— Я стараюсь. Мастер… Почему у меня вот это не получается, Мастер? Тебе принести чайку, Мастер? — Вот так эти волчата стали обращаться ко мне буквально уже на второй тренировке по рукопашному бою (Мастер — это я сам выбрал, демократичная и вместе с тем почтительная форма обращения). Более в этом доме никто не вспоминал, что я «каличный» и «городской»…
Время летело быстро. За приятными домашними хлопотами минули январь и первая декада февраля. Жизнь моя постепенно входила в новую колею. Здоровье практически полностью восстановилось — я даже несколько раздобрел на вольных хлебах, а ежедневные и еженощные барахтанья явились хорошей тренировкой для восстанавливающегося организма. Да, днем я барахтался с пацанами, а ночью — с Татьяной. Огнедышащая казачкина любовь всосала меня всего без остатка: я не желал более другой женщины. Казалось мне, что обрел я наконец свою семью. Пацаны привязались ко мне, чувствовал я себя хозяином в этом доме.
— Мастер, мы тут с Серьгой совет держали… — серьезно сообщил мне в начале февраля Сашко в процессе чаепития после очередной тренировки. — Ну, в общем, ты, когда ночью к мамке идешь, — не крадись. Иди достойно, как муж.
— Чего?! — я чуть не поперхнулся чаем. — Как идти?
— Ну, мы с Серьгой не прочь, что ты нашим батькой будешь, — заторопился Сашко и в затруднении оглянулся на меньшого брата:
— Верно я говорю, Серьга?
— То верно, — подхватил меньшой. — Ты хороший батька: лучше всех стреляешь и дерешься. И мамка тебя любит — нам же видно…
Вот так меня признали в качестве главы семьи. Я оказался хорошим батькой не в силу целого ряда общественно значимых личностных параметров, а просто потому, что лучше всех стреляю и дерусь. Что поделать, у казачат свои критерии, обусловленные суровой спецификой образа жизни. Полагаю, доктору философии или иной гуманитарной дисциплины на моем месте пришлось бы ой как туго!
Почувствовав себя вполне окрепшим, я решил, как и подобает любому здоровому мужику, зарабатывать для семьи деньги. А как их здесь, в Литовской, зарабатывают?
— Когда надо, брата прошу — он дает, — бесхитростно призналась Татьяна. — А то еще на праздники мясо коптим, в район возим. Но немного. Почитай, все что ходит по двору, сами съедаем. Богатыри-то мои куда как жрать здоровы!
Мясо коптить я не собирался. А просить у атамана было неудобно — не привык я просить. Всю свою сознательную жизнь я зарабатывал себе на хлеб ратным трудом и обеспечением чьей-нибудь безопасности — до сих пор мне в голову не приходило, что когда-нибудь придется чего-то там коптить или, к примеру, жить доходами от игры на бирже.
Тем не менее к атаману идти пришлось, поскольку он единолично представлял всю власть в станице (декларативно положенный казачий круг веса здесь не имел, все держалось на батьке).
— Организация спецопераций, рейды, засады, управление подразделением в любом виде боевых действий, обучение любой запущенности контингента стрельбе, рукопашному бою, основам взаимодействия в коллективном бою, индивидуальная спецподготовка, установка минных полей и несложных МВЗ…[18] — щедро выложил я набор услуг, которыми мог быть полезен тутошнему люду. — И недорого попрошу…
— Так у нас, нах, никто не получает за службу, — огорчил меня атаман. — Каждый сам себе зарабатывает как может. А службу несут, потому как положено казаку служить. Как без этого? Не будет службы, нах, завтра придет чечен, нах, и будет здесь жить…
Выяснилось, что служба в Литовской — не более чем общественная нагрузка. И более того, станичники систематически сдают кто сколько может в общественный фонд — так называемый «круговой сбор». Атаман тут же, словно опасаясь, что я хочу уличить его в не правильном расходовании денег из общественного фонда, отчитался: практически все, что слупили с кабинетной операции, пошло в этот самый «сбор». Извольте полюбоваться: не дожидаясь весны, пригласили бригаду строителей, заложили школу, клуб, общественную баню. Справили ремонт всем вдовам, помощь деньгами дали, кое-кому скот подкупили по мере надобности, для дежурной службы военный припас подкупили, амуницию кое-какую, три новых «уазика» для группы быстрого реагирования. В общем, есть чем гордиться. Благодаря этим деньгам станица Литовская из когорты нищих быстренько выскочила в разряд наиболее обеспеченных и процветающих казачьих поселений.
— Да ты поезжай, нах, по соседям! — горячо предложил атаман. — Поезжай, нах, посмотри, нах! Грязища, хаты серые, покосившиеся, нах, детята босые стрекают, хлеба клянчат у проезжих! А у нас — гля, чистота, нах, избы справные, казачата семки лузгают, нах, казачки губы красят, зубами сверкают на парней! Ну?!
— Да нет, все у вас прекрасно, — не стал разочаровывать я атамана. — Нравится мне у вас. Но пойми правильно: я мужик, глава семьи. Мужик должен деньги в дом приносить, иначе грош ему цена. И где мне у вас деньги заработать? Татьяне обувь на весну надо, пацанам к 23 февраля хотелось бы подарки купить — ярмарка скоро…
— Ну так в чем загвоздка? — удивился атаман. — Нужны деньги на ярмарку — я те дам. Вообще, нах, когда надо — приходи. Всегда, нах, выручу. Чай, не чужой!
— Нет, так не пойдет, — отказался я. — Я не привык подачками пробавляться — гордость не позволяет. Я всегда хорошо зарабатывал. А теперь вот…
— Ну так я тебя назначаю своим начальником штаба, — быстро вывернулся хитромудрый атаман. — Будешь моей правой рукой. Оклад положу… Сколько тебе оклад? Тыщу рублев хватит?
— Тысячу за какой период? — ухватился я. — И потом, ты же сказал, что у вас служба — общественная нагрузка. А мне — оклад? Станичники не поймут.
— То, нах, не твоя забота, — небрежно махнул рукой атаман. — Ну так что — хватит тыщу?
— В месяц? — уточнил я.
— А то как еще? — искренне удивился атаман. — Не-ужто за неделю такие деньги? Тыщу в месяц тебе за глаза. Мясо у вас свое, овощ, грибы, ягоды — все сами, мукой я Таньку всегда снабжаю. Куда тебе больше?
— Ладно, по рукам, — согласился я, понимая, что нельзя возмущать тутошний жизненный уклад своей шкалой оценки труда. Хорошо уже и то, что удалось временно заполучить некий служебный статус — с деньгами разберемся позже…
Штаб в Литовской действительно был. Посреди станицы, у центральной площади, торчал просторный сарай, на дверях которого была пришпандорена табличка: «Штаб». В сарае, прямо на земляном полу, стояли несколько десятков длинных скамеек, а в дальнем углу был сколочен грубый помост, напоминающий сцену. На помосте располагался стол, у стола — щит с допотопной документацией, представленной пожелтевшим от времени листом нарядов и списком реестра, датированным ноябрем 1995 года. Путем опроса проходивших мимо станичников удалось выяснить, что, собственно, лишь таковым штаб не является: сарай по совместительству единомоментно представлял собой школу, молодежный клуб, казачье присутствие, в котором разбирались различные дела, детский сад и так далее. В общем, сарай являлся универсальным служебным помещением для любого рода нужд. Удрученный таким положением дел, я не стал выяснять отношения с атаманом, а самостоятельно в течение недели искал, чем бы мне заняться как начальнику штаба. И не нашел, как вы наверняка уже и сами догадались. Документация по службе отсутствовала напрочь. Каких-либо учетных бумаг также не было. На ежевечернем разводе атаман на глазок объявлял состав наряда и группы быстрого реагирования. Если кто-то был не согласен и начинал отпираться, атаман дотошно выяснял причины, не позволяющие вредному отпиранту заступить в наряд. При явном наличии веских причин атаман менял отказчика первым попавшимся станичником, и на этом перепалка заканчивалась. Боеприпасы хранились без счета в каждой семье — кто сколько мог достать, а припас для группы быстрого реагирования лежал под навесом в атаманском дворе: никому и в голову бы не пришло утащить оттуда хоть один патрон. Необходимость в контроле за службой также отсутствовала. Станичные старики добровольно — то ли из вредности, то ли ввиду обостренного чувства общественного радения — шастали по округе и старались «выпасти» спящих в наряде казаков. За сон на посту полагалась порка на съезжей — так же, как и за необоснованную стрельбу. Но желающих спать было очень немного: каждый в станице знал, что, проспав врага, можно лишиться жизни и подставить под удар свою семью, — вот она, граница, лучший контролер и проверяющий…
В общем, не нужен был в Литовской начальник штаба. Пообщался я с мужиками, проехал несколько раз с патрульными группами по ближним маршрутам и убедился, что все в казачьем хозяйстве справно и гармонично. Местность казачки знали на ощупь, с закрытыми глазами могли гулять тут в любое время суток, и появление ворога всегда обнаруживали своевременно. Где положено, стояли нехитрые МВЗ из ржавых авиабомб и эргэдэшных растяжек. Стрелять и нести службу казаки умели в полном объеме, а проводить красивые спецоперации в ближайшей пятилетке не собирались. Не было сил и средств, подходящих для таких пакостей, а самое главное — незачем им это было вообще. Таким образом, следовало с горечью признать, что надобность в специалисте по локальным войнам моей квалификации в этом забытом богом и правительством РФ местечке явно не ощущалась. Разве что научиться с лошадью обращаться, да ездить через трое на четвертые сутки в конный разъезд — и то вторым номером у сельского киллера Петро. Первым не пустят, я местность хуже знаю…
