— Что ты высматриваешь?..
— Все таксомоторы розового цвета, — заключил О'Ши. — Такси!
Проезжавший справа розовый автомобиль затормозил и остановился. Открыв заднюю дверцу, О'Ши забрался в салон.
— В ваших таксомоторах есть радио?
Водитель, худощавый афроамериканец, бросил взгляд через плечо на темно-синий костюм О'Ши, а потом покосился на Михея, который, согнувшись, заглядывал в открытую дверцу, отчего его галстук повис перпендикулярно земле.
— Давайте угадаю… кто-то из вас забыл бумажник в розовом такси.
— Собственно говоря, я ищу приятеля, — рассмеялся О'Ши. — У него достаточно броская внешность — целая паутина шрамов на щеке. А еще он везде появляется в компании рыжеволосой красотки. Так что вы скажете? — продолжал он, кладя на переднее сиденье двадцатидолларовую купюру. — Поможете мне отыскать его?
Водитель такси расплылся в широкой улыбке.
— Парень, какого черта ты не сказал об этом сразу?
Последовал быстрый обмен вопросами по радио, и вскоре из приемника сквозь треск помех послышался медленный, уверенный баритон:
— Да, я видел их, Роджерс. Парнишка со шрамами… Высадил их минут двадцать назад. Три двадцать семь, Уильям-стрит.
— Это далеко отсюда? — поинтересовался О'Ши, когда водитель бросил на него взгляд в зеркальце заднего вида.
— Можете пройтись пешком, если хотите.
Михей запрыгнул в салон и захлопнул за собой дверцу.
— Мы поедем с вами, — решил О'Ши и швырнул на сиденье еще одну двадцатку. — И побыстрее, если можно.
— Гони так, как если бы от этого зависела твоя жизнь, — добавил Михей.
Глава шестьдесят четвертая
Стоя на коленях на ковре, покрывающем пол, и навалившись грудью на кофейный столик, я прижимаю к глазу фотографическую лупу и внимательно рассматриваю черно-белый снимок президента и первой леди. Они сняты в профиль выходящими из президентского «кадиллака», с лицами, поднятыми к застывшей в радостном изумлении толпе. Как и на большинстве снимков, сделанных лучшими фотографами Белого дома, здесь запечатлен момент помпезного торжества президентской власти, щедро разбавленный простыми человеческими чувствами зрителей на трибунах.
Мэннинг положил руку на талию супруги, помогая ей выбраться из лимузина и явить себя окружающему миру. Фотограф подстерег ее в то мгновение, когда она выходила из автомобиля, уже ступив одной ногой на бетон гоночного трека и находясь между покойным уютом лимузина и громким приветственным ревом толпы на стадионе. Чтобы сохранить равновесие, первая леди опирается на руку, которую протянул ей президент. Но даже в этот момент — она держит его за руку, он положил ей руку на талию — нежность, которая должна существовать между мужем и женой, отступает перед тем фактом, что вместо того чтобы смотреть друг на друга, оба приветственно улыбаются болельщикам на трибунах.
— Это просто нереально, — говорит Лизбет, перелистывая альбом с фотографиями размером восемь на десять, лежащий на коленях.
Я поднимаю голову, чтобы взглянуть на то, что она рассматривает. Она опережает меня в последовательности событий примерно на десять секунд — как раз когда прозвучали последние выстрелы, и Мэннинга захлестнула толпа гонщиков, гостей и агентов Секретной службы. На ее фотографии люди на трибунах кричат и разбегаются во все стороны, и ветер треплет вставшие дыбом волосы.
На моем снимке они еще спокойные и увлеченные открывшимся зрелищем, замершие в неподвижности на своих местах. А с фотографии Лизбет до меня доносятся крики. Опустив взгляд на свой кадр, я буквально слышу восторг в их глазах, когда они неотступно провожают взглядом президента и его супругу.
Вот он… вот он… вот они…
Нас разделяют десять секунд. Десять секунд, которые изменили все… Нет. Они не изменили ничего. Кроме меня.
В мои мысли вторгается назойливый звонок. Проследив источник звука, я понимаю, что это сотовый, который мы позаимствовали у коллеги Лизбет по газете. Вынув телефон из внутреннего кармана пиджака, я вижу на дисплее надпись: «Библиотека президента Мэннинга». По крайней мере, у него хватило ума не звонить со своего…
— Они все замешаны в этом, — выпаливает он, не потрудившись даже поздороваться. — Вот почему им удалось провернуть это дело.
— О чем ты гово…
— Все так, как мы и думали, Уэс… тебе одному, без посторонней помощи, ни за что не справиться.
— Помедленнее, пожалуйста… О ком ты говоришь?
— О Троице — так их окрестил Бойл. Но они совсем не то, о чем ты…
— От кого ты узнал обо всем? От Дрейделя или кого-нибудь еще?
— От моего…
— Дрейдель знает об этом?
— Ты не мог бы заткнуться, чтобы я рассказал все, что знаю? — орет мне в ухо Рого.
Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть, слышит ли нас Лизбет, но она с головой ушла в разглядывание фотографий.
Рого воспользовался моим молчанием, чтобы перевести дух, и теперь шепчет в трубку. Где бы он ни находился, он явно не один.
— Они воспользовались легендой, Уэс. Старой полицейской историей о привидениях. Ты много лет слышал ее своими ушами: политики стенают и жалуются, что наши правоохранительные органы не взаимодействуют и не сотрудничают друг с другом. Дескать, ФБР не обменивается информацией с ЦРУ, которое, в свою очередь, не поддерживает контактов с Секретной службой. В результате половина агентств жалуется, что они пребывают в потемках. Но есть и такие, кто утверждает — не на людях, разумеется, — что отсутствие координации не так уж и плохо само по себе. Потому что в этом случае они ревностно следят друг за другом. Если ЦРУ погрязает в коррупции, тут же появляется ФБР, чтобы призвать его к ответу. Но если они объединят свои усилия и выступят против нас единым фронтом… ты понимаешь, какая власть и возможности окажутся в их распоряжении?
— Подожди, ты хочешь сказать, что кто-то убедил тысячи наших самых доверенных и опытных агентов переметнуться на другую сторону?
— Не тысячи, — по-прежнему шепотом отвечает Рого. — Всего троих.
Встав с колен, я опускаюсь на софу. Сидящая рядом со мной Лизбет внимательно рассматривает одну из фотографий.
— Эй, послушайте, Уэс… — начинает она, показывая на снимок.
Я жестом делаю ей знак — подождите минуточку — и возвращаюсь к прерванному разговору.
— Трое агентов, — продолжает Рого. — Один из ФБР, один из ЦРУ и еще один — из Секретной службы. Поодиночке они могли причинить только незначительный вред. А объединившись, они знают все трюки, включая и то, как обмануть три наших самых влиятельных агентства. Понимаешь? Да они луну с неба достанут, если захотят.
— Уэс, я думаю, вам стоит взглянуть на это, — говорит Лизбет.
Я снова жестом прошу ее подождать.
— Очевидно, в силовых структурах это стало чем-то вроде легенды, пока восемь лет назад не было проведено первое внутреннее расследование, — рассказывает Рого. — Мой знакомый уверяет, что Бойл направил президенту некую сверхсрочную и сверхважную памятную записку, умоляя его взять это расследование под личный контроль.
— Получается, Мэннинг и Бойл преследовали Троицу?
— Или Троица преследовала их. Насколько нам известно, все они сражались из-за доли одного и того же коррупционного пирога, — отвечает Рого.
— И ты всерьез думаешь, что эти парни так долго умудрялись сохранить свою работу и свои личности в тайне?
— Ты шутишь? Роберт Ханссен двадцать лет продавал секреты о внутренней деятельности ФБР, прежде чем его заподозрили в шпионаже. А Троица… они профессионалы в своих агентствах. Поскольку они покрывают и прикрывают друг друга, то причиненный ими ущерб возрастает втрое. И еще одна маленькая новость напоследок: одного из наших умников один-единственный раз обнаружили и опознали — где, как ты думаешь? — в маленьком симпатичном рае для террористов, известном под названием Судан.
— Судан? То есть в стране, на которой предположительно специализируется Римлянин?
— Уэс, я серьезно, — вмешивается Лизбет, размыкая кольца скоросшивателя.
— Одну секундочку, — говорю я ей. — Без шуток, Рого, — возвращаюсь я к телефону, — ты думаешь, что Римлянин получает информацию от Троицы?
— Или передает информацию Троице. Черт! Вполне возможно, что Римлянин является частью Троицы, хотя с таким же успехом это может быть любой агент Секретной службы.
Рядом со мной Лизбет вынимает фотографию из альбома и подносит ее к мазам, чтобы рассмотреть получше.
— Ты хочешь сказать, что он из ФБР или ЦРУ? — спрашиваю я у Рого.
— Нет, он из Секретной службы, — пожалуй, чересчур уверенно и поспешно отвечает мой приятель. Мне хорошо знаком этот тон, и я знаю, что он означает.
— Рого, перестань играть со мной. Рассказывай все, что тебе известно.
