— Вы хотите сказать, что она обиделась на весь мир за то, что бесплодна? — спросила Соня. — Виктор, но это притянуто за уши. Вы знаете, сколько женщин лечится от бесплодия? Каждая из них, по-вашему, способна на убийство той, которой удалось родить?
— Не совсем, — ответил я. — Дослушайте. Мария начала лечиться. Познакомилась в клинике с женщиной, та рассказала ей о своем сложном романе с пилотом гражданской авиации, который все никак не уйдет от жены, потому что… Ну, потому что у него от жены аж двое детей на тот момент, а она и одного родить не может. Марии ее жаль до слез. Ну почему кому-то дети достаются просто так, без видимого желания, а кому-то бог никак не пошлет?.. Согласитесь, это несправедливо?
— Соглашусь, — кивнула Соня, — но для мотива слабовато, по-моему.
— А потом случается беда с Милой, девочкой, которую родила Винера и отдала на удочерение. Мария узнает, что у нее могла быть племянница. Она в бешенстве бежит к Косте, пытается пробудить в нем зверя, чтобы он растерзал эту суку, разодрал ее на части, забрал ребенка и… Но ребенок оказался не Костин. Все против Марии и ее близких сходится в точке бесконечной боли. Мария пытается справиться известным ей способом, который спасал в детстве, — ей надо что-то взорвать или поджечь. Очистить огнем, выжечь боль, взорвать цепь несправедливости. Что-то идет не так, и ей достается. Все отложенные деньги на лечение от бесплодия идут на восстановление. Но самое страшное даже не это, а то, что огонь не помог. На этот раз не сработало. Боль не сгорела. Нужен другой способ. Кардинально другой.
Соня молчала. Пластмассовый глаз не моргал, а настоящий глаз заволокло влагой.
Я продолжил:
— В те страшные минуты в ней родилась идея миссии. Она осознала, что должна коренным образом изменить этот мир. Наказать нерадивых потаскух, сделавших «неправильный» выбор между детьми и карьерами. Как имеют право жить те, кто принес на алтарь карьеры страшную жертву? Как посмели они не стать успешными и, гордо подняв голову, пройти оплаченным кровью путем мимо вершин успеха? Как посмели остаться посредственностями? Ведь им было даровано дитя, которое они принесли в жертву, и ради чего?.. Она должна показать миру этих чудовищ, должна публично их покарать, чтобы те, кто стоит перед этим сложным выбором сейчас, подумали дважды. И когда это будет сделано, боль уйдет.
— Но не ушла, — тихо сказала Соня. — Потому что она снова взялась за яд?
— После убийства Винеры мир на какое-то время стал прежним, но ненадолго. Тучи сгустились вновь. Она слушала коллег и с сожалением понимала, что они ничему не научились, послание прошло не замеченным, его никто не распознал. Нужно громче, ярче, выше. Выбрать жертву — не проблема. Их много. Но нужен тот, кто будет обвинен в преступлениях, иначе миссия окажется в опасности, если следствие начнет очень тщательно копать. Нужен человек, который возьмет на себя вину. Выбор мог пасть на Алексея Кончикова, и она, скорее всего, пыталась его обработать, но сломала зубы. Перверзный нарцисс себя в обиду не даст и манипулировать собой не позволит. Да и Матвей Киреев, скорее всего, тоже прошел кастинг, но был забракован, ибо зацепить его нечем: он никому не нужен и никто не нужен ему — никчемное существо. Роман Туманов сам не понял, как спасся и за что должен благодарить бога: все, на что он способен, — это вестись на мелкие манипуляции, а на что-то грандиозное он не годится, потому что слабоват и трусоват. А Отлучному было что терять. Он волевой, ради троих детей готов сидеть в тюрьме и молчать в трусики.
— Вы думаете, что Константин с ней заодно? Он знает, где она?
— Думаю, что нет, — сказал я. — Скорее всего, Мария не смогла пережить немощность брата, который решил не мстить, не воевать, а просто с миром отпустить Винеру. Она считала это за слабость и с презрением разорвала отношения. Он летит на Шри-Ланку, чтобы ее найти, он уверен, что ее туда притянет. Особенно после того, как Диана сообщила всем, что подозреваемые в Коломбо.
— И зачем он хочет ее найти?
— Чтобы остановить.
— Виктор, не хотите ли вы сказать, что Мария сейчас на острове? — спросила Соня.
— Нет, я думаю, она еще не на острове. Я думаю, она сейчас на борту.
Она следила за тем, как я организовывал похороны Жанны. С ней мы в тот момент уже не общались, но она все равно была рядом, не могла отпустить контроль. Андрей, входящий в мой дом, сделал копию дневника Жанны и отдал ей. Вот почему она пришла на похороны с розами цвета марун.
Когда Соня прикусила нижнюю губу, я понял, кого мне напоминает Константин Тимофеев: ее. Соня — это его сестра. Она, по всей видимости, сделала несколько пластических операций. Как минимум — изменила уши (они теперь обычной формы, как у меня или у Дианы) и нижнюю губу (она теперь такая же пухлая, как и верхняя).
Стоило Соне часть губы спрятать во рту, как лицо сразу приобрело сходство с Константином.
И все встало на свои места. Профиль стал целостным.
— Я вас переоценила, надо сказать, — сказала Соня. — Диана вас так в своем подкасте расхвалила, а вы буквально на убийцу работали. Карьере конец, однозначно! Но я уже все придумала, я знаю, как вам избежать такого унижения. Снова.
Она прищурила теннисный мячик вместо глаза и стала похожа на ведьму.
Я вспомнил, что фамилия Сони — Ребенок (ударение на последний слог), и восхитился силе иронии. Ну надо же так, а. Да и, собственно, сцена в магазине, когда она обозвала тварью нерадивую мамашу, отлупившую детей. Можно было уже тогда какие-то выводы сделать…
— Вы всегда так работали, да? — спросил я и сам ответил: — Сначала делали все, чтобы унизить и растоптать человека, а потом подавали руку, чтобы он схватился за нее и бесконечно был вам благодарен. Это один из методов ведения переговоров. Его политики очень любят. Долгая, изнуряющая борьба, выкачивание ресурсов, невыносимый прессинг, а потом слегка разжать тиски — и человек уже безмерно счастлив, что ему позволили просто дышать полной грудью.
— Это отличный метод, возьмите на вооружение, — сказала Соня. В руках у нее появился флакончик нафтизина.
— Соня, а ведь я знаю, как вы потеряли глаз. Но как придумали изменить внешность? Вам хирург подсказал перекроить себя? Я знаю по своей любимой клиентке, пластические хирурги бывают проворнее продавцов «Мэри Кэй»! Губы, уши, нос, скулы… Все перекроили?..
— Зачем вы меня нервируете, Витя? — спросила она негромко и скомандовала: — Андрей!
Детектив в мгновение ока подался вперед, в руке у него был зажат флакон нафтизина, который он поднес к Дианиной ноздре.
Диана замерла. Я тоже.
Сонин настоящий глаз превратился в лед, а пластмассовый отливал зеленым свечением, отражая табличку «EXIT» над ее головой.
— Мы с вами немного поговорим, Виктор, — спокойно сказала Соня, — а потом будем действовать. Не надо лишних движений. Вы знаете, что в каплях. Одно нажатие, струя попадет в нос. Пять минут, и Дианы больше с нами нет.
— Вы этого не сделаете, — сказал я, — вас тут же схватят. Точнее, на земле. Тут куча свидетелей. Камеры. Не убьете же вы весь салон.
— Ну какие камеры, мой дорогой. Нет никаких камер. Мы тоже примем дозу, но выживем. А вы нет. Сила дозировки, чтоб ее.
Я увидел перед своим носом тюбик с нафтизином.
Другого выхода не оставалось, кроме как вернуться к разговору, который отвлекал Соню от действий.
Я поднял обе руки, как бы говоря: «Спокойно, все хорошо, никто не причинит вам вреда». Соня кивнула, и Андрей убрал нафтизин от носа Дианы, но продолжил держать его неподалеку.
— Как я вам уже и сказал, я могу понять, что несправедливость может выводить из себя. Мотивы выбора жертв, всех до одной, мне кристально ясны. Но вот чего я не понимаю, так это — как вы свою проблему решили всеми этими убийствами, — сказал я. — Вот их нет — всех этих плохих людей. А что с вами? Вам стало лучше? Что лично вам дали эти смерти?
Соня мягко улыбнулась, но ее глаз при этом оставался ледяным. Она сказала: