— Правда? Но как бы там ни было, об этом они не говорили. Хуже всего то, что, по крайней мере, с тремя из матерей я неплохо знакома. Одна из них работает на почте в Ла Веррьер. Вторая — продавщицей в табачной лавочке Леклерка. Третья — мадам Массне; как я уже говорила, она — моя пациентка.
— А что за семья у четвертого?
— Об этих людях я вовсе ничего не знаю. По телевизору сказали, что отец убитого мальчика работает в банке. Сниматься они отказались.
Ну конечно же, это они! Вот если бы только наша Екатерина Великая и с ними была знакома… Впрочем, разве от этого что-нибудь изменилось бы? Вряд ли она когда-нибудь сообразит, что я не просто какое-то бревно. Ведь для этого нужно было бы как следует в меня вглядеться. Но даже если бы такое вдруг случилось, мне и самой трудно представить, каким образом я попыталась бы передать ей столь непростую иноформацию…
Пришел доктор Рэйбо. Он осматривает меня — куда более внимательно, чем обычно. Явление вполне объяснимое: на улице хлещет дождь, так что сегодня на доске по озеру не покатаешься. Он ощупал меня всю, с головы до ног, а я, воспользовавшись случаем, принялась демонстрировать свое достижение с указательным пальцем на левой руке, поднимая и опуская его много раз подряд. Доктор позвал Иветту и спросил, часто ли я такое делаю. Она ответила, что понятия не имеет. Он велел ей внимательно проследить за этим явлением. Я сощурила глаза и попыталась было повернуть голову, однако желаемого результата мне достичь не удалось. Доктор решил, что у меня нечто вроде судорожного припадка, после чего они дружно удерживали меня в кресле — до тех пор, пока мне не стало «лучше». В заключение Рэйбо заявил, что я, похоже, начинаю вновь обретать какие-то частицы двигательных способностей. В ближайшее время он поговорит об этом с профессором Комбре. «Однако в данном случае не стоит питать особых надежд», — под занавес заметил он. Вполне возможно, что это всего лишь рефлекторные явления сугубо механического характера — так называемая «хроническая судорога».
Вот уже почти восемь месяцев я живу словно в каком-то бесконечно темном туннеле. Вот если бы… Нет, ни в коем случае нельзя тешить себя пустыми надеждами.
— Мадемуазель Элиза! Ку-ку! Это я!
Успокойся, Иветта, никакого чуда не произошло. Я по-прежнему сижу в своей коляске, словно куль с мукой.
— Ни за что не догадаетесь, кого я только что встретила! Как раз возле почты. Виржини с родителями! Как жаль все же, что вам пришлось лишиться кинотеатра, — мы могли бы вручить им пригласительные билеты. На этой неделе там идет «Книга джунглей».
Такое ощущение, будто стадо слонов неспешно протопало по моему сердцу.
— А поскольку мы были совсем рядом отсюда, я показала им наш дом… Жену зовут Элен. Очень хорошенькая женщина: стройная брюнетка с огромными голубыми глазами. И очень белой кожей. А мужа зовут Поль. Поль и Элен Фанстан.
Точно они! Виржини сказала правду: ее брат действительно был убит.
— Такой элегантный мужчина, и лицо у него очень красивое — в духе Пола Ньюмена; причем на редкость симпатичный, — продолжает Иветта. — И очень мужественного вида. Ну совсем как… ладно… чего уж там говорить…
Прекрасно понимаю: ты хотела сказать: «совсем как Бенуа». Разве такое возможно? Бенуа был просто уникален. К тому же он походил скорее на Роберта Редфорда, так что…
— Мы поболтали немножко о том о сем, а потом я предложила им зайти к нам как-нибудь вечерком пропустить по рюмочке. Соседи все-таки! И знаете? Они согласились! Они зайдут к нам в среду вместе с малышкой.
Браво, Иветта! Могу себе представить, до какой степени она, должно быть, разжалобила их моей несчастной участью, коль скоро ей удалось заманить их к нам в гости!
— И насчет его сына я оказалась права!
Тут Иветта несколько понижает голос и говорит так, как если бы мы с ней оказались вдруг в церкви:
— Его сын умер два года назад. Он — один из тех несчастных мальчиков, которых нашли задушенными, представляете себе?! Мать Виржини сказала, что они предпочитают не затрагивать эту тему, так что — сами понимаете — я и не стала больше ничего расспрашивать… Потерять ребенка — всегда тяжело, но если он вдобавок был еще и убит…
Да уж, действительно — вряд ли кому-либо приятно распространяться на подобную тему. Рено Фанстан. В девяносто третьем я почти постоянно была в разъездах, меня частенько избирали членом жюри какого-нибудь очередного кинофестиваля, а кроме того — уж не помню, почему — это был период, когда мы с Бенуа как-то плохо ладили между собой. Разумеется, поэтому мне тогда и дела не было до всяких там убийств. Элен и Поль Фанстан. Поль. Имя, которое очень подходит к его голосу. Мужчина, явно уверенный в себе. Интересно, а какие у него глаза — светлые или темные? Брюнет он или блондин? Мне почему-то кажется, что брюнет. А Виржини — блондинка с длинными волосами; похожа на маленькую хорошенькую куклу. Неужели они — красавец Поль со своей дочуркой — и вправду способны прийти к нам в гости? Что-то я в этом не слишком уверена.
Среды я дожидалась в каком-то поистине лихорадочном нетерпении. Ощущение было такое, будто время вовсе остановилось. Подобного состояния я не испытывала, пожалуй, со времен наших первых встреч с Бенуа.
И вот — наступила среда. Я чувствую себя так, словно сижу на электрическом стуле. Смех, да и только.
Иветта с самого утра с головой ушла в какие-то хлопоты по хозяйству. Насколько я ее знаю, она, должно быть, готовит легкую закуску, вполне достойную Букингемского дворца. Меня она уже умыла, одела и — о ужас! — причесала; я, надо полагать, теперь основательно смахиваю на школьницу перед церемонией вручения диплома. По всей форме приведенная в полный порядок, в летнем хлопчатобумажном платье (остается лишь надеяться, что не в платье Иветты) сижу в своей коляске в гостиной возле распахнутого окна. Интересно бы знать, как я сейчас выгляжу. Ну, волосы, наверное, все же по-прежнему темные, и, пожалуй, я все такая же маленькая и худенькая; но вот щеки у меня, должно быть, ввалились — от этого нос всегда кажется длиннее, — а цвет лица, скорее всего, основательно напоминает таблетку аспирина. Ох, а те идиотские волоски, что вечно вырастали у меня под подбородком? «Но они же абсолютно незаметны», — говаривал в свое время Бенуа. Как же — теперь они, надо полагать, отросли до самых колен. Да, гостям будет на что посмотреть: этакий скелет с бородой до пупа, обряженный в платье из клетчатой (или полосатой?) парусины. Где-то неподалеку залаяла собака. Ну и что — эти дурацкие собаки то и дело где-то лают. Звонок в дверь.
Иветта бросается открывать. Я сглатываю слюну. Страшно хотелось бы сейчас иметь возможность увидеть себя в зеркале, чтобы точно знать, на что я все-таки похожа. Шаги — чьи-то медленные, а чьи-то — очень быстрые. Кто-то кидается ко мне бегом. И раздается тонкий нежный голосок:
— Здравствуй, Элиза.
Я приподнимаю указательный палец. Виржини кладет свою ладошку на мою руку. Ладошка у нее очень теплая. В этот момент в комнату входит кто-то еще.
— Здравствуйте.
Низкий, глубокий голос. Это он. Поль.
— Здравствуйте.
Другой голос — нежный и спокойный. Должно быть, Элен.
— Прошу вас, садитесь пожалуйста, — произносит Иветта, вкатывая слегка позвякивающий посудой сервировочный столик.
Слышится тихий вздох кожаного диванчика. Должно быть, они сели. Представляю себе, как они сейчас — как бы случайным — взглядом окидывают комнату. Широкие и глубокие кожаные кресла, большой сундук черешневого дерева от Меме, буфет, новейшей модели музыкальная система, телевизор, деревянный журнальный столик, забитые книгами полки, бюро с круглой крышкой, где я храню все свои бумаги… Слышу легкие шаги — это Виржини с интересом обходит всю комнату.
— Только ничего не трогай, Виржини!
— Нет, мама, я только смотрю. Тут есть полное собрание «Бекассины».
Мне оно досталось от отца. Я сохранила его в надежде на то, что когда-нибудь буду читать его нашему с Бенуа ребенку. Однако судьба распорядилась иначе.
— Мне можно почитать одну из них?
— Ну конечно, цыпленок. Вот, держи; да садись-ка сюда.
Иветта усаживает ее в огромное кресло совсем рядом со мной.
— Надо же, дом у вас, похоже, просто колоссальный! — замечает Элен.
— О да, он довольно большой. Идемте, я покажу вам его.
Болтая о каких-то пустяках, они удаляются. Виржини тут же вскакивает с кресла, подходит ко мне. И шепчет мне на ухо:
— Учительница в школе отругала меня за то, что я не знала урока. Но я не могу теперь ничего толком выучить: мне страшно. Понимаю, что это глупо — убивают вроде только мальчиков, но ведь всякое может случиться. А вдруг Смерть передумает и возьмется за девочек тоже? Ты видела фильм, который называется «Смысл жизни»? Папа брал напрокат видеокассету. Там есть такой момент, когда Смерть приходит к людям, которые съели отравленный пирог, чтобы объяснить, что им действительно предстоит умереть.
