Это стоило охотнику еще одного потраченного впустую заряда, что соответственно увеличило шансы дичи на выживание.
Позади с грохотом захлопнулась обитая листовой жестью тяжелая крышка чердачного люка – Летов, похоже, был настроен весьма решительно и вовсе не собирался шутить. Илларион огляделся, пытаясь на ходу составить какой-то план.
То, что он увидел, окончательно убедило его в том, что без плана не обойтись. На проклятом чердаке решительно негде было спрятаться, и это при том, что весь он был вдоль и поперек перекрещен стропилами, балками и прочим ветхим пыльным деревом, украшенным вдобавок таким слоем голубиного помета, словно здесь совсем недавно бушевала снежная буря. Посередине всего этого великолепия проходил узкий настил из положенных поверх балок длинных досок, который, пьяно виляя из стороны в сторону и обходя стороной вентиляционные шахты, тянулся вдоль всего чердака.
Люк на крышу был распахнут, добавляя еще немного света к тому пыльному свечению, что лениво промачивалось сюда сквозь почти непрозрачные слуховые окна, и создавая дополнительное удобство для стрелка.
Для беглеца это было неплохо: можно было попробовать выскочить на крышу и там попытаться заставить преследователя истратить весь свой боекомплект, играя в прятки среди кирпичных труб и слуховых окон. Так или иначе, Илларион собирался рискнуть: мысль о том, что, будучи убитым, он может упасть лицом в голубиное дерьмо, почему-то возмущала его до глубины души.
Илларион прислушался. Так и есть: до него доносились осторожные, почти неслышные шаги – Летов крался вокруг трубы, намереваясь взять его на мушку. Для директора солидного оборонного предприятия он был как-то уж чересчур ловок.
'Неужели он всю жизнь готовил себя к такому вот дню?' – подумал Илларион и осторожно начал обходить трубу в противоположном направлении, стараясь, чтобы она все время находилась между ним и вышедшим на тропу войны директором. Мимоходом он подобрал с пола пыльный обломок кирпича.
Люк на крышу был совсем недалеко. К нему вела сбитая из досок пыльная короткая лесенка с тремя ступеньками. Вспугнутые выстрелами голуби уже вернулись на излюбленный насест, рассевшись по всем трем ступенькам, как зрители в римском амфитеатре, явившиеся посмотреть, как гладиатор Лотов будет истреблять гладиатора Забродова посредством незарегистрированного огнестрельного оружия.
– Выходи, Забродов, – сказал Игорь Николаевич, – будь мужчиной. Все равно тебе некуда деваться.
Илларион усмехнулся уголком рта – даже если бы у Летова не дрожал голос, открывать рот ему все равно не следовало, поскольку то, чем они здесь занимались, исключало всякую возможность переговоров, а значит, каждое сказанное слово не только выдавало его местонахождение, но и было явным свидетельством слабости.
– Все кончено, капитан, – продолжал Летов. – Выходи и умри, как солдат. Ну, что ты прячешься? Все равно я шлепну тебя раньше, чем подоспеет твой Сорокин.
Илларион начал медленно и осторожно пятиться от трубы к открытому люку. Вскоре стало ясно, что следующий шаг выведет его из-под прикрытия и сделает уязвимым. Тогда он, несильно размахнувшись, отбросил свой обломок кирпича в сторону, подальше от люка, а сам метнулся к прямоугольнику серого неба, распугивая пахнущих прелой пылью голубей.
Звук падения кирпича отвлек Летова на секунду, необходимую Иллариону для того, чтобы достичь люка. Неожиданное хлопанье голубиных крыльев заставило его обернуться как раз в тот момент, когда ноги Забродова исчезали в проеме. Игорь Николаевич вскинул пистолет и выстрелил четыре раза подряд, полностью опустошив обойму. Крыша под ногами Иллариона четырежды брызнула осколками шифера, и четыре пули с визгом ушли в небо.
Забродов метнулся назад, к люку – теперь, когда обойма была пуста, Летов попытается бежать.
Илларион отпрянул от люка и со всех ног бросился к ближайшей трубе, громыхая отставшими листами шифера. Сзади снова прогремел выстрел, и пуля выбила из трубы облачко кирпичной пыли.
Некоторое время они играли в прятки среди труб и растяжек антенн. Летов был осторожен – он понимал, с кем имеет дело, и не хотел понапрасну рисковать. Тем не менее, именно это понимание заставляло его нервничать, и он поневоле выпускал пулю за пулей в бесплодных попытках подстрелить Иллариона. Забродов заметил, что его противник экономит патроны, и понял, что третьей обоймы у того нет.
После третьего выстрела Летов начал выкрикивать хриплые угрозы и снова предлагать выйти и поговорить 'как мужчина с мужчиной' – он устал и был на грани нервного срыва. Илларион сочувствовал ему – даже его утомила эта игра в пятнашки со смертью на высоте шестого этажа, на крутой ненадежной крыше, обрывавшейся в пропасть без малейшего намека на какое бы то ни было ограждение. Любой неверный шаг здесь мог стать последним, и Илларион время от времени с легкой тоской поглядывал в сторону пожарной лестницы. Впрочем, спуститься по ней нечего было и думать – уже на третьей ступеньке он получил бы пулю в голову и дальше спускался бы без помощи рук и ног.
Забродов выглянул из укрытия, и это едва не стоило ему жизни – пистолетная пуля раскрошила кирпич прямо возле его головы, брызнув в лицо колючей крошкой.
– Восемь, – сказал он, выходя из-за трубы. – Вот теперь можно и поговорить.
Летов прицелился и нажал на спусковой крючок. Этого можно было не делать – затвор заклинился в крайнем заднем положении, патронник был пуст, и пуста была обойма, но он еще несколько раз надавил на собачку, словно надеясь на чудо, и только потом медленно, с неохотой опустил руку с пистолетом.
– Я же говорю, восемь, – неторопливо приближаясь к нему, сказал Илларион. – Ты что, директор, считать не умеешь? Ну, пошли вниз, нас Сорокин ждет. И как это ты ухитрился от его орлов ускользнуть?
– Чтоб ты сдох, – сказал Игорь Николаевич. – Как же я тебя ненавижу!
Он швырнул в Иллариона пистолетом, повернулся и побежал, неловко косолапя на покатой крыше всего в каких-нибудь двух метрах от края. Забродов убрал голову, и пистолет, громыхнув по шиферу, свалился вниз.
– А если кому-нибудь по голове? – сказал Илларион. – Эй, Летов, стой, куда ты? Подожди, чудак, ну куда ты бежишь?
Он неторопливо пошел следом за убегающим директором.
Торопиться было некуда – Летов сам отрезал себе путь к отступлению, захлопнув люк, который вел из подъезда на чердак. Со стороны чердака крышка люка не была снабжена ручкой, и на то, чтобы подковырнуть тяжелую створку, требовалось потратить немало времени и усилий. Игорь Николаевич вдруг пошатнулся, наступив на длинную полу своего плаща, пробежал, все больше клонясь вперед, несколько метров, пытаясь выровнять бег, но тут же снова наступил на предательскую полу. Плотная заграничная материя треснула, но выдержала, Летов потерял равновесие и покатился вниз, тщетно пытаясь уцепиться за что-нибудь и не находя ничего, кроме шероховатых продольных волн шифера.
Илларион бросился к нему, но тело Летова уже соскользнуло с края крыши, пальцы в последний раз царапнули шифер сломанными ногтями и исчезли. Снизу донесся короткий, полный животного ужаса крик, а секунду спустя послышался отвратительный глухой удар, когда бывший директор оборонного завода встретился с землей.
Илларион не стал заглядывать в пятиэтажную пропасть.
Тяжело ступая, он поднялся повыше, уселся на влажный шифер, нашарил в кармане сигареты и закурил. Горький дым обжег гортань, и на секунду Иллариону показалось, что он принес облегчение, но это длилось всего лишь секунду.
Дым был просто дымом, и только.
Забродов вошел в подъезд, бережно прижимая к себе локтем стопку книг. Мельком взглянув на свой почтовый ящик, он досадливо поморщился: внутри что-то белело. Это был либо счет, либо очередная бумажка с заманчивым предложением похудеть на тридцать килограммов за пятнадцать дней, либо еще что-нибудь в этом же роде – например, приглашение на презентацию какой-нибудь чудо-посуды.
Однако, вопреки ожиданиям, это оказалось письмо. Обратный адрес Иллариону ничего не говорил, подпись была неразборчива, а почерк был излишне каллиграфичным, как у прилежной старшеклассницы. Забродов пожал плечами и косо надорвал конверт, не отходя от ящика.
'Дорогой Илларион, – с растущим удивлением читал он. – К сожалению, не знаю Вашего отчества, а полковник Сорокин, у которого я узнала Ваш адрес, отказался мне его (отчество) сообщить. Ничего, что я написала 'дорогой'? Это потому, что вы и вправду мне дороги'.
Илларион опустил письмо. Он уже знал от кого оно.
– Ну, Сорокин, – с угрозой в голосе пробормотал он и стал читать дальше.
'Если Вы еще не поняли, кто Вам пишет, то знайте, что это Вика, Виктория Юрьева. Помните меня? Я просто хотела еще раз сказать Вам спасибо – боюсь, тогда, в больнице, это получилось у меня не очень хорошо'.
