Это была баварская пивная с видеокассеты Руди. Аркадий думал, что она была в Мюнхене: кадр был вмонтирован в фильм с видами этого города. Теперь же это предположение казалось Аркадию настолько глупым, что у него даже заныло под ложечкой. Он испытывал, конечно, и муки голода, но муки от собственной глупости были еще сильнее.
Официант пристально смотрел на него.
— Ist Frau Benz da? — спросил Аркадий.
Официант поглядел на крайний столик, тот самый, за которым фрау Бенц сидела на видеопленке.
— Nein.
Зачем нужно было вставлять Маргариту Бенц в фильм? Видимо, как предположил Аркадий, для опознания, если она раньше не встречалась с Руди и не хотела раскрывать ему свое имя. Но это была женщина, у которой был свой столик в изысканном ресторане на одной из красивейших площадей Берлина. Какие дела могли быть у нее с московским менялой?
Официант по-прежнему не сводил с Аркадия глаз.
— Danke schon, — Аркадий отступил назад, поймав в стекле собственное изображение, словно тоже вошел в тот самый кадр.
На обратном пути Аркадий купил одеяла, полотенце, мыло и пуловер интеллигентного черного цвета. В половине седьмого, спускаясь в гараж, за ним зашли Макс с Ириной.
— Вы худощавый, можете носить такие вещи, — заметил Макс. В пиджаке с медными пуговицами он, казалось, только что сошел с яхты.
На Ирине было ярко-зеленое платье, подчеркивавшее медный оттенок ее волос. Она волновалась и была настолько возбуждена, что, казалось, наэлектризовывала лифт. Аркадий был в восхищении от этой новой для него стороны ее деятельности. Он спросил:
— Судя по всему, это очень важное мероприятие. Не расскажешь мне, что это такое?
— Сюрприз, — ответила она.
— Вы разбираетесь в искусстве? — спросил Макс, словно обращаясь к ребенку.
Ирина ответила за Аркадия.
— Он это оценит.
Они сели в «Даймлер» и поехали вдоль Тиргартена в направлении Кантштрассе. Ирина повернулась к Аркадию. В полумраке ее глаза казались огромными.
— У тебя все в порядке? Я забеспокоилась, когда ты позвонил.
— Он звонил? — спросил Макс.
— Я сгораю от нетерпения, что бы там ни увидел, — сказал Аркадий.
Ирина наклонилась к заднему сиденью и пожала ему руку.
— Я так рада, что ты идешь, — улыбнулась она. — Это просто здорово.
Они оставили машину на Савиньи Платц. Направляясь к галерее, Аркадий понял, что ему предстоит быть участником значительного культурного события. Мужчины, настолько импозантные, что каждый из них вполне мог сойти за кайзера, сопровождали дам, увешанных драгоценностями. Ученого вида господа в черном шагали рядом с супругами в вязаных пальто. Попадались даже береты. Вокруг не поддающегося описанию входа в галерею толпились фотографы. Пока Ирина купалась в свете вспышек, Аркадий проскользнул внутрь. У окованного медью лифта собралась очередь. Макс повел их по лестнице, проталкиваясь наверх вдоль перил.
На третьем этаже хриплый голос позвал: «Ирина!» Прибывшие показывали приглашения у столика, но Ирину взмахом руки пригласила женщина с широким славянским лицом и черными глазами, контрастировавшими с копной золотых волос. На ней было длинное пурпурное платье, выглядевшее как церковное облачение. Она улыбалась.
— Ваши друзья? — она трижды, по-русски, поцеловалась с Максом.
— Должно быть, вы Маргарита Бенц, — сказал Аркадий.
— Надеюсь. Иначе я попала не в ту галерею, — она позволила Аркадию коснуться ее руки.
Он хотел было напомнить, что они уже встречались раньше, машина к машине: она была с Руди, а он я Яаком, но передумал. «Нет, — сказал он себе, — буду примерным гостем».
Двери были широко распахнуты. Галерея размещалась на верхнем этаже. Передвижные перегородки были расставлены так, что с одной стороны оставалось открытое пространство, а с другой выстраивался собственно демонстрационный зал с его особыми требованиями к освещению. Справа и слева от Аркадия мелькали Ирина, Макс, официантка, настороженные лица смотрителей, озабоченные лица служащих.
На стенде посреди галереи лежала потемневшая от времени прямоугольная деревянная обрешетка. Хотя и с обломанными углами, но добротная. Было видно, что сработана она на совесть. Сквозь темные пятна Аркадий смог разглядеть полустертую печать почтового ведомства третьего рейха с изображением орла, венка и свастики.
Однако его внимание привлекла работа, одиноко висевшая на дальней от двери стене. Это было небольшое квадратное полотно, выкрашенное в красный цвет. Никакого портрета, пейзажа или еще чего-нибудь. Никакого другого цвета, только красный.
Полина в Москве намалевала шесть почти таких же полотен, чтобы взорвать автомобили.
В небольшой картине, висевшей несколько обособленно, Аркадий узнал «Красный квадрат» — одну из самых известных работ Малевича. Кстати, изображенное на ней не представляло собой правильного квадрата, так как его верхний правый угол был значительно выше левого. Да и красный цвет был здесь не единственный: подойдя поближе, Аркадий увидел, что квадрат как бы плавает на белом фоне.
Казимир Малевич, сын сахарозаводчика; является, пожалуй, величайшим русским художником нашего столетия, и наверняка наисовременнейшим, хотя и умер в тридцатые годы. Он подвергался нападкам как буржуазный идеалист, его полотна были упрятаны в запасники музеев. Однако, несмотря на это, в России знали образы, созданные этим художником. Аркадий, как и многие из московских студентов, отваживался писать изображения красного квадрата, черного, белого… и производил на свет макулатуру. Малевич же создал произведения искусства, и теперь мир преклонял перед ним колени.
Галерея быстро пополнялась экспонатами. В отдельном зале висели полотна других художников русского авангарда — культурного течения, возникшего незадолго до революции и задушенного Сталиным в первые же годы советской власти. Здесь были этюды, образцы керамики и книжных переплетов. Правда, отсутствовали конфетные обертки, о которых упоминал Фельдман. Зал был практически пуст, потому что всех притягивал простой красный квадрат на белом фоне.
— Я обещала тебе, что выставка будет прекрасной. В русском языке понятия «прекрасный» и «красный» имеют один и тот же корень. Как ты ее находишь?
— Мне страшно нравится.
— Ты очень хорошо сказал.
Ирина сияла.
— Поздравляю, — сказал Макс, подходя с бокалами шампанского. — Это успех.
— Откуда у вас Малевич? — спросил Аркадий. Он не мог себе представить, чтобы Русский государственный музей одолжил одно из самых ценных своих приобретений частной галерее.
— Терпение, — сказал Макс. — Вопрос, сколько за нее дадут.
Ирина ответила:
— Ей нет цены.
— Если считать в рублях, — возразил Макс. — А здесь у людей есть марки, иены и доллары.
Спустя полчаса после открытия смотрители повели всех в демонстрационный зал, где у видеомагнитофона и параболического экрана с задней проекцией сидел видеооператор, запомнившийся Аркадию по вечеринке у Томми. Стульев не хватало, и пришедшие усаживались на пол или располагались у стены, прислонясь к ней. Аркадий слышал за спиной их замечания. Здесь были любители искусства и коллекционеры, куда более осведомленные, чем он. Но даже ему было известно: за пределами России ни о каком «Красном квадрате» Малевича не знали.
Ирина с Маргаритой Бенц прошли вперед, а Макс подошел к Аркадию. Хозяйка галереи заговорила только после того, как наступила полная тишина. Она говорила хриплым голосом с русским акцентом, и хотя Аркадий со своими познаниями в немецком языке понимал не все, общий смысл ему был ясен. Она ставила Малевича как создателя современного искусства в один ряд с Сезанном и Пикассо, а по значимости для наших дней даже несколько выше. Одним словом, считала его единственным гением нашего времени. Как вспоминалось Аркадию, проблема Малевича состояла в том, что в Кремле обитал еще один гений, Сталин, и он повелел, чтобы советские писатели и художники стали «инженерами человеческих душ». Применительно к художникам это означало, что они должны были писать не какие-то таинственные красные квадраты, а реалистические полотна, изображающие пролетариев, воздвигающих плотины, и колхозников, убирающих богатый урожай.
Маргарита Бенц представила Ирину как автора каталога. Когда Ирина вышла вперед, Аркадий увидел, что она смотрит поверх рядов сидящих на него с Максом. Он понимал, что даже в своем новом пуловере он выглядит скорее незваным гостем, нежели меценатом, тогда как Макс был полной противоположностью, по существу, полным хозяином.
Выключили свет. На экране появился увеличенный в четыре раза «Красный квадрат».
Ирина говорила по-русски и по-немецки. Русский, Аркадий это знал, был для него, немецкий — для всех остальных.
