днями щемило в груди. Давило. Душа гудела и сбивалось дыхание.
Не выдержал старик.
Накинув фуфайку и сапоги, вышел он из двора и направился к соседям. Несколько раз крикнул через забор. Не дождавшись ответа дотянулся рукой через калитку до щеколды. Брякнул замерзший металл, скрипнули петли. Следов по двору никаких не было, только чистый снег. Подошел Григорий к двери и охнул, когда увидел, что дверь заколочена двумя досками. Под ногами что-то брякнуло. Расчистил снег ногой и увидел молоток и несколько погнутых гвоздей.
Григорий сходил домой за гвоздодером и принялся выворачивать доски с двери. Валентине ничего не сказал, потому что она не позволила бы ему и шага сделать по соседскому двору. Григорий шел за своим предчувствием, которое теперь стало еще тревожнее. Пожилые руки, которые уже облюбовал артрит, слегка неуклюже, но настойчиво поддевали доски и выгибали гвоздь за гвоздем. Одышка начала аукаться иглами в легких, а на глазах появились капли — от недоброго в душе и напряжения в руках.
Первая доска стукнула о бетонный порог. Григорий смахнул ее ногой в сугроб и принялся за вторую. Протяжней заскрипели гвозди, тяжелее давалась преграда уставшим рукам старика. Со стонами и вздохами корпел Григорий, выпуская изо рта и ноздрей густые клубы пара. Гвоздь за гвоздем, миллиметр за миллиметром отходила доска от дверной коробки, освобождая путь.
С хрустом и скрипом выдрался последний гвоздь и, брякнув, брусок свалился на порог.
Григорий дернул ручку входной двери, та щелкнула, визгнула, но дверь не открылась.
«Замкнуто» — вздохнул старик. Выпрямился, набрав в легкие воздуха, и снова ссутулился. Обтер седую щетину ладонью, сжал покрепче гвоздодер в руке и принялся за дело.
Когда Григорий разбил деревянный косяк двери, высвободив путь запертому замку, скрипучая дверь приоткрылась. Старик потянул за ручку и замер.
По полу коридора, от двери к небольшому шкафу у стены с треснутым зеркалом на дверце, тянулась густая полоска засохшей крови. Григорий со шлепком прикрыл рот ладонью и зажмурил глаза. И в темноте перед ним понеслись картинки, словно старые фото тех событий, что видел во время войны будучи мальчишкой. Задрожали еще сильней морщинистые руки, а из уголков глаз покатились капли слез. Острая боль пронзила сердце старика, подогнулись и без того ослабшие от возраста ноги. Он облокотился плечом на дверной косяк. Затряслись плечи старика от плача.
Несколько минут простоял он в дверях прежде, чем неуверенными шагами подошел к шкафу. Сделав глубокий вдох, отворил дверь. Где-то с облегчением, а где-то с еще более мрачными мыслями, обнаружил внутри пустоту. Бросил взгляд на пол, прищурился, встал на колено и присмотрелся.
Кровь тянулась не в шкаф, а под него.
Григорий встал, медленно и глубоко вздохнул. Приложился плечом к шкафу и, собрав в себе остатки былой силы, толкнул. Нет, силы уже не те, когда он запросто мог закинуть мешок цемента на плечо и подняться на пятый этаж. Теперь ему с большим трудом удалось бы подняться на такую верхотуру, даже без мешка.
Старик осмотрелся по сторонам в поиске какого-нибудь рычага, чтобы поддеть шкаф под низ и опрокинуть или сдвинуть с места. Ничего подходящего не найдя, он быстрыми, насколько это возможно, шагами потопал домой. Вернулся через несколько минут с железным ломом наперевес.
Гокнул в пол под край шкафа притупленный конец и приподнял вверх. Шкаф, хоть и самую малость, но подался. Еще раз поддел. И еще раз. Из-под днища выглянул лючок подвала. Сжалось в груди старика, скукожились внутренности, забурлила кровь в жилах.
Через несколько минут дверца подвала полностью освободилась от деревянного «надзирателя». Григорий смотрел на нее испуганными глазами на покрасневшем лице.
Встав на колено и выдохнув, он задержал дыхание и взялся рукой за тонкое металлическое колечко. Потянул.
Свет из окна за его спиной разрезал подвальную темноту и осветил квадратик того кошмара, который открылся взору.
Старик отпрянул от зловонья, что ударило в нос из подвала. Закрыл лицо ладонями, чтобы они скрыли от его глаз весь ужас, что прятала в себе квадратная пасть подвала. А когда осмелился открыть глаза увидел, как две тощие ручонки тянутся к свету.
