удивляешься? Но не волнуйся, все в порядке.
Она позвонила поздно. В одиннадцать вечера. Он задумался над причиной. Она не сообщила никаких новостей, о которых стоило бы говорить.
Просто звонок, подумал он. Не придавай ему никаких смыслов. Это ничего не значит.
Она никак не могла узнать о сегодняшнем происшествии с мальчишкой.
— Тебе нужно поспать, — сказал он. — И мне тоже.
Они попрощались.
Он лег в кровать, но никак не мог уснуть. Все время видел кошку, выпрыгивающую перед его пикапом. Событие, которое запустил мир и в котором он не принимал участия до того самого момента, когда кто-то погибал или оставался жить в зависимости от результата встречи.
В зависимости от столкновения.
В ту ночь, когда сгорел его магазин, он совершил необычный поступок.
Вместо того чтобы поехать домой после закрытия, отправился в ресторан Арни Грона и съел его фирменный мясной рулет с пюре и зеленой фасолью, а после, обдуваемый чистым, теплым летним ветерком, прошел два квартала до бара «Береза».
Он сидел за длинной полированной деревянной стойкой и пил пиво с десятком незнакомых или едва знакомых людей, немногих из которых видел прежде. За час он выпил три стакана пива, слушая смех и голоса, заглушавшие песни кантри, которые играл музыкальный автомат. Казалось, люди вокруг говорили на иностранном языке, потому что он не понимал слов. Он испытывал грусть, какой не ощущал с той ночи, когда рассказал Кэрри Доннел о своей семье, и не понимал, откуда она взялась и что с ней делать. Барменом был рыжеватый молодой человек в очках, говоривший с южным акцентом, которого Ладлоу не узнал. Он вел себя вежливо и приветливо и сказал Ладлоу, что третье пиво — за счет заведения. Ладлоу подумал, что даже молодой человек в состоянии узнать печаль, когда смотрит ей прямо в лицо.
Он полагал, что теперь видно все.
Допив пиво, он положил стоимость порции на стойку и поблагодарил бармена. Вышел на улицу к своему пикапу, размышляя о том, что всего за час заметно похолодало.
Когда он подошел к пикапу, перед машиной стоял Люк Уоллингфорд.
— Господи, Эв, — сказал он. — Тебя все ищут.
После трех порций пива Ладлоу не сразу понял, о чем речь. Уоллингфорд держал небольшую охотничью заимку и покупал у него силки и припасы. Зачем ему — или кому-то другому — понадобилось искать Ладлоу на улице в этот час, было загадкой.
— Эв, — продолжил Уоллингфорд, — не знаю, как тебе об этом сказать. Но магазин сгорел дотла. Господи, Эв, мне жаль.
Ладлоу пришло в голову, что в последние дни все твердили ему, что им жаль.
— Магазин? Мой магазин?
— Он сгорел. Все там. Некоторые отправились искать тебя, и я увидел твой пикап. Все патроны, что ты там держал, все топливо. Это настоящий ад. Я даже не уверен, что им удалось потушить пожар. Хочешь, я тебя подвезу?
— Я сам. Спасибо, Люк.
— Я поеду за тобой.
— Хорошо.
Поднимаясь на гору, он видел дым в ночном небе. Затем через открытое окно почувствовал запах. С вершины увидел прожекторы, фонари и предупредительную световую сигнализацию, и золотисто-желтое пламя, а потом — пожарные машины и волонтеров со шлангами, льющих воду в разбитую витрину и на крышу. Пожар по-прежнему не утихал.
Он знал большинство этих людей. Владельцев магазинов и продавцов, рабочих, вольнонаемных. Собственный бухгалтер Ладлоу был там. Но вырванные из привычного контекста, здесь, в этом месте, занятые этим странным делом, они казались людьми, работающими во сне. Это был сон про жар и едкий дым, темноту и мерцающий свет, блестевший на мокрой улице, про преисподнюю, в которой он вновь увидел свою жену и сына, озаренных пламенем.
Знакомая боль от столь бессмысленной утраты вновь обрушилась на него. Зрелище гибели того, ради чего он трудился, ради чего трудилась Мэри, словно вновь уничтожило ее. Оказывается, известная ему жизнь могла рушиться множество, бесконечное число раз. Потеряв пса, он словно вновь лишился их, жены и сына. Потеряв магазин, он словно вновь лишился пса.
Он услышал треск досок и увидел, как взметнулись искры и пламя из внезапно рухнувшей крыши, словно скрюченные пальцы, протянувшиеся в чистый ночной воздух. Вода хлынула в отверстие, поднялись клубы дыма.
Он повернулся спиной к пожару и положил руку на холодный кузов пикапа.
Люк Уоллингфорд спросил, в порядке ли он. Он ответил, что да.
— У тебя ведь есть страховка?
— Есть.
— Слава богу.
— Ты что-то слышал?
— Про что?
— Про то, как это началось.
— Еще нет. Думаю, со временем все выяснится.
— Думаю, я уже знаю, — ответил он.
Она откатилась от него в беззвездной ночи, и он протянул руку, ища мягкий вес ее груди, чтобы обхватить ладонью. Ее волосы пахли дымом от пожара. Она поднесла свою руку к его руке и прижала.
— Я вижу тебя только тогда, когда что-то теряю, — сказал он.
— Знаю.
— Скажи мне правду. Ты говорила, что готова сражаться. Но этому репортажу они тоже не дадут ход, верно?
Она вздохнула.
— По правде говоря, да. Вряд ли.
— Никто не погиб, ведь так?
— Так. Никто не погиб.
Его сердце металось в груди, словно молодой волк, бросающийся на прутья клетки.
— Значит, это был в некотором роде утешительный приз?
— Господи, Эв. Не говори глупостей. Тебе не идет.
— Мне жаль.
— Я знаю. Ты пожалел об этом сразу, как только произнес. Я тебя прощаю.
Она сжала его руку. Ветерок из окна обдувал их.
— Будь я проклят, если знаю, что делать, — сказал он. — Такое ощущение, будто всякий раз, когда я оборачиваюсь, мир немного съеживается.
Она кивнула.
— Хочешь знать, почему я работаю здесь, Эв? — спросила она. — В этом захолустье? Мой отец восемнадцать лет служил копом в Нью-Йорке. Ездил на патрульной машине по Верхнему Вест-сайду. Самому безопасному району Манхеттена. Другие копы подшучивали над тем, какая у него легкая работа. Но то, что против твоей природы, не бывает легким. Через восемнадцать лет и два месяца у отца случился нервный срыв. Ничего драматического. То есть он не попытался пустить себе пулю в рот или сделать что-то эдакое. Однажды ночью мама просто обнаружила его всхлипывающим в гостиной — и сидела и наблюдала, как он смотрит в темноту и всхлипывает, закрыв лицо руками, до самого утра. А потом он отказался идти на работу. Сказал, что не может пойти на работу. Он устроился ночным сторожем в банк «Джамайка сэйвингс». Собирал крохи, чтобы я смогла окончить колледж.
— Но год спустя даже это оказалось
