– Может, не здесь? Не сейчас?
– Боюсь, что в другой раз не решусь. А сказать должен. Обязан. Это касается Лени.
– Хорошо, – покорилась она.
Он залпом прикончил «Текиловый рассвет».
– Его убила не мафия, как подает наш главный и как повторяют за ним все подпевалы.
– Ты хочешь сказать, что кого-то подозреваешь?
– Не подозреваю, а знаю наверняка. Тебя не удивило, что Роб так скоро уволился от нас?
– Удивило.
– Это он.
Она была поражена его уверенностью даже больше, чем самой страшной сутью сообщения.
– У тебя есть доказательства?
– Есть. Ты ведь знаешь, что Леня любил заниматься разного рода расследованиями. Разоблачение – это было у него в крови! Однажды совершенно случайно ему попал в руки интересный материал об одном из лагерей. Его интересовали бежавшие рецидивисты, до сих пор не пойманные.
– Я помню. Это было совсем недавно. То ли в мае, то ли в июне.
– Вот-вот. Он тщательно изучал папки с делами и, представь себе, в одном из беглых узнал нашего Роберта Игнатьевича.
– Боже мой! – застонала она. – Неужели он ему открылся?
– Сама знаешь, у Лени характер был не сахарный. В обмен на молчание тот не брал с него денег за квартиру.
– Все-таки не брал? Но ведь это… шантаж?
– И я Лене так и сказал. Незадолго до гибели мы с ним просидели здесь целую ночь. Изрядно выпили, и он разоткровенничался. «Дурак ты! – ответил он мне тогда. – Кто не рискует, тот не пьет коктейль „Голубые Гавайи"!»
– Он тоже его пил?
– Конечно. И самое неприятное… – Молодой человек запнулся, а потом решительно произнес: – Я должен это тоже сказать. Может, тебе станет легче? А может, наоборот…
– Говори!
– Роберт, кроме всего прочего, поставлял ему девиц. Это было одно из Лениных условий.
Она закрыла глаза и просидела так довольно долго, потягивая при этом коктейль. Со стороны могло показаться, что в стакан подсыпали наркотик и женщина вот-вот выйдет в открытый –космос.
– Хорошо, что ты не скрыл от меня, – наконец сказала она.
– А я теперь пожалел.
– Почему?
– Удар по самолюбию не каждый способен вынести.
– Я вынесу, – пообещала она. – А почему ты до сих пор молчал? Мог бы помочь следствию.
– Так ведь главный всем заморочил голову с мафией! И только после того как Роб уволился, я понял, где собака зарыта.
Рыжебородого саксофониста сменил джаз-банд. Они начали с веселой, бодрящей музычки.
Ее первоначальное желание пококетничать, соблазнить и отплатить страшной местью теперь казалось смешным.
– Поехали к тебе! – предложила она.
– Ты с ума сошла! У меня дома жена и дочка!
– Знакомый вариант! – усмехнулась Василина. – А здесь ты по заданию редакции?
– Вроде того.
– Тогда закажи мне еще коктейль!
Свойства коктейлей таковы, что они дают о себе знать в самый последний момент, который может стать критическим.
И поэтому женщина на рассвете вышла из такси и сделала таксисту ручкой, а потом долго не могла вписаться в проем парадной двери. Дверь перемещалась, как какая-то виртуальная зараза!
Еще хуже дело обстояло с лифтом. Он закрывался всякий раз, как только она собиралась в него войти. Пока добрые люди не внесли ее в кабину.
И в замочную скважину, хоть и била прицельно ключом, никак не попадала. После каждой попытки громко смеялась и выставляла себе баллы. Так что в конце концов перебудила соседей, и те, объединив усилия, выиграли схватку с английским замком.
Завалилась в туфлях на постель, но проспала недолго – начал досаждать телефон.
– А-а! Всполошились, гады! – кричала Василина. – Я вам сейчас устрою!
Но устроить ничего не могла, потому что телефон стоял на кухне. Она скатилась на пол и поползла к нему на четвереньках. Первым делом икнула в трубку, а потом спросила:
– Ну что, в натуре? Чего еще надо?
– Василина? Наконец-то вы дома!
– Ты – кто?
– Я – Женя! Помните, вчера снимал у вас отпечатки!
– Ах, Же-еня!.
– Где вы были? Мы так переживали за вас!
– Же-еня! Же-еня! – пела она.
– Вы немного не в себе? Может, приехать – помочь?
– Иди на-а х…, Же-еня! Я хочу спать!..
Очнулась в комнате на ковре. До кровати, видимо, не доползла. За окном уже вечерело. Вскочила. Приняла душ. На ходу выгладила старую косынку – для церкви.
«Какая дура! Какая дура!» – бормотала она себе под нос.
Заутреню она безмятежно проспала. Клятву нарушила. И снова вернулся страх.
«Прости меня, дуру! Прости!» – умоляла она, второпях натягивая штопаные колготки и надевая стоптанные туфли.
А на вечернюю молитву она опоздала, потому что явился Еремин.
* * *
Катрин любила комнатные цветы. Могла часами просиживать за чтением книг по растениеводству. Несмотря на недуг, не позволяла никому ухаживать за своими питомцами. Сама поливала, высаживала, рассаживала.
Цветы в горшках и декоративные деревца в кадках были неотъемлемой частью интерьера ее загородного дома. Но имелась еще особая оранжерейная комната, в которую допускались избранные.
В этой комнате и застала ее Патрисия за опрыскиванием китайских хризантем.
– Явилась, пропащая душа! Как дела?
Девушка стояла посреди комнаты, широко расставив ноги, нервно постукивая ногтем о медную пряжку ремня.
Не получив ответа на свой праздный вопрос, мать взглянула на нее и встретилась с холодным, хмурым взглядом.
– Что случилось?
– Зачем ты наняла этого фараона?
– Ах вот оно что! А почему бы нет? Он утверждает, что коллекция дедушки находится в Москве. В доказательство привез ручки от нашего комода.
– Сдалась тебе эта коллекция! Там была всего одна по-настоящему ценная вещь. Все остальное – ширпотреб!
– Зачем же ширпотреб понадобилось везти через столько границ? – возразила Катрин.
– Потому и провезли спокойно! – усмехнулась дочь.
– И пусть ширпотреб! Мне дорога память об отце!
– Когда ты посылала к дедушке этого бандита, у тебя нигде не кольнуло, чем это может кончиться?
– Не смей так говорить о Вадиме! – взорвалась мать, а потом тихо добавила: – Следователь считает, что Вадим жив.
– Еще бы! Таким людям ничего не делается! Я никогда не верила в эту историю с автомобильной катастрофой! Он обокрал твоего отца! Он сделал тебя калекой! А ты, как набитая дура, до сих пор веришь в любовь!
– Не смей!
– Да, мамочка, да! Я всегда видела его насквозь!
– Не смеши меня! Ты была ребенком!
– Я давно уже повзрослела, а ты и не заметила!
– Я не желаю с тобой говорить о Вадиме! – Катрин подчеркнуто отвернулась и от хризантем переехала к цикламенам. – Здравствуйте, мои миленькие! Как поживаете, мои птенчики? – радостно обращалась она к цветам. – Правда, они похожи на крошечных фламинго? Особенно не раскрывшиеся бутоны!
Она явно хотела уйти от неприятного разговора, но дочь была настроена решительно.
– Значит, фараон интересовался твоим любовником?
– Патя, прекрати!
– А про папашу ты ему ничего не ляпнула?
– Ты меня убиваешь! Мне нет дела до твоего отца! И говорить о нем я ни с кем не намерена! Даже с тобой! А ты ведешь себя по крайней мере бестактно! Я понимаю, что ты давно самостоятельная девочка, но существуют рамки приличия!
– Неужели? Раньше ты как-то об этом не думала!
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду твоих многочисленных любовников, которых ты приводила к нам в дом.
– Патя!
– Что, мамочка? – наигранно кротко произнесла она издевательски, сложив в мольбе ладошки. – Ты считала, что у меня нет мозгов? Я спала в соседней комнате и слышала все, что творится за стеной! Или ты думала, я до такой степени наивна, что ничего, решительно ничего не понимаю?
– Ты никогда не интересовалась… не спрашивала… – Катрин окончательно растерялась.
– Чем я должна была интересоваться?
– Я всегда исповедовала свободную любовь! – пошла в атаку мать. – И не скрывала от твоего отца. И он нормально относился к этому. И у него были женщины. Много женщин…
– Пока он не полюбил одну из них… А тебя он презирал! Ведь ты готова была наброситься на любого! Разве можно любить такую?
– Как ты смеешь так говорить с матерью?
– Надо отдать тебе должное. Ты не ханжа. При всей своей распущенности не особо заботилась и о моем целомудрии. Никогда не упрекала в том, что мне нравятся мужчины постарше. Другая бы с ума сошла, если бы узнала, что ее дочь спит с сорокапятилетним! Да, мне нравятся мужчины в возрасте моего отца! Ты даже испугалась, услыхав о том, что я собираюсь замуж! Как отнесется мой муж к свободной любви? Не будет ли устраивать сцен, избивать меня? Ты даже прочитала ему лекцию на эту тему.
– Мне показалось, что твой избранник слишком молод, – усмехнулась Катрин, – по сравнению с теми, что были раньше. К тому же ты слишком торопилась. Вот чего я испугалась! И еще. Антон Борисович не из тех, кто прощает измену. Уж поверь моему опыту! – Она взяла себя в руки и говорила надменным, покровительственным тоном.
