– Речь идет о взятках? – спросил Грин.
Стефани кивнула.
– Деньги выплачиваются наличными, небольшими частями. Это не привлекает постороннего внимания, зато выход на того или иного конгрессмена постоянно остается открытым. Просто и элегантно, но именно этим способом Дейли накапливает политический капитал. Тот самый капитал, который используется Белым домом. Таким образом им удалось протолкнуть через конгресс весьма полезные для них законодательные акты.
Грин смотрел на экран.
– Тут, наверное, сотня или больше конгрессменов.
– Дейли умеет работать, в этом ему отказать нельзя. Он швыряет деньги во все стороны, как сеятель.
Она открыла другую папку, в которой содержались данные на сенаторов. Их там было около тридцати.
– У него также имеются компрометирующие записи на федеральных судей. У них, как и у любых других людей, случаются финансовые затруднения, а у Дейли всегда имеются наготове те, кто может им помочь. Я нашла одного такого судью в Мичигане, и он согласился говорить. Он находился на грани банкротства, как вдруг нежданно-негаданно рядом возник один из его друзей с деньгами. Со временем этот судья вновь обрел совесть, особенно после того, как Дейли потребовал от него вынести неправедный приговор. Как потом выяснилось, один из юристов, участвовавший в судебном процессе, жертвовал крупные суммы в фонд президентской партии и для реализации своих политических амбиций позарез нуждался в победе в процессе.
– Я тысячу раз говорил: федеральные суды – настоящие рассадники коррупции, – пробурчал Грин. – Назначьте человека на должность пожизненно – и получите проблему. Слишком много власти и слишком мало контроля.
Стефани взяла другую флэш-карту.
– Вот здесь достаточно данных, чтобы осудить с десяток этих канюков. [6]
– Весьма точное сравнение, – заметил Грин.
– В своих черных мантиях они очень похожи на этих птиц, сидящих на ветке и ждущих подходящего момента, чтобы до костей ободрать труп сдохшего животного.
– Не очень-то уважительно ты относишься к нашей судебной системе! – с усмешкой проговорил Грин.
– Уважение надо заслужить.
– Позвольте мне кое-что предложить, – вмешалась в разговор Кассиопея. – Почему бы нам не предать всю эту информацию огласке, не довести ее до сведения общественности? Я обычно так не поступаю, но в данном случае это, по-моему, могло бы сработать.
Грин покачал головой.
– Как вы, должно быть, заметили, мне мало что известно об израильтянах. А вам ничего не известно о том, как функционирует механизм воздействия на общественное мнение, который использует администрация. Эти ребята – мастера подтасовки фактов. Они поставят все с ног на голову, напустят такого тумана, что за ним скроется и Дейли, и предатель.
– Он прав, – сказала Стефани. – Так у нас ничего не получится. С этим делом должны разобраться мы сами.
Лимузин остановился в автомобильной пробке, и в тот же момент коротко пропищал сотовый телефон Грина. Вытащив его из кармана пиджака, генеральный прокурор открыл крышку и посмотрел на жидкокристаллический дисплей.
– А вот это уже интересно, – сказал он, а затем нажал на две клавиши и, включив громкую связь, проговорил в трубку: – Я ожидал твоего звонка.
– Не сомневаюсь, – проскрипел Дейли на другом конце линии.
– Похоже, я все-таки не окажусь в Вермонте, в обещанной тобой деревянной коробке, закопанной на шесть футов под землей.
– Тут как в шахматах, Брент. Каждый ход – новое приключение. Что ж, отдаю тебе должное, твой последний ход был хорош.
– Отдай должное не мне, а Стефани.
– Я уверен, что она рядом с тобой, так что поздравляю, Стефани, отлично сработано!
– Всегда к твоим услугам, Ларри.
– Однако это мало что меняет, – продолжал Дейли. – Все те события, о которых я говорил, идут своим чередом.
– Тебе придется остановить их, Дейли, – сказала Стефани.
– Хочешь обсудить это? – спросил Дейли.
Она хотела ответить, но Грин сжал ее руку.
– А что ей это даст? – осведомился он.
– Возможно, очень многое. Поскольку на кон поставлено тоже очень много.
– Больше, чем твоя задница? – не удержалась Стефани.
– Гораздо больше.
– Ты ведь соврал, сказав мне, что ничего не знаешь про Александрийское Звено, не так ли? – спросил Грин.
– «Врать» – это очень грубое слово, Брент. Я скорее утаил некоторые факты в интересах национальной безопасности. И за это я должен платить такую цену?
– Учитывая сложившиеся обстоятельства, цена вполне разумная.
Дейли прекрасно понимает, что они могут предать его тайны огласке в любую минуту, думала Стефани. И у нее, и у Грина было предостаточно знакомых журналистов, которые с радостью выплеснули бы ушат грязи на администрацию президента.
– Ладно, – со скорбным вздохом произнес Дейли. – Где мы встретимся?
Стефани заранее приготовила ответ:
– В людном месте. Там, где толпа людей.
– Не самая лучшая мысль.
– Либо так, либо никак.
Некоторое время трубка молчала, а затем Дейли произнес:
– Говори, где и когда.
51
Лиссабон, 19.40
Проснувшись, Малоун обнаружил, что сидит на полу, прислонившись спиной к грубой поверхности каменной стены.
– Уже половина восьмого, – прошептала ему на ухо Пэм.
– Долго я был в отключке?
– Примерно час.
Он не видел ее лица. Их окружала непроницаемая тьма. Он вдруг вспомнил, где находится, вспомнил и все последние события.
– Снаружи все спокойно? – шепотом спросил он Макколэма.
– Тихо и мило.
Они покинули церковь почти в пять часов. Через верхний клирос, где находилась дверь, ведущая в клуатр – прямоугольный двор, окруженный с четырех сторон крытыми арочными галереями. Посетители расходились медленно, наслаждаясь теплыми лучами закатного солнца и фотографируя напоследок богатые украшения в мавританском стиле.
На верхней галерее укрыться было негде, но, спустившись вниз, они обнаружили одиннадцать деревянных дверей. Табличка, предназначенная для туристов, поясняла, что раньше эти тесные помещения использовались как исповедальни.
Первые десять дверей оказались запертыми наглухо, а вот последнюю Макколэму удалось открыть благодаря круглому отверстию, высверленному под внутренним засовом. По-видимому, замок был сломан, и служащие проникали внутрь именно таким способом: просовывали в отверстие какой-нибудь металлический стержень, отодвигали с его помощью засов, и дверь отворялась. Макколэм использовал тот же нехитрый прием, пустив в ход появившийся из его кармана нож внушительных размеров.
Малоун не знал, что его новый спутник вооружен. Разумеется, Макколэм не мог провезти нож в салоне самолета, но в лондонском аэропорту он сдал в багаж небольшую сумку, которую затем оставил в камере хранения аэропорта Лиссабона. Там, очевидно, и находился нож. Малоун тоже оставил в одной из ячеек камеры хранения одну важную вещь, а именно ранец Хаддада. То, что Макколэм умолчал о том, что он вооружен, только усилило подозрения Малоуна.
Дальше располагалась еще одна темная каморка, в которую из церкви мог зайти для исповеди кающийся грешник. Вся эта клеть была разделена на две части сетчатым металлическим экраном.
Малоун воспитывался католиком и помнил примерно похожие, хотя и более простые конструкции в своей церкви. Он никогда не понимал, почему не должен видеть священника, отпускающего ему грехи. Когда он спросил об этом обучавших его монахинь, они просто ответили, что «так надо». Впоследствии Малоун понял: католическая церковь четко знает, что делает, но не любит объяснять зачем. Отчасти из-за этого со временем он перестал исповедоваться и соблюдать другие религиозные обряды. Малоун взглянул на светящийся в темноте циферблат часов на запястье Пэм. Они показывали почти восемь. Рановато, но церковь уже три часа должна быть закрыта.
– Снаружи не было слышно никакого движения? – все так же шепотом спросил он Макколэма.
