— Нет, размер мой. В тон костюму.
Эйб вздохнул:
— И когда они тебе понадобятся?
— Если можно, к вечеру, самое позднее — завтра утром пораньше. Кроме того, внимательно следи, не пройдет ли слушок, будто кто-нибудь дешево продает целую кучу рождественских детских подарков... уже, скорее всего, упакованных... Я еще Хулио попросил навострить уши. Если вдруг услышишь, намекни, что знаешь покупателя. Возьмет оптом.
Как Эйб ни старался, не сумел сдержать любопытства.
— За что ты на этот раз взялся, Джек?
— За то, за что браться, наверно, не следовало. Причем, чтобы все сделать как следует, придется валять настоящего дурака.
Эйб вытаращил глаза, явно интересуясь масштабом дуракаваляния. Но не стал расспрашивать, зная, что потом Джек расскажет.
Последний огляделся, заметив нечто висевшее в углу. И у него возникла идея.
— Знаешь что? Может быть, мне еще одна вещь пригодится...
Джек доехал по линии "А" до делового центра города, очутившись на многолюдном базаре «третьего мира», который представляла собой Четырнадцатая улица. Пробирался среди косматых доминиканцев, сикхов в тюрбанах, индусов в сари, корейцев в национальных костюмах, пакистанцев, пуэрториканцев, жителей Ямайки, время от времени сталкиваясь на холоде с европейцами на тротуарах с вывесками на полудюжине языков.
Заранее добрался до Седьмой авеню по указанному Джиа адресу. Только табличка на дверях указывала, что неприметный фасад имеет какое-то отношение к СПИДу.
Наверно, можно было приступить к поискам украденных рождественских подарков и без захода сюда, но бросить взгляд на место преступления не мешает. Возможно, даже наведет на воров.
— Кажется, у меня на четыре назначена встреча с доктором Клейтон, — обратился он к стройной миловидной чернокожей женщине в регистратуре. На именной табличке значилось просто «Тиффани».
— Как вас зовут, сэр?
— Джек.
— Джек... а дальше?
Хотел было сказать «просто Джек», но это неизбежно повлечет за собой дальнейшие расспросы, а дальнейшие увертки запечатлеют в ее памяти его личность. Из памяти же предпочтительно изглаживаться бесследно.
Изобразив улыбку, принялся подыскивать фамилию на "Н". В последний раз спрошенный назвался Мейером, решив придерживаться алфавитного порядка.
— Нидермейер. Джек Нидермейер.
— Хорошо, мистер Нидермейер. Доктор Клейтон пока занята. С репортером. Знаете, нас тут вчера ограбили.
— Правда? И что украли?
— Все подаренные к Рождеству игрушки.
— Да что вы!
— В самом деле. Полиция сейчас ищет. По-моему, должна... А, вот и доктор Клейтон. Видно, освободилась.
Джек взглянул на стройную брюнетку в белом халате, которая шла в его сторону вместе с субъектом, похожим больше на разносчика, чем на репортера. Проводила его до дверей, выглянула на улицу, словно что-то высматривала. Что в это ни было, обратно возвращалась с таким видом, как будто ничего не увидела. Или увидела. В любом случае не обрадовалась.
— Доктор Клейтон, это мистер Нидермейер, с которым у вас на четыре часа назначена встреча.
При ближайшем рассмотрении доктор Алисия Клейтон выглядела получше, хотя все-таки... простовато. Черты лица тонкие, правильные — острый нос, четко очерченные губы, не слишком тонкие, не слишком полные; серо-голубые глаза. Чудесные волосы до подбородка, черные-черные, причем не тусклые, не варварски крашенные, а настоящие черные, пышные и блестящие.
И никакой косметики. Женщина с такими ухоженными волосами должна подчеркивать и другие достоинства. Только не доктор Клейтон.
Ну, по крайней мере, выглядит без макияжа чистенькой, только что вымытой. Пожалуй, для врача вполне допустимо.
В глазах что-то прячется... Страх? Гнев? Возможно, отчасти и то и другое?
Доктор Клейтон протянула руку:
— Мистер Нидермейер, добро пожаловать.
Рукопожатие крепкое.
— Зовите меня просто Джек.
— Хотите, наверно, взглянуть на место преступления?
— Как раз собирался просить разрешения.
Времени попусту не теряет. Деловая женщина. Неплохо.
Центр абсолютно не соответствовал его ожиданиям. Светлые коридоры выкрашены веселыми желтыми, оранжевыми красками.
— Вы педиатр? — спросил он на ходу.
Она кивнула:
— Специализировалась по инфекционным заболеваниям.
— И моя сестра педиатр.
— Неужели? Где она работает?
Джек мысленно отвесил себе оплеуху. Какой черт дернул его за язык? Никогда не представлял себе сестру врачом. Или брата судьей. Видно, дело в отцовских звонках.
— Точно не знаю, по правде сказать, — промямлил он. — Мы не часто общаемся.
Доктор Клейтон бросила на него странный взгляд.
Знаю, конечно, звучит плоховато, но родной сестре со мной лучше не связываться.
Заглядывая по дороге в открытые двери, он видел множество малышей, которые смеялись, бегали, играли. На больных не похожи.
— Нечто вроде амбулаторного детского сада, — объяснила доктор Клейтон. — Здесь ВИЧ-инфицированные дети общаются с другими ВИЧ-инфицированными детьми, причем никто не опасается заражения.
Перед ними затормозил выскочивший из палаты мальчонка.
— Доктор Элис! — закричал он. — Глядите на мою голову! Жутко колючий ежик!
— Хорошо, Гектор. Только, знаешь, из комнат нельзя выходить.
Четырехлетний Гектор весил всего фунтов тридцать. Очень коротко стриженные светло-каштановые волосы почти такого же цвета, как смуглая кожа. Из-под пигмента проступает бледность, но улыбка торжествующая.
— Потрогайте голову, — не унимался он. — Колючий ежик.
В дверь палаты с трудом протиснулась плотная фигура женщины в распахнутом халате.
— Заходи, Гектор, — велела она. — Пора на облучение.
— Нет. Пускай доктор Элис потрогает ежика!
— Его сейчас остригли, — пояснила женщина, — и он нас всех из-за этого сводит с ума.
Доктор Клейтон с улыбкой провела рукой по остриженной голове.
— Ладно, Гектор, потрогаю ежика, но потом... — Улыбка исчезла, рука легла на лоб мальчику. — По-моему, у тебя небольшой жар.
— Да ведь он тут носился как бешеный. «Потрогайте голову, потрогайте голову!» Наверно, немножечко разгорячился.
— Возможно, Глэдис, но все-таки приведите его ко мне в кабинет, прежде чем отпускать домой, хорошо?
Гектор бросился к Джеку, подставил макушку:
— Потрогайте жутко колючего ежика, мистер!
Тот заколебался. Безусловно, симпатичный малыш, однако симпатичный малыш с ВИЧ-инфекцией.
— Ну, мистер!
Он быстро взъерошил колючий затылок. Самому не понравилось, с какой поспешностью отдернул руку.
— С ума сойти, правда? — похвастался Гектор.
— Не то слово, — согласился Джек.
Глэдис утащила Гектора в палату, а они с Алисией проследовали к другим, не столь веселым отделениям. За стеклянными дверями дети лежали под капельницами.
— Клиническое отделение. Здесь они проходят амбулаторную терапию, мы делаем им вливания, следим за состоянием, отправляем домой.
Дальше подошли к огромному стеклянному окну до потолка от уровня груди.
— Здесь мы размещаем бездомных и брошенных, — продолжала Алисия. — За ними присматривают и ухаживают добровольцы. Обреченные нуждаются в особом уходе.
Джек заметил вдали за стеклом Джиа с младенцем на руках, однако не задержался, не желая попасться ей на глаза.
— Немало вы здесь делаете, — сказал он на ходу.
— Да, у нас тут и клиника, и детский сад, и дневная лечебница, и сиротский приют.
— Все из-за одного-единственного вируса.
— Мы боремся не только с вирусом, — возразила Алисия. — У многих детей не просто наследственная ВИЧ-инфекция — если насчет ВИЧ-инфекции можно сказать «не просто», — но и врожденная зависимость от крэка или героина. Они появляются на свет точно с таким же криком, как другие младенцы, выброшенные из уютной теплой матки, а потом вопят до смерти, требуя дозы.
— Двойная зависимость, — пробормотал Джек. — Несчастные дети.
— Да. Одни родители передают по наследству болезнь, другие наносят невидимый с первого взгляда удар. Детям заранее вынесен смертный приговор.
В последней фразе послышалось что-то глубоко личное... Что — непонятно.
— Возможно, «смертный приговор» — чересчур сильно сказано, — оговорилась она. — Теперь много для них можно сделать. Показатели выживания повышаются, но... даже если удается их вывести из зависимости, последствия все равно остаются. Крэк, героин частично сжигают нервную систему. Не стану читать скучную лекцию о рецепторах допамина, скажу лишь, что в итоге разрываются звенья в нервных центрах, доставляющих удовольствие. Поэтому наши детки-наркоманы беспокойны и раздражительны, не утешаясь, в отличие от нормальных младенцев, простыми вещами. Без конца плачут. Пока обалдевшие матери не потеряют терпение и не прибьют их до смерти, чтоб замолчали.
