— Продолжай.
И Ян продолжает.
Некоторые корни настолько толсты, что перерубить невозможно, приходится выковыривать из-под них землю буквально по горсточке.
Он останавливается передохнуть и смотрит на часы. Без четверти час. Руки болят, но он не обращает внимания и снова приступает к работе.
Еще один корень… или это не корень? Нет, это что-то другое.
Человеческая кость. Он замирает на полувзмахе, опять включает Ангела и видит, что не ошибся: перед ним пожелтевшая, с прилипшими комьями земли человеческая кость.
А вот еще. И еще. Кости и лохмотья полусгнившей ткани.
Рёссель удовлетворенно кивает:
— Продолжай.
— Я могу его повредить…
— Его? Не его, а что. Всего лишь тело. Труп.
Ян начинает осторожно разбирать землю. Молча. Осторожно подкапывает землю вокруг, в основном руками. Постепенно появляется весь скелет. Но за эти годы корни выросли, некоторые кости поломаны, другие отсутствуют.
Через полчаса от влажной стены раскопа отделяется большой камень и тихо скатывается в яму.
Нет, не камень. Это череп. Яну вовсе не хочется его рассматривать, но он сразу замечает, что кое-где на черепе сохранились остатки полуистлевшей кожи, похожие на тонкий пергамент.
Рёссель молча спускается в яму, достает по одной кости и передает Яну. Ян раскладывает их на одеяле. Череп тоже.
Наконец работа закончена. Костей больше нет.
— Все? — спрашивает Ян.
— Вроде бы все… — Рёссель вылезает из ямы, делает глоток водки из бутылки, морщится и неожиданно улыбается: — Осталось завершить все это дело.
Стоит, опершись на лопату.
— Завершить?
Ответа на вопрос он не получает, но внезапно слышит шорох за спиной.
Шорох шагов.
Рёссель смотрит ему за спину:
— Добро пожаловать…
— Здравствуй, Иван, — тихий голос в темноте.
Женский голос.
Ян поворачивает голову, поднимает Ангела и видит знакомое лицо.
— Привет, Ян.
Ханна Аронссон. На руках у нее маленькое тельце. Ребенок. Он спит, но почему-то с повязкой на глазах.
Или его усыпили.
Мальчик.
Через пятнадцать секунд Ян приходит в себя.
Рёссель. Пока Ян мучительно соображал, как здесь очутилась Ханна и что это за мальчик, — резкий замах лопатой, удар по правой голени под коленом, и Ян как сноп повалился на скалу, ошеломленный резкой болью и внезапно подступившей тошнотой. И тут же провалился в небытие.
— Все прошло нормально? — слышит он голос Рёсселя.
И ответ Ханны:
— Да… пришлось только подождать, пока он останется один.
— Хорошо…
Ян постепенно приходит в себя. Холод начинает проникать сквозь одежду. Он открывает глаза. Две тени в нескольких метрах от него.
— Он тебя не видел?
— Нет… никто меня не видел.
Рёссель опустил лопату и, похоже, расслабился. Делает шаг вперед, обнимает Ханну и целует в щеку. Очень неуверенно, движения неуклюжие — видно, что либо отвык от близости с женщиной, либо никогда и не привыкал.
— Я уже начал скучать…
Теперь Ян узнал и мальчика. Это Лео. Лео Лундберг из подготовительной школы. Пять лет от роду, исчез из приемной семьи, разыскивается — Ян вспомнил вечерний звонок Марии-Луизы.
Широкая черная повязка на глазах. Мальчик дышит, но он, скорее всего, усыплен — безвольно висит на руках у Ханны.
У Яна то и дело темнеет в глазах от боли, но он видит, как в театре теней, — Рёссель берет Лео у Ханны и кладет рядом с ямой под сосной.
— Здесь ему и место приготовлено, — слышит он.
Боль в голени понемногу отпускает, и Ян приподнимается на локте.
Но Рёссель, очевидно, не выпускал его из виду.
— Не шевелись, — тихо, но с угрозой произносит он.
Ян согласно кивает, но все равно садится. Пытается встретиться глазами с Ханной:
— Что вы делаете? Зачем вы притащили сюда Лео?
— Мы? — Рёссель пожимает плечами. — Мы никого сюда не притаскивали. Это ты его притащил.
— Я?
— Это место преступления. Здесь все завершается. Ты даже карту нарисовал… Карта с признанием, что ты натворил. Лежит в машине и ждет полицию. Ты же от первого лица писал.
Ян слышит его слова, но на Рёсселя даже не смотрит. Он не сводит глаз с Ханны:
— А ты какое имеешь к этому отношение, Ханна?
Она бросает на него короткий взгляд и тут же отворачивается. Только глаза блеснули в свете Ангела — пустые и блестящие. Как всегда.
— Очень сожалею, — говорит она, не глядя на него. — Очень и очень сожалею, но ты слишком уж хорошо нам подходишь… И ты можешь спасти Ивана, если признаешься в преступлениях, в которых его подозревают.
— Даже не собираюсь. — Теперь он понял, откуда у Рёсселя бритва. Ханна!
— Ты же и раньше похищал детей…
Только сейчас Ян сообразил, что они задумали. Он — убийца, полиция найдет его мертвым рядом с двумя жертвами, старой и новой, пятилетним ребенком. И с бритвой в руке — ужаснулся содеянному и сам себя полоснул по горлу. А Ханна с Рёсселем тем временем исчезнут. Рёссель с помощью Ханны запросто может вернуться в Санкта-Патрицию еще до рассвета. Никто и не заметит его отсутствия. Но вина в преступлениях будет с него снята, и его быстро отпустят на свободу.
Folie à deux. Симбиогенный психоз. Один на двоих. А может, и любовь. Любовь через стену. Ян вспомнил — доктор Хёгсмед предупреждал его, как опасно вступать в доверительные отношения с психопатами.
— Ты запуталась, Ханна.
Она резко замотала головой:
— Я знаю, что делаю. И делаю это только для того, чтобы Иван опять стал свободным человеком. Ты бы сделал то же самое для своей Рами.
Лео… как спасти Лео?
— Давай, Ханна. — Рёссель протягивает ей лопату черенком вперед. — Покажи свою силу.
Ханна долго смотрит на лопату, потом отрицательно качает головой и тихо произносит:
— Я не могу.
— Всего лишь тело… он ничего не чувствует.
— Я не могу!
Ни она, ни он на Лео не смотрят.
Только Ян.
Лео лежит у ямы. Сначала Ян думает, что ему показалось… Нет, не показалось. В свете Ангела он совершенно ясно видит — Лео пошевелился. Конечно, повязка не дает ему открыть глаза, но чем бы его там ни усыпила Ханна — хлороформом или чем-то в этом роде, — действие начинает проходить.
Но медленно. Надо продолжать отвлекать их.
— Рёсселя не отпустят на свободу, Ханна. Он убил охранника… перерезал Карлу горло.
Она резко поворачивается к Рёсселю:
— Это правда?
— Я сделал то, что должен был сделать. Теперь твоя очередь.
— Я не могу.
— Еще как можешь.
Лео закопошился. Сейчас проснется окончательно.
В метре от Яна лежит Ангел. А еще ближе — его лопата.
Рёссель вздыхает и достает бутылку. Делает глоток и добродушно кивает:
— Ладно… я сам.
Ян протягивает руку и сжимает черенок лопаты.
Ханна, не отрываясь, смотрит на Рёсселя:
— Иван, мы вовсе не должны…
Но он не дает ей договорить:
— Должны. — И все это холодным, не терпящим возражений тоном.
Но теперь пришло время Яна. Одним движением он встает на колени и дотягивается до лопаты.
— Лео! — кричит он изо всех сил. — Беги отсюда! Беги!
Ханна удивленно поворачивается, и Рёссель делает шаг… но у Яна в руке лопата.
А Лео уже на ногах.
Ян что есть силы бьет по камню, где лежит Ангел. Хруст металла и пластика, свет гаснет. Темная осенняя ночь, видны только огоньки далеких домов внизу. Он выставляет лопату перед собой:
— Беги, Лео! Беги на свет!
И снова барабанный бой в голове. Даже не бой — дробь, фортиссимо, несколько ударов в секунду.
Он видит, как Лео срывает с себя повязку, как мечется маленькая фигурка.
— Беги!
Ян поднимается на ноги, опираясь на черенок.
— Ни с места! — рычит Рёссель, вскидывает лопату и наносит удар — резко, как теннисист при подаче. Еще раз, и еще, и еще. На третий раз ему удается выбить лопату из рук Яна, и она со звоном бьется о камни.
Но и от лопаты Рёсселя мало толку — черенок лопнул посередине. Он бросает ее и достает что-то из кармана.
Бритва.
— Прыгай, — говорит он на удивление тихо.
Ян выставляет перед собой руки и пятится. Нога сильно болит и к тому же плохо слушается. Он спотыкается о какой-то камень или, может быть, корень совсем рядом с обрывом и чуть не падает.
Пытается убедить себя — никакой опасности, никакого обрыва, но страх высоты уже впился сосущей болью в солнечное сплетение.
Рёссель делает быстрое движение, и Ян не успевает увернуться — тыльную сторону ладони заливает кровь. Он даже не чувствует боли.
Рёссель опять поднимает бритву.
— Прыгай, — говорит он сквозь зубы. — Может, обойдется.
Ян не двигается. Смотрит на занесенную руку Рёсселя и лихорадочно шарит под свитером. Оружия у него нет, зато есть взятые у Карла пластиковые наручники. Тонкие, но прочные, с самозахлестывающейся петлей.
