Она открыла окно. Воздух был влажным и холодным, и ее охватил озноб. В доме на противоположной стороне улицы какая-то женщина подметала балкон. «Что за глупость! – подумала Эльза. – Что за полная глупость при такой погоде подметать балкон!»
Женщина заметила Эльзу и помахала ей. Эльза махнула рукой в ответ. И поскорее закрыла окно, прежде чем женщина смогла что-нибудь крикнуть или что-то спросить у нее. Звуки музыки Моцарта повергли ее в еще большую печаль, хотя казалось, что это невозможно, и она выключила проигрыватель.
Впервые ей в голову пришла мысль, что следует убить не только ребенка, но заодно и себя. В принципе, ей было все равно. Но она не знала, как это сделать.
Она подсела к письменному столу, вытащила из ящика стола новенький блокнот, который купила несколько дней назад, и сняла колпачок с авторучки с пером.
– «Прости меня, Амадеус, – написала она, – но ничего не получится. Я не могу родить его».
В этой фразе было что-то бесповоротное – возможно, потому что она была написана на белом листе бумаге. Она словно выносила окончательное решение.
Над ее письменным столом висела фотография Эди. Он держал стаканчик с мороженым, подняв его вверх, словно букет цветов, и улыбался. Его лицо поражало наивностью и внушало страх своим затаенным безумием.
«Нет, – подумала она, – нет, действительно нельзя. Не дай Бог, еще раз… Нельзя, чтобы ребенок был таким, как Эди».
Она написала и это тоже.
Она вернулась в ванную. И когда снова посмотрела в зеркало, то поняла, что не имеет права убивать себя.
Чтобы проглотить три таблетки, ей понадобилось двадцать семь секунд. Потом она запила их стаканом воды из-под крана.
В спальне она сняла джинсы и пуловер, забралась в постель и натянула одеяло на голову. Ей хотелось спать как можно дольше, до тех пор, пока придет время принять простагландин, чтобы положить всему этому конец.
Эльза проспала четырнадцать часов, до шести следующего утра. Потом она встала, вымылась под душем, прислушалась к себе, но ничего не ощутила. Абсолютно ничего. Она чувствовала себя очень хорошо. В кухне она вскипятила чай, разрезала яблоко на маленькие кусочки и съела их с молоком.
«Я уже почти как Эди, – подумала она. – Это же своего рода «здоровый суп».
Анна пришла около полудня. Она ночевала у своего друга.
– Все в порядке? – спросила она и обняла Эльзу.
Та лишь пожала плечами. Вид у нее был несчастный.
– Ты приняла таблетки?
Эльза кивнула.
– И теперь раздумываешь, правильно ли поступила?
Эльза снова кивнула.
– Тогда слушай.
Анна подошла к холодильнику, налила себе стакан молока и жадно его выпила.
– Когда ты заметила, что не пришли месячные, ты же хотела, чтобы они были. Или нет?
– Да, конечно.
– Va bene. Отнесись к тому, что произойдет, точно так же. Ты получила медикаменты, которые совершат чудо, и у тебя снова будут месячные. Вот и все. Волшебное средство. А боль в животе, которая придет за этим, будет самой прекрасной на свете. Помни об этом и переноси все с радостью. Ты счастливица, потому что скоро все будет как раньше. Жизнь продолжается, и ты снова можешь строить планы. Fantastico! Ты должна сказать: «Спасибо, Боже, что дал мне второй шанс».
Эльза усмехнулась:
– Приятно слышать.
– Не вспоминай о том, что произошло. Что ты делала этот проклятый тест на беременность… Ты должна полностью выбросить это из головы, иначе сама себя угробишь.
Но Эльза не могла ничего изменить. Она думала об этом. Каждую минуту.
На следующее утро она проглотила простагландин и уселась перед телевизором. После программы «Telegiornale», которая начиналась в двадцать часов и шла полчаса, она хотела посмотреть «Chi l’ha visto» [100], передачу, в которой сообщалось о таинственных преступлениях, об исчезнувших детях или пропавших людях и где население просили оказать помощь полиции. Но как раз в это время у нее начались такие сильные боли, сопряженные с кровотечением, что она была не в состоянии смотреть передачу. Она позвала Анну, которая сидела в своей комнате и читала.
– Ну наконец-то, – улыбаясь, сказала Анна, – скоро все закончится. Боль – это нормально. Не беспокойся.
«О боже мой, он умирает, и я ничем не могу ему помочь!» – Эльза не могла думать ни о чем другом и проклинала ненавистный мир, который оставил ее одну в этой ситуации.
Анна сварила специальный чай, положила ей грелку на живот и помассировала спину. В полночь боль стала слабее, и измученная Эльза уснула.
К утру она почувствовала себя намного лучше. Анна еще спала. Эльза не хотела мешать ей и, стараясь не шуметь, сварила себе крепкий кофе. Она смутно припоминала, что ей снился Эди, но не помнила, что именно.
Несчастный Эди, который жил в искаженном мире, целыми днями тискал своих кроликов, иногда до смерти, и очень любил отрывать головки у цветов.
Ребенок любви. Можно со смеху умереть! Эди, солнечный лучик, который нахлебался мутной жижи из пруда, вдохнул утиный помет и стал идиотом. Мать всегда любила Эди, любила больше, чем ее, но недостаточно хорошо заботилась о своем любимце, «сердечке», как она его называла. Ее мать была виновата. Виновата в том, что Эди стал инвалидом. Виновата в том, что сделала Романо несчастным.
И она отняла у нее Антонио. Влезла между ними и отбила у нее любимого. Из зловредности, жадности и похоти.
Ее мать была потаскухой. Грязной шлюхой. Без представления о приличии, без морали и совести. И самое плохое: она умолчала о ее отце. Ни одной истории, ни одного смешного случая из жизни, ни одной фотографии… Ничто не напоминало о нем. Амадеусу пришлось умереть. А теперь еще и ее нерожденному ребенку. Сара была виновата. Во всем.
Сара была причиной несчастий этой семьи, значит, должна была заплатить за это. У Эльзы не осталось ни искорки любви, ни даже сочувствия к матери.
Она вдруг почувствовала противный горький привкус на языке. Она встала, взяла бутылку с водой и начала пить медленно, глоток за глотком.
Когда она допила, то уже знала, что будет делать.
Ярость и ненависть наполнили ее силой.
Через десять дней Эльза поехала в Монтефиеру. Она не была там с Рождества.
Сразу же после смерти Фрэнки приехал его брат из Новой Зеландии, забрал тело в Германию и похоронил в Берлине. Кроме него за гробом шли только Тим и Гунда, которая позаботилась о том, чтобы в часовне звучал «Маленький похоронный марш в до мажоре». Гроб опустили в землю, и Фрэнки, он же Амадеус, исчез из этого мира…
Первым делом Эльза вбежала в кухню и обняла Романо и Терезу, которые готовили ужин для траттории. Было приятно видеть, как обрадовался Романо ее неожиданному появлению.
– Как дела у Энцо? – спросила она.
– Хорошо. Собственно, очень хорошо. За исключением ревматизма, разумеется.
– Я рада. А он здесь?
– Нет. – Тереза криво улыбнулась. – Сидит в Амбре на пьяцце и треплется с такими же старыми болтунами, как он сам. А что нового в Сиене?
– Да ничего. Мне просто захотелось взглянуть на Эди.
– Он на улице, в своем укрытии.
Когда Эльза выходила, то чуть не налетела на мать, которая как раз собиралась войти в дом. Сара вспыхнула от радости.
– Эльза!
Она раскрыла – правда, несколько робко – объятия в надежде, что сможет обнять дочь, но Эльза хладнокровно прошла мимо.
Сара, опустив руки, некоторое время смотрела ей вслед, а потом молча пошла в дом.
Эди засиял, когда увидел Эльзу.
– Тра-ля-ля и гоп-са-са! – закричал он и подбросил кролика в воздух.
– Эй, Эди, как дела?
– Tutti paletti, – сказал Эди.
– Мне захотелось увидеть тебя. У нас есть немножко времени, чтобы поговорить. Как тебе моя идея?
– Прекрасно, пожалуйста, – ответил он, улыбаясь.
– Пойдем в комнату, здесь холодно.
Эди кивнул и с готовностью поднялся.
– Если ты старый – тебе холодно, – пробормотал он с всезнающим видом.
– Откуда у тебя это выражение? От мамы?
Эди покачал головой.
– От бабушки?
Эди кивнул и послушно пошел следом за сестрой.
Эльза уселась к Эди на кровать, запихнула карамельку ему в рот, обняла его и погладила по голове. Он прижался к ней и тихонько замурлыкал.
– Ты мой tesoro, мое сокровище, – шептала она. – У тебя есть кролики, а у меня есть ты. К сожалению, я не могу засунуть тебя под свой пуловер.
Эди забулькал от смеха.
– Сейчас ты уже не мой маленький брат, ты мой очень большой брат. Правильно?
– Правильно.
– Ты умный, и ты намного больше меня.
– Правильно.
– И у тебя намного больше сил, чем у меня.
– Правильно. Эди сильный – все может. – Он был чрезвычайно горд тем, что говорила Эльза.
– У меня есть для тебя задание, Эди, – сказала Эльза.
Эди посмотрел на нее, и восторга у него поубавилось.
– Дождевой червяк?
– Нет.
Прошло уже два года с тех пор, как Эди в последний раз по ее приказу съел дождевого червяка. Эльза не хотела больше заниматься такими делами.
