Ознакомительная версия.
Раздался громкий щелчок — это боец оттянул затвор пулемета.
Граф Лектер вышел из дома и встал на самом солнце очень прямо, так, чтобы были видны его руки.
— Берите воду. Вам от нас вреда не будет.
Командир танка убрал мегафон.
— Всем выйти, чтобы я всех видел!
Граф и командир танка обменялись долгими взглядами. Командир показал графу пустые ладони, граф сделал то же самое. Граф повернулся к дверям дома:
— Выходите.
Когда командир увидел все семейство, он сказал:
— Дети могут оставаться в доме, в тепле. — Потом — пулеметчику и экипажу: — Держите их под прицелом. Следите за верхними окнами. Запускайте насос. Разрешаю курить.
Пулеметчик поднял на лоб защитные очки и закурил папиросу. Он казался совсем мальчишкой, кожа вокруг глаз была светлее всего лица. Он заметил Мику, выглядывавшую из-за двери, и улыбнулся ей.
Среди канистр для горючего и воды на танке был закреплен бензиновый насос, который запускался шнуром.
Водитель танка спустил в колодец шланг с сетчатым фильтром на конце и принялся дергать за шнур. После многочисленных попыток насос наконец затарахтел, завизжал и принялся за работу.
Из-за этого шума никто не мог услышать пронзительный вой бомбардировщика «Штука» до тех пор, пока он не появился почти прямо над ними. Пулеметчик поворачивал пулемет, целясь в самолет, пытаясь поднять дуло повыше; он стрелял и стрелял, а пулеметы бомбардировщика прошивали землю вокруг. Патроны с визгом отскакивали от танка, пулеметчик был ранен, но продолжал отстреливаться здоровой рукой.
Лобовое стекло «Штуки» покрылось звездными пробоинами, защитные очки пилота были залиты кровью, и пикировщик, все еще несший на себе последнее смертоносное яйцо, задел верхушки деревьев, пропахал дорогу в сад, и тут вспыхнуло в баках горючее, а пулеметы под крыльями все стреляли, даже после удара о землю.
Ганнибал, лежа на полу в охотничьем домике и прикрывая Мику своим телом, увидел, что мама, вся в крови, упала во дворе на землю и одежда на ней горит.
— Оставайся здесь! — велел он Мике и бросился к матери, а боеприпасы в самолете уже начали рваться, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, языки пламени уже подбирались к единственной оставшейся под крылом бомбе. Пилот сидел в своей кабине мертвый, с обгоревшим до костей лицом, в пылающем шарфе и шлеме, а позади него лежал убитый стрелок.
Во дворе в живых остался один Лотар, он помахал мальчику окровавленной рукой. Тут во двор, к матери, бросилась Мика, и когда она пробегала мимо, Лотар попытался схватить ее и уложить на землю, но пулеметная очередь из горящего самолета прошила его насквозь, кровь забрызгала девочку, и она, подняв руки, закричала в пустое небо. Ганнибал, кидавший снег на пылающую одежду мамы, поднялся во весь рост, бросился к Мике посреди беспорядочной стрельбы и унес ее в дом, в подвал. Выстрелы во дворе постепенно стихали, а затем и совсем прекратились — в казенниках пулеметов расплавились патроны. Стемнело, и вновь пошел снег, шипя на горячем металле.
Тьма и снова снег. Ганнибал во дворе, посреди трупов. Он не понимал, сколько времени прошло, снег падал и падал, ложась на мамины волосы, припорошив мамины ресницы. Она была во дворе единственной, чье тело не было обожжено, не почернело. Ганнибал попытался ее потащить, но тело примерзло к земле. Мальчик прижался лицом к ее груди. Грудь замерзла, стала совсем твердой, сердце не билось. Он прикрыл ей лицо салфеткой и завалил тело снегом. У края леса двигались темные тени. Огонь его факела отражался в волчьих глазах. Ганнибал прикрикнул на них и замахнулся лопатой. Мика была полна решимости выйти во двор — к маме. Приходилось выбирать. Он отвел Мику обратно в дом, оставив мертвых на волю тьмы. Книга учителя Якова лежала рядом с его почерневшей рукой в целости и сохранности, пока какой-то волк не съел кожаный переплет и, посреди рассыпанных страниц трактата Гюйгенса «О свете», не слизал со снега мозги учителя.
Ганнибалу и Мике были слышны рычание и шарканье лап во дворе. Ганнибал разжег камин. Чтобы заглушить шум, он попробовал заставить Мику петь и стал петь ей сам. Она зажала в кулачках края его пальто.
— «Ein Mannlein…»
Снежные хлопья на стеклах окон. В уголке одного стекла появился темный кружок, проделанный пальцем в перчатке. А в темном кружке — бледно-голубой глаз.
Вдруг дверь рывком отворилась, и Грутас с Милко и Дортлихом вошли в дом. Ганнибал схватил со стены копье, с каким ходили на вепря, а Грутас, инстинктивно угадав, что надо делать, тут же прицелился в Мику.
— Брось его, не то убью девчонку! Ты понял?
Мародеры сразу же обступили Ганнибала и Мику.
Пока мародеры были в доме, Гренц, остававшийся снаружи, сделал знак рукой, чтобы санитарная машина въезжала во двор. Полугусеничная узкоглазая машина двинулась вперед, свет ее затемненных фар отразился в волчьих глазах у края поляны: волк тащил что-то тяжелое.
Мужчины стояли перед камином, обступив Ганнибала с сестрой; от согретой огнем одежды мародеров несло сладковатой вонью многонедельного пребывания близ полей сражений и запекшейся на подошвах сапог кровью убитых. Они придвинулись к детям очень близко. Кухарь поймал какое-то насекомое, выползшее из его мундира, и раздавил его ногтем большого пальца.
Они кашляли прямо на детей. Зловонное дыхание хищников, страдающих кетозом[6] из-за того, что питались они почти исключительно отбросами, в основном — мясными, иногда даже тем, что попадало под гусеницы машины, заставило Мику уткнуться лицом в пальто Ганнибала. Он укрыл ее полами пальто и, прижав к себе, ощутил, как испуганно бьется ее сердце. Дортлих схватил Микину мисочку с овсянкой, жадно проглотил кашу и выскреб остатки перепончатыми, в шрамах пальцами. Кольнас протянул ему свою плошку, но Дортлих ничего ему не дал.
Кольнас был коренаст, и в его глазках зажигался огонек, когда он видел блеск драгоценного металла. Он снял браслет с руки Мики и опустил к себе в карман. Ганнибал схватил было его за руку, но Гренц так ущипнул мальчика за шею, что у того онемела вся рука.
Вдалеке прозвучал артиллерийский залп.
Грутас сказал:
— Если явится патруль — не важно чей, — мы располагаем здесь полевой госпиталь. Мы спасли этих малышей, а в машине мы храним собственность их родителей. Снимем красный крест с машины и прикрепим на дверь. Давайте — сделайте это сразу же.
— А двое других? Они же замерзнут там, в машине, — сказал Кухарь. — Они нам помогли от патруля отвязаться, могут и еще пригодиться.
— Отведи их в ночлежку для прислуги, — сказал Грутас. — Да запри как следует.
— А куда им идти-то? — возразил Гренц. — Кому они чего сказать могут?
— Они тебе сказать могут. Про свою гребаную тяжелую жизнь в Албании. Давай, Гренц, шевели задницей, шагай на двор и делай, что сказано.
Под валящим снегом, ежась от ветра, Гренц вытащил из машины две маленькие фигурки и погнал их к амбару, где было жилье для обслуги.
У Грутаса имелась тонкая цепочка, она холодила кожу детям, когда он петлей накинул ее на шею Ганнибалу, а потом — Мике. Кольнас с обоих концов вдел в цепочку тяжелые замки. Грутас и Дортлих приковали детей к перилам на верхней лестничной площадке, где они никому не мешали, но были хорошо видны. Тот, которого звали Кухарь, принес им из спальни одеяло и ночной горшок. Сквозь лестничную решетку Ганнибал увидел, что мародеры бросили в огонь вращающийся табурет для рояля. Он подоткнул воротник Мики под цепочку, чтобы холодный металл не прикасался к шее девочки.
Сугробы снега высоко поднялись вокруг охотничьего домика, только верхняя часть окон пропускала сероватый свет. Ветер, завывая, гнал снег наискось мимо окон, и казалось, что охотничий домик — это огромный мчащийся вперед поезд. Ганнибал с сестрой завернулись в одеяло и ковер, лежавший на лестничной площадке. Мика кашляла, но одеяло и ковер заглушали ее кашель. Лоб девочки обжигал Ганнибалу щеку. Ганнибал достал из-под пальто корку черствого хлеба и сунул себе в рот. Когда хлеб размяк, он дал его Мике.
* * *
Каждые несколько часов Грутас посылал одного из своих людей из дома наружу — расчищать дорогу к дверям и тропинку к колодцу. А один раз Кухарь отнес кастрюлю с объедками в амбар.
В занесенном снегом доме время тянулось болезненно долго. Не было еды, потом вдруг еда появилась. Кольнас и Милко водрузили на плиту ванночку Мики, прикрытую сверху толстой доской; края доски обгорели там, где они выходили за края ванночки. Кухарь поддерживал огонь, бросая туда книги и деревянные салатницы. Поглядывая краем глаза на плиту, Кухарь взялся заполнять «бортовой журнал» и подбивать счета. Он высыпал мелкие трофеи мародерства на стол и принялся их сортировать и подсчитывать. Тонким неразборчивым почерком он написал наверху страницы имя каждого члена банды:
Ознакомительная версия.
