Почему Джон?
— Джон заявил, что все принадлежит ему, а когда мы отказались целиком передать ему руководство, дождался ночи и сбежал с бумагами, которые были в сейфе.
«Патенты, деньги, карты памяти, контракты, клиентская база…»
Но сперва Иезавель.
Последний вопрос.
— Сколько?..
Фирмини не понимает, о чем он спрашивает.
— Сколько… времени… мне осталось?..
— Мы не знаем. Все будет зависеть от того, выдержит ли сердце.
«Мое сердце не откажет».
До тех пор, пока не умрет ОНА.
Сахар жестом велит Кароле Фирмини уйти. Слишком много плохих новостей сразу.
«Тексье, молодчина Тексье».
Гонится за Иезавелью.
Дрянь.
«Он не даст ей ни малейшего шанса».
Более двух десятилетий исследовательской работы и опытов над ее телом скоро будут сведены к нулю. Она достигла пика своего физического развития. В лучшем случае ей осталось жить два или три года. На начальной стадии вирус не вечен.
Иезавель — всего лишь первая стадия процесса.
«А не результат».
Значит, она может рассчитывать максимум на три года, начиная с сегодняшнего дня, и понятия не имеет о том, как поведет себя тело в последние месяцы активности вируса. Впрочем, продолжительность ее жизни может сократиться до одного года, и даже меньше. Вирус — штука предательская, неконтролируемая, никому не известны его долгосрочные последствия. На этот счет существуют только смутные предположения. Учитывая то, какое количество смертей наблюдалось сразу после инъекции, ученые стали возлагать надежды на подопытных второго и третьего поколения. Иезавель уже не в игре. Так что нужно было по полной использовать ее потенциал в короткие сроки.
Иезавель теперь в прошлом.
«Тексье привезет ее мне».
Сахар снова проваливается в беспокойный сон.
Безразличный к пейзажу и городам, которые он проезжает, Оливье Тексье борется со сном, вцепившись в руль «Рендж Ровера». Он отправился в путь без подручных.
«Разобраться самому».
Никаких следов, никаких свидетелей.
На него почти перестал действовать допинг, который он принимает уже двое суток. У Тексье на уме одно.
«Уничтожить Иезавель».
Задушить ее своими руками.
Улыбка.
«Вставить ей в зад».
И как следует придушить собственными руками.
Потом проверить, как размещены малышки, и прикончить эту мразь, Джона Манкидора.
«Предатель».
Если бы в тот раз, в октябре прошлого года, Сахар позволил Тексье действовать на свое усмотрение…
«Не понадобилось бы нестись на другой конец Европы, чтобы отыскать безмозглую шлюху».
Из-за боли, раздирающей правый бок, он вынужден останавливаться каждые два часа и подолгу отдыхать.
Он никогда не предаст Сахара.
«Единственный из всех».
Фоб, Фирмини, Манкидор, Эшен — все они чертовы предатели, готовые на что угодно ради денег.
«Всему свое время».
И только потом — награда.
БЕРЛИН,
5 января 2008
— Иезавель, какой приятный сюрприз!
Сильвия Сат, подвыпившая и слишком сильно накрашенная, собирается снять пальто, но тут в другом конце коридора, ведущего к комнатам, появляется Иезавель.
— Как же ты изменилась! Я не видела тебя много лет…
— Я вас не помню.
— Конечно, тебе ведь тогда было, кажется, не больше шести или семи, но…
Удивление быстро сменяется другим, неясным чувством: поднятые брови, бегающий взгляд, сомнение.
— Откуда ты?
Безо всяких уверток:
— Из подвала.
Сильвия, кажется, только сейчас замечает Натана.
— Что за мужчина тебя сопровождает, и почему ты не на юге Ардеша, как планировалось?
Она хмурит брови.
— Где Питер?
Последний удар.
— Питер мертв.
Натан представляет, сколько сведений, расчетов и поспешных выводов тотчас же завертелось в голове у старушки.
Питер мертв, наследство, бабки, сеть, инвестиции, безопасность.
— Как это случилось?
Перевод:
«Почему я до сих пор не в курсе?»
— Я здесь для того, чтобы сообщить тебе об этом и рассчитаться.
Она холодно добавляет:
— Рассчитаться за все.
«Либо ей не сообщили о смерти Сахара, либо она превосходная актриса».
Ей не сообщили.
— Где Генрих?
Старушка растерянно лепечет что-то, уже не зная, положить ей пальто или снова надеть. На ее лице появляется лицемерное выражение убитой горем вдовы.
Натан видит, что Иезавель сдерживается, чтобы не ударить ее.
— Он… он должен быть у себя в кабинете, я думаю… Пойдемте, я вам покажу.
«Она даже не удивлена, что дочь Питера каким-то образом попала к ней в дом».
Питер — король, где бы он ни был, даже на том свете. И все, что непосредственно с ним связано, имеет такое же влияние. Опасения, страх и бабки.
Когда они заходят в кабинет Сата, старик сидит за компьютером, побагровевший от гнева.
— Кто-то рылся в моих документах!
Иезавель достает из-под куртки самозарядный пистолет и выталкивает Сильвию на середину комнаты.
— Надо поговорить.
Она оборачивается к Натану.
— Думаю, ты можешь пойти выпустить нашего приятеля Фридриха Хабера, он нам больше не нужен.
В шкафу пахнет мочой. Пленник судорожно вздрагивает.
«Страх».
Натан испытывает то же чувство.
А еще ярость.
«Кто Иезавель на самом деле?»
Монстр, который должен умереть, шизофреничка, женщина, мать, дочь, тело, имеющее право на наслаждение.
Но не только.
Источник всех его бед.
«Стоит ли доверять ей?»
Потому что она пережила худшее, что может быть? Потому что они переспали? Потому что нужно отомстить за Камиллу и Бахию?
Хабер с испугом смотрит на Натана, который указывает ему на дверь и велит проваливать без лишних вопросов. Протягивая ключи от машины.
«Одна ненависть порождает другую».
Иезавель вовлекает его в адскую гонку.
«Самоубийственную».
Натан машинально закрывает дверцу шкафа. Слышно, как хлопает входная дверь, как заводится «БМВ».
«Сейчас я должен быть в морге, плакать над Камиллой».
А не стоять здесь, посреди этого безумия.
Подумать. Распространение смерти. Вирус.
«Я переспал с ней».
Вирус.
Опершись спиной о шкаф, Натан медленно сползает на пол. Его взгляд блуждает по узорам настенного ковра.
Заражен.
«Вот и настал мой черед».
Еще одна пешка, распространяющая смерть.
Еще одно порабощенное тело.
«Порабощенное тело?»
Озарение. Адреналин. Порабощенные тела.
Понять.
Кусочки паззла с трудом собираются воедино. Натан упирается и поднимается на ноги.
«Иезавель не преследует те же цели, что и я».
Он стоит в коридоре, осознавая, как меняется его видение ситуации. Боль утраты, вызванная смертью Камиллы, нарушила ход игры.
Порабощенные тела.
Проект Сахара выходит за рамки простой системы усовершенствования тела с целью извлечения выгоды. Сахар жаждет не контроля над телом-Иезавелью или телами-подопытными, но чего-то большего. Он хочет не только контролировать, но и порабощать.
«Ключ».
Порабощать, и тогда контроль будет порождать контроль. Давнишняя мечта, причинившая столько зла в двадцатом веке: управлять жизнью, исправлять ее, карать, когда она развивается не в том направлении, выбирать, что будет существовать дальше, а что должно исчезнуть с лица Земли. Сталинская зараза, ядерная смерть, град испытаний.[49] Сахар не стремится к господству над массами, над народами и территориями. Его проект целиком и полностью направлен на подчинение отдельно взятых тел, когда управляемые тела станут телами порабощенными. Сахар не так уж безумен, как кажется, он знает, что общественный контроль связан с длительными процессами, которые не поддаются влиянию со стороны человека. И он торопится, желая ускорить развитие существующих тенденций.
«В этом его слабость».
Контроль — еще не порабощение. Порабощение подразумевает подчинение духа. Как Сахар рассчитывал подчинять дух? С помощью какого рычага воздействия? Как он надеялся заставить людей добровольно повиноваться?
Иезавель.
Натан застыл посреди коридора.
Иезавель знает ответ, не подозревая об этом.
«Страх? Власть? Наслаждение?»
Снова вопросы без ответов.
Число человеческое.
Натан решает вернуться к Иезавели.
Питер мертв, Иезавель молода, а значит, управляема, до наследства рукой подать: мысли Генриха и Сильвии Сат угадать нетрудно. Они сразу соглашаются на разговор.
