля-погорельца ждали в соответственном отделе Патриархии. Туда же должен был приехать глава Донского монастыря – прямой начальник Иоанна. Разбор полетов предполагался нешуточный: мало того, что церковь сгорела, так еще об этом раструбило телевидение. Патриархия готовила комиссию и обещала расследовать дело самостоятельно.
– Вот ведь несчастье, – вздохнул Нахимов.
– Кому-то несчастье, а кто-то доволен, – Евпатий внимательно посмотрел на настоятеля. – Отец Иоанн, продумали завтрашний день?
– А как же, – улыбнулся тот. – Предполагаю, кто будет на встрече и о чем станут спрашивать.
– Неужели в храм не ходили сумасшедшие? – продолжал перебирать варианты Матвей.
– И сумасшедшие ходили, и обуянные бесами, но все это – больные люди. В общем, безвредные.
– Отец Иоанн, помните Антонину? – вдруг спросил отец Евпатий.
– Кто такая? – заинтересовался Матвей.
Настоятель смущенно крякнул, но через минуту, побуждаемый своими помощниками, поведал пикантную историю, известную в большинстве приходов, где у настоятелей сохранялась в глазах жизнь, а в проповедях – страсть. Среди прихожан большинство всегда составляли женщины. Многие из них приходили за утешением – не нашедшие счастья в браке, брошенные, вдовы. Искали Христа Утешителя, а сами влюблялись в того, кто им рассказывал про Христа. Возраст и внешность роли не играли: влюблялись и девчонки, и дамы под пятьдесят лет, и дурнушки, и красавицы.
