– Интересная? – Он взял книгу, перевернул, прочитал аннотацию на обложке.
– Да нет. Скучновато. – Она смотрела, как он снова перевернул книгу, на сей раз лицевой стороной, и прочитал заглавие.
– «Идеальный незнакомец». И о чем же это?
– Да чушь какая-то. – Она пожала плечами. – Сюжет слабый. Неправдоподобный.
Он отбросил книгу – небрежно, без всякой задней мысли. Как раз так, как ей хотелось.
– Тогда зачем же?..
– Я подумала, может, она твоя, – небрежно ответила она.
– Благодарю.
Она не заметила прозвучавшей в его голосе иронии.
– Просто не помню, чтобы я ее покупала, вот и подумала, как бы она могла попасть сюда… – Она умолкла, встала и отнесла тарелку в мойку. Роберт пожал плечами, рассеянно посмотрел на книгу, думая, с чего бы она могла ее так заинтересовать, и решил, что таким образом она отвлекается от того, что ее действительно беспокоит. Он был уверен, что она пыталась завязать разговор о чем-то, и это его смущало. Не такая они пара. Им нет нужды «завязывать разговор». Они близки друг другу – а сейчас ближе, чем все эти последние годы. Он уловил сигнал: слишком много дел по дому свалилось на Кэтрин; слишком много она копалась в себе; слишком много думала о своей жизни.
– Кэт, – начал он. – Ты отлично поработала, я уже чувствую себя на новом месте как дома. Но ведь я хорошо тебя знаю. Тебе не терпится вернуться на работу, так? – Она посмотрела на него. Он действительно так считает. – Мне нравится то, что ты вовсе не домашняя богиня. Тебе надо заняться новым фильмом, не торчать здесь, разбирая коробки и обставляя дом.
Глаза ее наполнились слезами, что убедило Роберта в собственной правоте. Он ее опора. Что ж, пусть верит в это.
– Ты прав. Мне и впрямь как-то не по себе…
Он не дал ей договорить:
– Ну так и возвращайся к своему делу, не нужен этот двухнедельный отпуск. К тому же большая часть этих двух недель прошла, а все, что не доделано, доделаем вместе – вечерами, в выходные. Да и осталось-то всего несколько коробок разобрать. Так в чем проблема?
– Действительно, ни в чем. – Она изобразила улыбку. И тут ее мозг внезапно ожил. Она вспомнила. Она вспомнила, как эта книга попала к ним в дом. Вот так она и тогда лежала. Она вспомнила картинку. Это случилось вскоре после переезда. На столе валялась куча всяких вещей. Наполовину разобранная коробка со стеклянной посудой и обрывки газет, прикрывающие обложку книги, терпеливо ожидающую, когда она возьмет ее в руки. Пачка непрочитанных писем и бумажный пакет, который она же сама и надорвала. И из которого вынула книгу. Пакет им переслали. Она вспомнила крупные буквы – их новый адрес был написан красными чернилами поверх старого, перечеркнутого. Она чувствовала, что Роберт следит за ней, пока она убирала стол после завтрака. Вернувшееся к ней оживление убедило его в своей правоте. Он слишком хорошо ее знал.
В голове ее метались мысли: книга была послана по их старому адресу, стало быть, отправитель, кто бы он ни был, не знал ее нынешнего местожительства. Никто не пришел к ней в дом, в ее спальню. Она позвонит тем, кто въехал в их прежний дом. И попросит больше ничего ей не пересылать. Зачем вам беспокоиться? – скажет она. Она с удовольствием придет и все заберет сама. А может, пойдет и дальше. Может, скажет, что они получили пару писем от какого-то надоедливого типа, так, ничего серьезного, но, если что-нибудь будет приходить, лучше все-таки будет это просто выбрасывать. А если кто поинтересуется их новым адресом, то скажите, пожалуйста, что он вам неизвестен. То же самое касается и телефона: не надо давать номер. Все это она проговорила про себя, целуя Роберта в лоб и поднимаясь в душ. Осуществление замысла, однако, откладывалось до завтра. А сегодня она будет думать только о Николасе, о своей семье. О том, как лучше провести всем вместе воскресенье.
Двумя годами ранее
Я надеялся, что работа над книгой о замках восемнадцатого века отвлечет меня от всего остального, например, от мыслей об измене Нэнси. Так я это тогда называл. Тайна Нэнси – это ее измена. Я старался. Я очень старался сосредоточиться на книге о башне Мартелло. Я прикрепил ее фотографию к полке кухонного шкафа над пачкой открыток, которые Джонатан посылал нам во время своих путешествий. Постепенно скукоживаясь, она стояла там, серая и брошенная, и я убрал ее оттуда. Как тут сосредоточишься? В голове у меня все время стучал какой-то молоточек. Крохотный серебряный клинышек, насмешливо отрывающий меня от рабочего стола. На запасной связке ключей от квартиры Джонатана, которую я нашел в сумочке Нэнси, оказался еще один, совсем небольшой ключик. Слишком маленький для входной двери, и все же ключ от чего-то в его, а не моем доме. Оказываясь на свету, он всякий раз, когда я пытался сосредоточиться на работе, подмигивал мне. «Кто ты такой? – спрашивал я себя. – Человек, которого защищают от прошлого стены толщиной в десять футов?» Но башня Мартелло – это одно, а я – другое, я сделан иначе. Я – человек с тонкой, просвечивающей кожей, которому нужно понять, что еще могла скрывать его жена. Вот именно, я человек, в конце концов. Этот ключик прожег дыру в моем черепе, и я понял, что ни страницы не напишу, пока не открою тайны.
Квартира Джонатана располагалась на самом верху блочного дома довоенной постройки, возведенного лет за десять до моего рождения. Лифта в нем не было, но кто-то позаботился о тех, кому вроде меня трудно взбираться наверх, и расставил на лестничных площадках стулья. Я присаживался на каждый. Вперед и выше. Я одолел последний пролет и посмотрел вниз сквозь красивую ажурную металлическую балюстраду, которая, извиваясь, упиралась в холодный каменный пол. Мягко загибающаяся воронка, через которую можно нырнуть, не касаясь краев, и скользить, пока не превратишься внизу в кровавую жижу. У меня возникло ощущение, что не стоило приходить сюда, что не было у меня права вмешиваться. Это территория Джонатана.
Какое-то растение перед входом в его квартиру завяло. Его давно не поливали. Я вставил ключ в замочную скважину. Чтобы открыть дверь, нужно было, наверное, обладать известной сноровкой, во всяком случае я возился, казалось, целую вечность и все это время ожидал, что кто-то похлопает меня по плечу и спросит, что мне здесь нужно.
Уже на пороге в ноздри мне ударила страшная вонь. Просто невыносимая. Что-то гнило, что-то умирающее или уже мертвое. Я сразу прошел в кухню, решив, что запах исходит от мусорной корзины, но она была пуста. На столе стояла ваза с цветами. Цветы были поникшие, увядшие, ломкие, на том месте, где в вазе когда-то была вода, остался лишь зеленый ободок. Я затоптался на месте, решая, могу ли я их выбросить. Потом перешел в гостиную, сел на диван и огляделся. Повсюду можно было заметить следы женского присутствия. На столике у окна тоже стояли цветы. Уродливые, безжизненные, иссохшие, их стебли взывали, казалось, к сочувствию их несчастной судьбе. Женское присутствие. Я не стал их трогать. Не я их сюда поставил. Они не имели ко мне никакого отношения.
У входа в спальню Джонатана я вообще едва не задохнулся. Кровать была не застелена, скомканное пуховое одеяло сползло на пол. Покрывало темно-синего цвета, простыня – темно-бордовая. Все это напомнило мне школьную форму: добрые черные цвета, благодаря которым не видна никакая грязь. Вонь исходила из угла, где стоял стол Нэнси. Зажимая ладонью нос и рот, я подошел поближе. Вот оно. Тельце. Истлевающее тельце. Сломанная шея, открытый рот, оскаленные зубы, и – гнилостный запах разлагающейся плоти. Мне следовало сразу понять. Смерть. Подобно похотливому коту, давно покинувшему место действия, она всегда оставляет свое зловоние – зловоние хищника. На кухне я нашел пластиковый мешок и, используя его как перчатку, поднял с пола мышеловку с мышью и бросил ее в мусорную корзину.
Я вернулся в спальню и сел за стол Нэнси. Он поменьше моего, так что колени у меня едва не упирались в его крышку. Джонатану было бы, наверное, еще неудобнее: я представил себе, как при своем шестифутовом росте он пытается втиснуть свои крепкие ноги в узкое пространство, принадлежавшее некогда его матери. Я порадовался, увидев следы былого ухода. Никаких тебе гниющих цветов. Никаких кружков от чашек или стаканов с водой, просто ровный слой пыли. Бумага сложена на столе ровными стопками, рядом – фотография, на которой изображены мы с Нэнси. Мама и папа. Муж и жена. Двое влюбленных. Двое любимых.
Я щелкнул выключателем настольной лампы, но патрон в ней был пуст. После этого я приступил к делу. Потянул на себя верхний ящик и заглянул внутрь: пусто, если не считать огрызка карандаша и сломанной шариковой ручки. Я прочесал остальные ящики и тоже ничего не обнаружил. Остался один, самый маленький. Притулившийся под крышкой стола, он соединял две тумбы – эдакое дупло. Ящичек оказался заперт. Я вставил ключ, повернул его, немного отодвинул стул в сторону и потянул ручку на себя. Настоящий рабочий склад. Ручки, карандаши, точилки, скрепки, три блокнота. Именно такими всегда пользовалась Нэнси: ничего особенного, просто журналистские записные книжки в голубую полоску. Раньше, когда Нэнси еще писала, она всегда носила такие с собой, занося в них мелькнувшую мысль, или описание показавшегося интересным пейзажа, или обрывок подслушанного разговора – такого рода заметки. Я пролистал один из трех блокнотов, но бегло. Заинтересовала меня оказавшаяся под ними рукопись. Я взял ее в руки. «Без названия». Наверное, работа какого-то другого сочинителя, потому что Нэнси всегда начинала именно с названия; к тому же датирована была рукопись годом, когда Нэнси давно уже оставила писательство. Может, автор – Джонатан? Я перевернул верхнюю страницу. На ней оказалось посвящение как раз Джонатану. Стало быть, написал ее не он. «Моему сыну Джонатану», – прочитал я, а внизу страницы было напечатано имя жены: так она удостоверила свое авторство. Книга, написанная втайне от меня и спрятанная подальше от моих любопытных глаз.
