— Мы тут поговорили с Антоном, он мне прямым текстом пригрозил, что если я буду вести себя не так, как нужно им, то они отнимут у меня бизнес. Более того, для этого все готово, требуется только указание сверху.
— Что же ты ответил ему?
— А зачем мне ему отвечать, ответ я должен дать себе. И сегодня я это сделал окончательно и бесповоротно. Я буду бороться с ними, несмотря ни на что. Даже если потеряю бизнес, даже если они упекут меня в тюрьму. Я не могу их терпеть. Это свыше моих сил. Наверное, для этого я и родился.
Несколько минут оба молчали.
— Ростик, я поговорю с Антоном, я потребую от него, чтобы он не предпринимал ничего против тебя, — произнес Каманин.
— Нет, отец, очень прошу тебя, не надо с ним говорить. Пусть каждый поступает так, как считает нужным. Да и пользы от этого разговора все равно не будет. Он тебя не послушает, для него важны только собственные интересы.
Каманин встал, прошелся по террасе, несколько секунд смотрел на озеро, затем снова сел рядом с сыном.
— Я могу принять предложение Антона, если он даст гарантию того, что они не тронут тебя.
— Что за предложение, я ничего о нем не знаю?
— Антон воспользовался моим юбилеем для того, чтобы сделать мне предложение работать на них. У этой камарильи закончились идеи, они не знают, какую еще лапшу вешать на уши людей. И хотят использовать для этого мои мозги. Причем, насколько я понял, руководство Антона очень надеется, что он уговорит меня. Я подозреваю, что от этого в немалой степени зависит его дальнейшая карьера.
— Что же ты ему сказал?
— Категорически отказался сотрудничать с ними. Но если они дадут гарантию безопасности тебе, я могу пересмотреть свое решение.
— Нет, папа, все, что угодно, только не это. Когда я принимал решение бороться с режимом, я принимал в расчет и твой пример. Я хотел хотя бы в этом вопросе быть похожим на тебя.
— Я тебе очень благодарен за это. И я горжусь тобой, я не думал, что в тебе так много мужества. Это то, что не хватает подавляющему большинству людей.
— Ты прав, — улыбнулся Ростислав. — Поэтому я останусь в одном номере с Антоном.
— Скажи, ты не боишься? — спросил Каманин.
— Оставаться с Антоном?
— Нет, вступать в борьбу с могущественными людьми, у которых огромная власть, гигантские деньги, злобная беспощадность к своим врагам.
— Боюсь, папа. Но не меньше боюсь струсить, отступить. Как видишь, во мне сразу два страха. Один должен вытеснить другого.
— Хорошо. — Каманин встал, подошел вплотную к сыну и обнял его. — Я всегда буду с тобой, Ростислав.
— Я знаю, папа, но прошу не надо. Это моя борьба, я сам ее доведу до конца. А уж какой будет конец, посмотрим. — Ростислав посмотрел на бутылку. — Вино-то кончилось, а я так хотел еще раз выпить с тобой.
— Выпьем, непременно выпьем. А сейчас мне надо идти к Марии, мерить давление. Мне кажется, оно подскочило.
— Иди скорей. У меня к тебе будет только одна просьба.
— Какая, сынок?
— Береги себя.
91
Каманин вошел в номер и тут же упал в кресло. Читавшая книгу Мария отбросила ее в сторону и подскочила к нему.
— Феликс, что с тобой? На тебе нет лица. Я таким тебя давно не видела.
— Мне кажется, давление подскочило, померь скорей.
Мария быстро достала манометр, обволокла руку Каманина манжетом и включила аппарат. Увидев показание прибора, она невольно схватилась за голову.
— Что такое? — спросил Каманин, заметив ее жест.
— Сто сорок на девяносто, — ответила Мария. — Такого высокого давления у тебя еще не было. Сейчас дам тебе таблетку, а пока сядь, пожалуйста, на кровать.
Каманин послушно сел. Мария протянула ему таблетку и бокал воды. Он выпил лекарство.
— Делай, что я тебе скажу, — произнесла она. — Во-первых, расслабься и прикрой глаза. Старайся по возможности ни о чем не думать.
— Это сложно, — возразил Каманин.
— Прошу тебя, не спорь. Затем сделай глубокий вдох, но не грудью, а животом. И считай до пяти.
Каманин послушно стал выполнять все рекомендации. Мария внимательно следила за его лицом, точнее, за его цветом. Сначала оно было очень красным, но постепенно стало бледнеть, приобретать обычную окраску.
— Лучше? — спросила она.
— Да, — кивнул головой Каманин. — Что это было?
— Гипертонический криз.
— Я мог умереть.
Мария несколько мгновений колебалась с ответом.
— Вполне, многие так и кончают свою жизнь. Это всегда опасно.
— Но опасность прошла?
— Да, — подтвердила Мария. — Можешь лечь, только умоляю, не волнуйся. Это крайне вредно.
— Постараюсь. — Каманин лег и закрыл глаза.
Некоторое время в номере царила тишина: Каманин лежал с закрытыми глазами, Мария сидела рядом с ним и наблюдала за его состоянием.
Неожиданно Каманин открыл глаза и посмотрел на свою сиделку.
— Мне кажется, стало совсем хорошо, — сообщил он. — Смерть на время отступила.
— Еще неизвестно, — проворчала Мария. — Сейчас измерим давление. Протягивай руку.
Манометр заурчал и выдал результат.
— Да, давление снизилось, сто десять на семьдесят. Но тебе все равно надо полежать.
— Я полежу. — Каманин снова лег.
Мария склонилась над ним.
— Если можешь рассказать мне, что предшествовала этому кризу, то рассказывай. Если нет, просто лежи и молчи.
— Я смогу. Я имел разговор с Ростиславом. Он мне сообщил о принятом им важном решении.
— Что за решение?
Каманин пересказал свой разговор с сыном.
— Получается, он все ставит на кон! — воскликнула Мария.
— Именно так и получается. Он решил рискнуть всем.
Мария несколько секунд пребывала в задумчивости.
— Ты его отговаривал?
— Нет. Сначала хотел, но затем понял, что не могу, не имею право. Для него это решение выстраданное, возможно, самое главное в жизни. Очень мало людей способных на такие поступки, для абсолютного большинства главная задача найти способ для приспособления. Это страшная управляемая масса, готовая на любые преступления. И ею кто-то должен противостоять, иначе она в конечном счете уничтожит саму себя.
— Но он твой сын, Феликс… — тихо напомнила Мария.
— В этом-то все и дело. — Каманин снова замолчал, погрузившись в свои мысли. — Я всегда считал, что Ростислав — самый лучший из моих детей. Может быть, не самый талантливый, это все же Николай, но он обладает тем, чего не хватает остальным — стальным каркасом. Он не в состоянии мириться с мировой мерзостью. Я это еще заметил в его детстве, он всегда выступал против несправедливости.
— Но как он будет жить в этих условиях, — снова тихо произнесла Мария. — Он же не один, у него жена, дети. Что станет с ними?
— Об этом я думаю постоянно. Я тоже принял решение, свое решение.
— Можно узнать, какое?
— Я тебе непременно скажу о нем. Но не сейчас, попозже. Я должен с ним как-то примириться.
— Хорошо, я подожду. Только умоляю, не нервничай, видишь, как сразу же подскакивает давление.
— Постараюсь быть предельно спокойным. Теперь для меня это становится жизненно необходимым.
— Вот и хорошо. Ничуть не сомневаюсь, что твое решение пойдет всем на пользу.
Каманин посмотрел на Марию и отвернулся к стене.
92
Ужин прошел на редкость спокойно. Собрались все, включая Нежельского и Николая. Каманин за ними наблюдал больше, чем за остальными. Но оба вели себя спокойно, Николай не только съел свою порцию, но даже отпил из бокала несколько глотков вина. Это успокоило Каманина, по крайней мере, с Николаем сегодня ночью не случится голодный обморок. А это вполне возможно, достаточно посмотреть на его изможденный вид. Не трудно предположить, как мало он ел все последнее время.
Они встретились глазами, но на лице сына не дрогнул ни один мускул, он посмотрел на отца, как смотрят на постороннего человека.
А вот Нежельский ел с большим аппетитом, было заметно, как сильно он проголодался. Он иногда посматривал на Каманина, но тут же его внимание снова поглощала тарелка. Он уже ничем не напоминал человека, который еще утром замышлял самоубийство. Каманин невольно подумал, насколько же люди переменчивы в своих намерениях, желаниях, мыслях, как легко переходят от одного состояния к другому. Все же главное в них — это эмоции, они сильней всего влияют на поведение.
