Лицо ее покраснело от удушья, но это никак не отразилось на ее упрямстве.
— Ты же меня невестой звал, суженый хренов, — сдавленным голосом сказала она. — Теперь женись хоть на хромой кобыле, а на меня не рассчитывай…
Полковник, он же Оборотень, он же начальник «Отдела расизма» Гена Крамской задом пятился к «рябухе». Машку он тащил за собой, ноги девушки волочились по земле. Крюков бросил взгляд на Хорста: на его лице читалась мрачная решимость. Все, что сыщик смог сделать, это опередить его. Бросившись к Маше, он обхватил ее руками, вырвал из захвата и откатился вместе с ней в сторону от машины. Крамской с быстротой молнии захлопнул дверь «рябухи». Теперь его можно было откупорить разве что выстрелом из противотанкового гранатомета типа «мухи». В тот же момент по бронированному корпусу и стеклам «рябухи» хлестнули выстрелы разведчиков.
Крюков поднялся на ноги и помог встать Маше. Сквозь стекло он видел лицо Крамского. Оно выражало противоречивые чувства — злобу и отчаяние сменила садистская улыбка. О чем он думал? Прощался с многомиллиардным состоянием, которое так и не успел присвоить. Или мысленно цитировал драматурга Островского: «Так не доставайся же ты никому»?
Хорст подошел к Маше и обнял ее за плечи, а она его за пояс. Оба застыли, как статуя влюбленных. Разведчики, не поворачиваясь спиной к «рябухе», стали медленно отступать назад.
Крамской опять злорадно усмехнулся, поднял руку с пультом, чтобы видели окружающие, и нажал кнопку подрыва. Дмитрий так стиснул Машу в объятьях, что та вскрикнула. Все, кроме них, бросились на землю.
У Крюкова перед глазами, как и полагается, за долю секунды промелькнула вся жизнь, будто альбом с фотографиями пролистал. Вот он в детском саду на горшке, вот ему дарят на Новый год игрушечную железную дорогу… Вот он вступает в пионеры… Первая прочитанная книжка, первый секс в подъезде, второй в песочнице… Вот ему бьют по морде в армейском сортире. Тут он блюет в метро на станции «Площадь Революции», а тут выступает на комсомольском слете передовиков производства… Он бы смотрел и дальше, но раздался взрыв.
Из-за того, что он произошел в замкнутом пространстве, последствия были ужасающими. В стекла изнутри ударили брызги крови и фрагменты разорванного в клочья человеческого тела. Зрелище почище любого ужастика. Крепкий пуленепробиваемый корпус и бронированные стекла выдержали, но выбитая взрывом искореженная дверь отлетела к ногам Маши и Хорста. Если бы он разжал объятья, девушка без сил опустилась бы на землю, да и его самого трясло от возбуждения. В воздухе запахло гарью.
Разведчики подтянулись к изуродованной «рябухе». Все молчали, обсуждать произошедшее никому не хотелось. Но Крюков почувствовал необходимость что-то сказать, чтобы разрядить обстановку. Поэтому сыщик решил затронуть более нейтральную тему.
— Кажется, ты осталась без жениха, — подмигнул он Маше, имея в виду «подрывника».
— Ничего подобного, жених имеется, — заявил Дмитрий. — Мы вас, товарищ капитан, к себе на свадьбу приглашаем, правда, Маш, — спросил он радостно посмотревшую на него девушку. — Смотри, что у меня есть…
На его ладони лежало кольцо от гранаты. Он надел его на Машин тонкий, почти детский палец.
— Ничего, потом подгоним по размеру, — засмеялся Дмитрий, обнял Машу за талию и поцеловал в губы. — С сегодняшнего дня начинаю отращивать волосы, как ты на это смотришь?
— Знаешь, мне все равно, — счастливо улыбаясь, ответила та. — Разве это главное?
«Судя по всему, трудностей с взаимопониманием у этой пары не будет», — с легкой, светлой завистью подумал Крюков.
В нем вдруг зашевелился отцовский инстинкт, о существовании которого он не подозревал. Ему захотелось перекрестить и благословить молодых, но тут же это православное чувство столкнулось в его подсознании с атеистическими рефлексами бывшего узника пионерских лагерей. Две волны столкнулись и погасили друг друга. Крюкова снедали тоска и грусть.
— Ладно, ребята, принимайте поздравления, за мной подарок, — сказал он печально, — я вам нутрию живую организую. Представляете, вы домой приходите, а она навстречу и хвостом виляет… Эх, да что там… — он махнул рукой, повернулся и пошел к машине…
В Москву они возвращались на «Волге» Мусы. За рулем сидел Крюков, рядом Хорст. На заднем сиденье расположился забинтованный Алан, которого подпирали с двух сторон Машка и бабушка Фира. За окнами сгущались сумерки.
Алан, морщась от боли, рассказывал:
— Я давно знал, что Полковник имеет дурную привычку переодеваться в милицейскую форму и в ней уходить с места теракта. Поэтому я вынул пластиковую взрывчатку из шахидского пояса Машки и напихал ее за подкладку с внутренней стороны бронежилета Петровича. А Машкин пояс набил замазкой, ее там, в подвале целый ящик был. Ну вот, Полковник переоделся в броник, как я и думал. А потом все просто — нажал кнопку на пульте и сам взорвался. Нам повезло, что он в твоей бронированной машине оказался. — Он озадаченно нахмурился и спросил сыщика: — Слушай, а как же ты теперь без своей тачки будешь?
— И не говори, — вздохнул Крюков, — придется «запор» покупать. — Он пристально вгляделся в темнеющую дорогу впереди. — Блин, это что за парад военной техники?
Навстречу им, сияя огнями, шла целая колонна бронетранспортеров. Сверху над ней в еще не потемневшем окончательно небе барражировала пара вертолетов. Позади бронетехники мчались микроавтобусы журналистов.
— Не иначе, всем народом на террористов поднялись, — высказал предположение Крюков.
Он посигналил фарами дальнего света и поставил свою машину чуть наискосок посреди трассы. Головной бронетранспортер затормозил, за ним остановилась вся колонна. Движение по трассе застопорилось.
Крюков вылез из машины, из бронетранспортера выбрался генерал Орлов в камуфляже. Они двинулись навстречу друг другу.
— Я уже в курсе всех событий, — сказал он в точке встречи, крепко пожимая руку Крюкову. — Ну вот, сыщик, дело и закрыто. Поздравляю…
Тележурналисты и фоторепортеры, как стая воронов, слетелись на поживу. Крюков буквально ослеп от ярких вспышек. Правда, основной интерес у представителей прессы вызвал генерал. Он приосанился и, глядя в камеры, хорошо поставленным голосом начал вещать что-то уместное в подставленные к лицу микрофоны. Вопросы сыпались один за другим.
Наконец один из журналистов обратил внимание на скромно стоявшего в сторонке Крюкова. Он махнул рукой оператору, чтобы тот направил камеру на капитана.
— Вы не из «Дружбы» едете? — спросил он без всякой надежды в голосе.
— Оттуда, — кивнул сыщик.
— Насколько нам известно, в поселке школа захвачена террористами? — оживился журналист.
Крюков нацепил на лицо самую простоватую из своих улыбок и сказал, глядя в объектив:
— Захват имел место, однако террористы уже ликвидированы. Была небольшая перестрелка, но давно закончилась. Никто из заложников не пострадал. Я так думаю, туда криминалистов надо посылать и сыщиков по убойным делам. Боюсь, местные не справятся. Пользуясь случаем, обращаюсь к полковнику Шабанову из Москвы, — он сделал камере ручкой. — Женя, тебя ждет в «Дружбе» приятный сюрприз. Труп с больш-и-и-ми руками. Ты его давно искал. Так что в отпуск не торопись уходить, это дело не терпит суеты.
Сыщик вернулся в машину и продолжил путь домой. Он подумал, что неплохо было бы отправить Женьке Шабанову открытку, но так и не смог решить — с поздравлениями или с извинениями…
Эпилог
Настал день, когда опер Крюков снова переступил порог Управления спецслужбы. Казалось, в последний раз он видел родные стены целую вечность тому назад. За истекший период здесь ничего не изменилось. Так же мудро переглядывались с портретов на противоположных стенах писанные маслом президент и Дзержинский, так же висел под потолком табачный дым. Так же полулежал на стуле с блаженной улыбкой на лице Барчонок. Только за столом вместо Витьки Мокеева сидел молодой опер, пришедший недавно после окончания милицейской школы. Крюков даже не запомнил, как его зовут.
