Ознакомительная версия.
– Сделаем! – лаконично пообещал Степан.
Вечером того же дня он принес «макаров-особый» с глушителем и молча положил на тумбочку.
– Ну ты даешь! – поразился я. – Где взял?
– Не задавай лишних вопросов, – нервно отмахнулся главврач. – Какая разница!
– Большая! – нахмурился я. – Это не детская игрушка, а весьма дефицитный пистолет, предназначенный для спецподразделений. Итак, где?..
– Ты не любишь того, кто...
– Короче!!!
– У... у Витьки Кретова, – смущенно пробормотал Демьяненко и, избегая дальнейших дискуссий, поспешил покинуть палату...
Степан был прав. С Виктором Кретовым у нас действительно сложились отнюдь не дружеские отношения. Давно. Еще во времена афганской войны... Весной 1984 года отделение спецназа, которым я, будучи сержантом, командовал, засекло на горной дороге большой духовский караван с оружием. Верблюдов тридцать, не меньше! Определив координаты, я приказал радисту Кретову передать их на авиабазу, но он по халатности что-то перепутал, и авиация шарахнула по нам самим. В результате мы лишь по счастливой случайности избежали поголовного уничтожения. Один солдат погиб, трое, в том числе рядовой-первогодка Степан Демьяненко, получили осколочные ранения, духи же ничуть не пострадали!
Вернувшись в расположение части, я отвел Витьку в укромное местечко и, не слушая оправданий, избил до полусмерти, буквально по стенке размазал! Кретов надолго слег в санчасть, однако начальству жаловаться не стал, а в ответ на каверзные вопросы замполита упорно твердил: «Поскользнулся – упал!»
«Раз десять, наверное?» – ехидно интересовался замполит. «Честное слово, упал, товарищ капитан!» – клялся Витька, видимо, отлично сознававший свою вину. Начальство, разумеется, ему не поверило, но раздувать скандал не захотело, а ефрейтора Кретова по выздоровлении перевели в другую роту, от греха подальше...
В настоящее время он, по слухам, возглавлял крупную бандитскую группировку и был известен в криминальных кругах под кличкой Рептилия. «Ладно, дело старое. Пятнадцать лет прошло, – рассудил я, задумчиво глядя на новенький добросовестно смазанный пистолет с полной обоймой. – Погибшего Ваську не вернешь, все, раненные в той переделке, слава богу, выздоровели, калекой никто не остался... А за ствол спасибо. Сейчас он очень кстати, тем более выбирать не приходится!»
День постепенно клонился к вечеру. Ясное небо заволокли серые тучи. По стеклам мерно забарабанил дождь. В палате стояла уютная тишина. Ни звука, ни шороха, только легкий убаюкивающий шум дождя за окном. Я расслабленно откинулся на подушку. Глаза слипались. Голову окутывала приятная дрема. «Почему бы не поспать?» – лениво подумал я, и тут в коридоре послышались мягкие вороватые шаги. Я мгновенно насторожился. Сонливость как ветром сдуло. Вынув из-под подушки «макаров-особый», я дослал патрон в патронник, спрятал руку под одеяло и притворился спящим, сквозь прищуренные веки внимательно наблюдая за входом. Долго ждать не пришлось. Дверь бесшумно приоткрылась, в образовавшуюся щель заглянул чей-то круглый маслянистый глаз.
– Дрыхнет! – по-чеченски шепнул владелец глаза. – Готовь хлороформ, Абдулла. Возьмем живого!
– А как вынесем? – поинтересовался Абдулла. – В больнице полно народа!
– Под видом санитаров, конечно, – рассерженно зашипел «маслянистый глаз». – На носилках. Белые халаты у нас есть. Давай, не канителься!
В палату крадучись вошли двое чичей – накачанные, мордастые, усатые... Первый, пучеглазый, примерно мой ровесник, держал наготове пистолет с глушителем. Второй, лет двадцати с небольшим, нес черный «дипломат», очевидно, с теми самыми халатами, здоровенный ком ваты и маленький стеклянный пузырек. Пф-ф – сработал любезно предоставленный Рептилией «макаров-особый». Крупнокалиберная пуля вошла пучеглазому в переносицу, превратив череп в отвратительное месиво и отбросив фактически обезглавленное тело к дверному косяку[9]. Пф-ф – следующие две пули, попав точно в плечи, «обезручили» молодого и также швырнули его на пол. Чеченец утробно завыл.
– Глохни, сопляк! – тихо предупредил я, поднимаясь на постели. – Или башку снесу! Считаю до трех: раз...
На счете «два» молодой благоразумно прикусил язык и продолжал молча извиваться от боли, суча ногами. Из налившихся кровью глаз несостоявшегося похитителя текли слезы, в уголках рта пузырилась грязноватая пена.
Лишь страх скоропостижной смерти удерживал «джигита» от истошного вопля. Я хладнокровно наблюдал за ним, не снимая указательного пальца со спускового крючка. Страдания чеченца меня ничуть не трогали. За что боролся, на то и напоролся, собака бешеная! Как дома с мирными жителями взрывать или над пленными издеваться, так «герои», а как припечет, слезу пускаете?! Не-е-ет, выродки, от майора Скрябина жалости вы не дождетесь! Не надейтесь даже! По прошествии нескольких секунд в палату ворвался взволнованный Степан.
– Явились-таки, суки! – с первого взгляда уяснив ситуацию, сказал он. – А я, грешным делом, вообразил, что тебе, Лешка, худо стало! Случайно проходил неподалеку, услышал крик. А дежурной медсестры на месте нет...
– И прекрасно! – перебил я. – Свидетели нам без надобности. Степ, будь другом, перевяжи обормота да уколи обезболивающим. С ним есть о чем потолковать!..
* * *
Молодой чича по имени Абдулла не отличался силой духа и под направленным в лоб дулом пистолета «исповедовался» взахлеб. За полчаса я узнал массу интересных вещей: в моей квартире организована долгосрочная засада, трупы соплеменников люди Вахидова оттуда потихоньку забрали и похоронили с почестями (чеченцы, надо отдать должное, относятся с уважением к своим покойникам). Милиция не в курсе ночного побоища в Дегунино, неприятностей со стороны «органов» ждать не приходится. Зато представители пресловутой чеченской диаспоры вкупе с нанятыми хозяином «Омеги» профессиональными убийцами разыскивают меня по всей Москве, причем награда за мою голову возросла с пятидесяти до трехсот тысяч долларов. За живого обещают и вовсе полмиллиона.
Поиски ведутся наугад. Разбившись на группы от двух до четырех человек, «охотники» денно и нощно рыщут по городу. В первую очередь проверяют лечебные учреждения. Вахидов с Головлевым твердо убеждены, что я скрываюсь под чужой фамилией. Поэтому их посланцы осторожно расспрашивают медперсонал и ходячих больных о «друге, потерявшем память в результате автомобильной катастрофы», показывают фотографии. Между ними существует жесткая конкуренция. Каждый стремится захапать награду себе, а потому группы действуют разрозненно, не зная ни о местонахождении, ни о ближайших планах друг друга... В этом месте рассказа я не смог сдержать облегченного вздоха. Непосредственная опасность Степану пока не угрожает. Слава тебе, господи!
– Адрес Вахидова! Живо! – напористо потребовал я, когда Абдулла, выдохшись, замолчал.
– Он остановился в-в з-загородном д-доме! – проблеял чеченец, зачарованно, словно кролик на удава, уставившись на пистолет в моей руке. – П-пятнадцатый к-километр К...го шоссе... п-поворот направо. Т-трехэтажный особняк с з-зеленой ч-черепичной к-крышей. – Губы Абдуллы тряслись, зубы лязгали, бледное лицо покрывала испарина. «Джигит» испускал почти физически ощутимые волны панического страха и едкий запах пота.
– Твой босс собирается обратно на родину? – Я попытался скрыть брезгливую гримасу.
– Н-нет! Его миссия з-здесь, в М-москве!
– Больше ничего не знаешь? – вкрадчиво осведомился я.
– Нет! Нет!!!
– Точно?
– Мамой клянусь!!!
– В таком случае прощай, урод! – сместив прицел с головы на туловище, я выстрелил сидящему у стены Абдулле в сердце и настороженно посмотрел на Степана, опасаясь взрыва возмущения главврача по поводу хладнокровного убийства беспомощного раненого человека. Дело в том, что Демьяненко во время службы в Афганистане хоть и воевал храбро, но отличался чрезмерным для бойца спецназа гуманизмом. Однажды он наотрез отказался выполнить мой приказ – расстрелять пленного моджахеда с поврежденной ногой, которого мы захватили в рейде, но по техническим причинам (нужно было тащить двух раненых) не имели возможности доставить на базу. Обложив Степку отборным матом, я собственноручно прикончил духа, услышал презрительное «убийца!», собрался съездить оборзевшему подчиненному по физиономии, но передумал, поскольку, признаться честно, данная процедура у меня самого вызвала тогда глубокое, перемешанное с болезненными угрызениями совести отвращение...
Однако на сей раз Степан сохранял невозмутимое спокойствие. Позднее я понял – он вовсе не стал жестокосердным. Просто чечены многолетним чудовищным беспределом и особенно недавними ночными взрывами жилых домов сами вытолкнули себя за черту нормальных человеческих отношений.
Никакой гуманизм на них больше не распространялся...
Ознакомительная версия.
