Джон посмотрел на Моци – тот снисходительно улыбался.
Ох, лучше было бы старику помолчать, он только все испортил своим выступлением.
Очень спокойно Моци проговорил:
– Вы, сэр Джордж, не учли одного обстоятельства – Хадид Шебир уже не вернется в Кирению. Во всяком случае, живым.
– Так он мертв?!
– Да, сэр Джордж. Майор Ричмонд сейчас расскажет вам, как он погиб. Мы повезем с собой его тело. А большего нам и не нужно. Он будет похоронен с почестями, и все фальшивые истории, состряпанные вашим правительством, будут восприняты моим народом как гнусная ложь большого государства, захлебнувшегося от обиды и унижения, в которое мы его повергли своим побегом отсюда. Никто не поверит ни вам, ни вашему правительству, а тело Хадида никогда не подвергнется экспертизе.
– Как это понимать, Ричмонд? – Сэр Джордж в недоумении посмотрел на Джона.
– Хадид мертв, сэр. Полковник Моци утверждает, что его застрелил я, но я не делал ничего подобного. Думаю, полковник Моци убил его сам. Скорее всего он давно ждал подходящего момента, так как сам намеревается сделаться вождем Кирении…
– Да, это так, – спокойно подтвердил Моци. – Я стану новым вождем, а память о Хадиде и его мученической судьбе станет грозным оружием в моих руках, руках его преемника. Что бы вы ни говорили, вам не поверят. Вы будете похожи на ту лису, которая, не достав винограда, вещала, что он кислый… – Он помолчал, окинув всех победоносным взглядом. У дверей скрипнула половица – это переминался с ноги на ногу Миетус. Моци же никак не мог остановиться:
– Видите ли, сэр Джордж, очень важно рассчитать время гибели героя. Два года назад, когда был убит настоящий Хадид, наши дела шли из рук вон плохо. В то время его смерть, стань она известна всем, вызвала бы упадок боевого духа наших сторонников и повлекла бы за собой наше окончательное поражение. Поэтому мы подменили Хадида, поставив вместо него его сводного брата. Но сейчас, в момент нашего триумфа и вашего поражения, смерть героя придется как нельзя кстати. Потеря лидера в момент триумфа придает нации силы, и все сказанное против него будет пустыми словами. Думаю, сэр Джордж, что неприятности в настоящее время – удел вашей стороны. – Полковник повернулся, направившись к двери. Проходя мимо Миетуса, он остановился и бросил через плечо:
– Мы скоро отправляемся, но я все же скажу Абу, как обещал, чтобы он принес вам кофе и тосты.
Когда дверь за Моци закрылась, сэр Джордж опустился в кресло и устало провел рукой по лицу:
– Я не знал, что он мертв… Мне сказали, что мы понесли потери, но про эту смерть я не знал. – Он задумчиво посмотрел на Джона и с горечью добавил:
– Моци прав. Никто не поверит ни одному нашему слову.
– Да, но только в том случае, если им удастся добраться до Кирении. Но если мы смогли бы предотвратить это, если бы нам удалось завладеть телом Хадида и извлечь из него пулю… и если бы нам удалось захватить Моци и… – Джон осекся и пожал плечами: ничего не получалось – сплошные «если» да "и"…
***
А тем временем Арианна лежала у себя в хижине в Ардино в приступе горячки. Мать, сидя возле нее на постели, то и дело отирала мокрое лицо девушки и подносила к ее губам стакан воды. Время от времени Арианна вздрагивала и что-то бессвязно лепетала. В комнате было темно, а за окном нещадно палило солнце, заливая своим светом пыльную деревенскую площадь.
За дверью послышались шаги, в хижину вошел Эрколо. Небритый и взъерошенный, он устало приблизился к постели девушки.
– Ну что, еще не приходила в себя? – тихо спросил он.
– Нет. Все время бредит.
– Я пошлю кого-нибудь в Мору. Пусть приедут сеньор Альдобран или священник. Оба лечат не хуже доктора.
– Я все думаю о Торло, – сказала старушка. – Если дочь сорвалась с кручи, то ведь и он мог разбиться.
– Двое мужчин уже отправились на его поиски. Найти будет нетрудно – за ней тянулся кровавый след. Еще хорошо, что эти матросы нашли ее в сосняке, не то умерла бы там…
Старушка перекрестилась.
Эрколо тряхнул головой, дыхнув перегаром, и вспомнил двух матросов, которые на рассвете заявились в бар и, еле держась на ногах, стали выкрикивать что-то про какую-то девушку…, а потом повели его самого и рыбаков в сосновый лесок за деревней. Эрколо с рыбаками перенесли девушку без помощи матросов – те еле шли сами, спотыкались и падали, горланя во все горло песни и смеясь.
– Эти матросы ушли? – спросила пожилая женщина.
– Да.
– Должно быть, их послала сама пресвятая дева Мария. Но я все думаю о Торло. На Ла-Кальдере даже козы срываются в пропасть.
Эрколо положил руку на плечо старой женщины:
– Его найдут и вылечат, вот увидите, все будет хорошо. Они скоро вернутся.
Хозяин бара повернулся и вышел из дома, а старушка обмакнула кусок тряпицы в оловянную кружку с водой, отжала ее и снова поднесла к лицу девушки: из глубокой ссадины над ухом все еще сочилась кровь.
А женщина не переставала думать о сыне. Он был единственной ее опорой в семье, единственной их надеждой. А теперь он, может быть, лежит бездыханный где-нибудь под скалистым обрывом… Она перекрестилась и зашептала слова молитвы.
***
В четверть девятого Абу принес кофе для Мэрион, сидевшей под тентом в тени Колокольной башни. Он налил кофе и замешкался, стоя у небольшого столика, словно беззвучная тень, потом, отступив, сложил руки на груди и сообщил:
– Мадам, через полчаса мы отбываем. Полковник просил передать вам, что вы можете взять с собой плащ, но больше никакого багажа. У нас мало места.
– Спасибо, Абу. – Она говорила, не глядя на слугу, обратив взор к морю, так как после всего случившегося не в состоянии была смотреть на крепость. Перед глазами у нее все еще рвались пули, лилась кровь – картина гибели и смерти теперь надолго, если не до конца жизни, останется в ее памяти. И все это произошло по ее вине. Ей пришлось выбирать между двумя противоборствующими сторонами, и когда она наконец решилась, было слишком поздно. Смерть этих людей из гарнизона крепости была для нее все равно что собственная, и теперь она избегала смотреть в сторону крепостного двора, однако никак не могла избавиться от страшных воспоминаний и прогнать стоявшие перед глазами сцены ужасающей жестокости. Часовой у дверей Колокольной башни, тело Хадида – теперь его уже убрали, – но на этом месте так и осталась темная лужа, разлившаяся по серым каменным плитам галереи… У нее за спиной слабый ветерок шевелил листву драконова дерева, и она знала, что там, внизу под ним лежит человек, и почти чувствовала, как сочится на землю красная жидкость – древесный сок, смешиваясь с человеческой кровью.
– Я вижу, мадам, плащ у вас здесь, – ворвались в сознание слова Абу. – Если вам нужно еще что-то из вещей, я могу сходить за ними.
– Спасибо. Не нужно.
Мэрион почувствовала, что слуга хочет избавить ее от необходимости проходить мимо мертвого тела часового у дверей башни.
– Все, что мне нужно, у меня с собой. – И она кивнула на лежавший рядом плащ.
Абу с поклоном удалился.
Все… Все, что нужно… Это понятие, включающее в себя столь много, теперь уже ничего не значило для нее. Она ничего не ждет, не желает, но те, другие… Джон Ричмонд, его люди… Может быть, для них это слово еще что-то значит?…
Она встала и подошла к краю парапета. Ей вспомнилась краткая встреча с Джоном у лестницы. Что он почувствовал в тот момент? Ненависть? Презрение? А может, без слов понял ее? Этого она не знала. Она могла разобраться сейчас только в одном – в своих чувствах и твердо знала, что любит этого человека. Люди совершают на своем веку множество ошибок, и она не исключение. Но даже если так, нужно все равно пытаться вырваться из порочного круга, нужно что-то делать и делать, до самой последней минуты. Нужно бороться и надеяться.
Сверкнувший на крыше Флаговой башни отблеск вдруг привлек внимание Мэрион. Приглядевшись, она увидела Сифаля.
Он стоял, облокотившись на парапет, и смотрел в бинокль, наблюдая за восточной частью неба. Мэрион знала, что он надеялся увидеть там. Она знала этих людей… Сифаля, Лоренцена, Плевски, Роупера, Миетуса. Сейчас, когда она подумала о них, вся ее прошлая жизнь, начиная с того момента, как ей довелось познакомиться с настоящим Хадидом, приобрела для нее какие-то смутные очертания, представляясь ей просто причудливым далеким сном… Что жалеть о прошлом? Но ей, наверное, нужно было остаться в Свиндоне, выйти замуж и сделаться обыкновенной домохозяйкой, как ее сестра. Именно потому, что ей никогда еще не доводилось пожить вот так, простой человеческой жизнью, она сейчас вдруг ощутила острую, щемящую тоску по такой вот обыденности, по спокойной, рутинной жизни с ее маленькими заботами и радостями… А теперь… Теперь слишком поздно.
На глаза ее навернулись слезы, когда она вспомнила плотно сжатые губы Джона Ричмонда во время их последнего разговора.
