За моей спиной раскрылись двери. Двое санитаров подхватили меня под руки и поволокли обратно.
Эта встреча развеселила меня. Если не вдумываться в смысл услышанной лекции, то я видел лишь слабость своего противника, а не силу.
Они боялись. Они напуганы, они не верят в свои силы. Так это или нет, но этот вывод окрылил меня. Если выбить у них из-под ног подпорку, то все эти черти от науки будут выглядеть как слепые котята. Правда, подпорка была достаточно крепкой.
Меня вернули в блок, когда коридор был заполнен гуляющим стадом. Я влился в поток и стал вертеться вместе с остальными. Сегодняшний день дал мне многое.
3
Ненадолго меня оставили в покое. На следующее утро повторилась знакомая процедура. Меня вывели из блока и повели по лестничной клетке вниз. Туда, куда я так стремился. На сей раз меня сопровождали три охранника — двое шли за моей спиной, один впереди.
Так мы спустились на первый этаж и остановились возле входной двери. Такая дверь могла охладить пыл любого беглеца. Стальная махина с множеством замков. Не менее пяти минут охранник звенел связкой ключей, пока эта броня не отворилась. Наконец мы вышли во двор.
Задняя сторона здания не имела окон. С этой невидимой стороны находилась такая же зеленая площадка, но вместо стены я увидел по другую сторону такие же корпуса. Сколько еще рядов, состоящих из таких каменных мешков, определить невозможно. Одна цепь зданий загораживала другую. Кто может догадаться, что в десятке миль от приморского калифорнийского городка расположен другой, скрытый от людских глаз, никому не известный фантастический город с необычными жителями, лишенными имен, семьи, своего очага и какой-либо собственности. Единственное, что они имели, — это жизнь, но и та принадлежала не им, а дана была во временное пользование.
Меня поставили лицом к стене дома, и я ждал, пока дверь не была задраена. В одном Экберт прав: лазеек в этом царстве не предусмотрено. Даже оказавшись во дворе, я оставался беспомощным. Если мои охранники заснут на ходу, то мне все равно никуда не деться. Я помню, как проходил через контрольный пункт к Хоуксу. Вызволить меня отсюда сможет только Хоукс, если он все еще заинтересован во мне. А таких гарантий у меня не было. Я знал о нем столько, что ни один человек на его месте не захотел бы выпускать на свободу ходячее и языкастое досье. Верить в Хоукса как в спасителя так же безнадежно, как в побег при помощи веревки. Во всяком случае, я бы не промахнулся, стреляя в красный круг на белой мишени.
Меня подвели к соседнему зданию, и я вновь уткнулся носом в кирпичную стену. Та же долгая процедура с замками, такая же лестница и точная копия белого коридора, но с той лишь разницей, что мы поднялись на второй этаж.
Конвой сопроводил меня в одну из комнат, очень похожую на кабинет, в котором я выслушал лекцию о современных методах психохирургии.
Стул стоял по центру, стол сбоку. Теперь свет не таранил мое зрение, и я мог видеть сидящих за ним людей. Их было трое. Одного я знал. Тот самый тип, который заходил в кабинет Хоукса. Позже я узнал, что зовут его Уит Вендерс; двое других, что сидели но обеим сторонам от него, выглядели обычно и непритязательно. Без белых халатов они сошли бы за банковских служащих и добропорядочных отцов многодетных семейств.
Мне предложили сесть. Конвоиры остались в помещении. Один у двери, двое за моей спиной.
Вопросы задавал Вендерс. Либо он меня не узнал, либо не подал виду. Голос его звучал ровно, тихо, но отчетливо.
— Как ваше имя?
— Дэн Элжер.
— Профессия?
— Профессиональный военный в отставке.
— Имеете жалобы?
— Имею. Не наедаюсь. Постоянно ощущаю чувство голода.
— Еще?
— В остальном претензий не имею.
— Вы знаете, где вы находитесь?
— На Тихоокеанском побережье Соединенных Штатов Америки. В десяти милях к востоку от Санта-Барбары, в курортном местечке, носящем имя старого маразматика Ричардсона.
— У вас были травмы головы, сотрясения мозга?
— Нет.
— Почему у вас повязка на голове?
— Мой приятель делал электропроводку, а я держал лестницу. Молоток сорвался и упал, слегка задев мой череп.
— Среди ваших родных или родственников кто-либо страдал психическими заболеваниями?
— Мать, когда вынесла решение произвести меня на свет.
— А отец?
— Ну, он меня не рожал. У него не хватало на это времени.
— Запомните число 0, 3, 9, 6, 4, 1, 9, 7, 2.
— Запомнил.
— К какому вероисповеданию вы относитесь?
— Ко всем с должным уважением. Мои родители водили меня в протестантскую церковь. Без их помощи у меня не находилось времени посещать культовые учреждения.
— Какое у вас образование?
— Степень бакалавра по филологии.
— Вы закончили университет?
— Между соревнованиями по регби, гольфу, бейсболу и шахматам.
— Вы умеете пользоваться оружием?
— Всеми видами без исключения.
— Какое число я просил вас запомнить?
— Это не число, а группа цифр. Числа не начинаются с нуля. Ноль, три, девять, шесть, четыре, один, девять, семь, два.
— Соедините эти цифры в число.
— Тридцать девять миллионов шестьсот сорок одна тысяча девятьсот семьдесят два.
— Какое число у вас получится, если вы соедините день, месяц, год и данное время.
— У меня нет часов.
Вендерс кивнул на стену, где висели круглые белые часы с черными стрелками. Было пять минут десятого.
— Два миллиарда двести семьдесят один миллион девятьсот пятьдесят три тысячи девятьсот пять.
— Почему девятьсот пять, а не девяносто пять?
— Потому что на данный момент девять часов ноль пять минут.
Я чувствовал, как мой лоб покрывался испариной, а мышцы напряглись до предела. Я делал все, чтобы эти люди не заметили моего волнения. Но они не пытались скрыть от меня своего удивления. Холодным и безучастным оставался лишь Вендерс. По его взгляду я мог догадаться, что он хочет меня доконать.
— Что, по-вашему, больше — крона деревьев или корни?
— Если говорить о мексиканских кактусах, которые считают деревьями, то корни у них значительно больше, чем крона. То же самое можно сказать о карликовых деревьях, растущих в прериях, где корни уходят на большую глубину в поисках влаги. Если говорить о лесах в наших широтах, то крона значительно превышает по объему корневую систему.
— Какова глубина Марианской впадины?
— Одиннадцать тысяч метров по метрической системе измерения, семь миль двести двадцать три ярда и два фута по принятым в нашей стране единицам измерения, что расходится с сухопутным понятием тех же измерений.
— Вы филолог по образованию, какие произведения вы помните наизусть и можете процитировать? Я имею в виду поэзию.
— Больше всего меня греет французская поэзия, но я боюсь, что вы не сможете проверить меня по источникам. Могу прочитать вам сонеты Шекспира или Данте. На ваше усмотрение: «Ад», «Чистилище» или «Рай». Полагаю, «Ад» ближе вам по духу и по обстановке. Могу начинать?
— Не стоит.
— Значит, математика вам ближе. Готов продолжить, только давайте задачи посложнее. Ваши я решал в пятилетнем возрасте. Или у вас нет шпаргалок с ответами, как в первых двух случаях?
— Вы помните число, которое называли?
— Повторить?
— В обратном порядке.
— Два, семь, девять, один, четыре, шесть, девять, три, ноль.
Сосед Вендерса что-то шепнул ему на ухо. Второй ассистент так же подключился к совещанию. С минуту они шептались, затем Вендерс написал записку и передал ее конвоиру, стоящему в дверях. Тот прочел и сунул ее в карман.
— На сегодня все, мистер Элжер.
Я вскочил на ноги, вытянулся в струнку и прокричал:
— Номер Б-13-478 вас понял, сэр!
Когда меня вывели из зала суда, я чуть не упал. Ноги подкашивались и отказывались подчиняться приказам. Пижама прилипла к телу, а кончики пальцев подрагивали.
Из здания меня не выводили. Мы прошли через подвесной коридор в другой корпус и оказались перед железной дверью.
Охранник не имел от нее ключей и позвонил в звонок. Через секунду открылось смотровое окно.
— К вам пополнение, — сказал охранник и передал записку Вендерса в узкую щель, откуда смотрели рыбьи глаза.
Затвор щелкнул, дверь со скрежетом открылась. Меня ждал сюрприз. То, что я перед собой видел, ничем не отличалось от казематов Сан-Квентина.
Стандартная тюрьма распахнула передо мной свои врата. Кажется, я перескочил на следующий виток Дантова ада.
Одежду мне сменили. Я выглядел теперь как мышь, весь в сером, а вместо красного круга на спине у меня появился белый блин. Номер на груди также поменяли. Теперь я назывался ТБ-4-17.
Процедура оформления и переодевания длилась не больше пяти минут. Вопросов не задавали, и я старался помалкивать. Весь свой запас энергии мне пришлось разрядить на комиссии.
Тюремная охрана имела ту же униформу, но с некоторым дополнением. У каждого охранника на поясе висела кобура с револьвером.
