Вопрос чисто риторический, на мой взгляд. Листы были совсем чистые.
– Я не могу отдавать их в управление в таком виде, – говорит Мун.
– Ну что ж, – говорю. – Я помою руки и перепечатаю.
– Не надо.
– Да что тут такого, – запротестовал я. – Если сделал не так, должен переделать.
– Не надо, – снова говорит Мун. – Я дам Гроссу, пусть сделает.
– Но послушай....
– У меня все равно для тебя есть другая работа.
Остаток дня я делал коробки для запчастей – более отвратительную работенку придумать трудно. Коробки нам поставляются в виде плоских картонных заготовок. Берешь такую заготовку, сгибаешь по краям, мажешь клеем заделы. Затем как можно быстрее накладываешь на согнутые заделы края, перемазавшись при этом по локти, накладываешь на места склейки мешки с песком и ставишь на пол к другим. Когда клей высыхает, снимаешь груз, переворачиваешь и делаешь то же самое с другого бока, пока коробка не готова и остается только приделать ручку. Винты для ручек, как водится, расщепляют деревяшку, потому что, само собой, умудряешься сунуть их не так, как надо, и все начинай сначала. Клей как в том анекдоте про парня, продававшего его во время бума в Рейнджере, штат Техас, мне папа рассказывал. Один фермер сделал его сам по какому-то особому, ему одному известному рецепту и таскался по нефтяным скважинам на коляске, запряженной лошадью, пытаясь всучить его нефтяникам. Не дай Бог кому случится отрезать руку, уверял он, этот клей приклеит ее за милую душу, и она будет как новенькая, а если лопнет труба – капля клея, и готово. Если верить папе, – а он мне это рассказывал так часто, что, стоило ему завести свою песенку, я тут же сматывался, – дело было так. Как-то раз приезжает этот фермер на скважину, которую бурильщик только начал бурить, и тут от бура отскакивает какая-то железина и – вжик – разрезает лошадь фермера на две половинки. Фермер и глазом не моргнул, его этим не проймешь. Достает он банку со своим клеем и как ни в чем не бывало склеивает своего одра. Только тут он маху дал; склеить-то склеил, да шиворот навыворот: половинки перепутал. Так у коняги две ноги в одну сторону, две в противоположную, а так все путем. Только после этого скотина могла бежать без устали. Стоило ей чуть подустать, фермер перевернет ее задом наперед и гонит на другой паре ног.
Так вот... К полудню у меня на руки словно желтые перчатки надели. Как я и полагал, отмыть эту дрянь никакими способами невозможно. Сандвичи пришлось есть с ладоней, а сигарету надо было губами доставать из пачки. Гросс был явно в восторге, хотя на словах сочувствовал и еще раз уверил меня, что у Муна с головой не в порядке.
Когда я вечером пришел домой, Роберта потащила меня в ванную и чем только не отмывала мне руки – и мылом, и щеткой. И по-настоящему плакала. А после ужина она все не переставала жалеть меня, так что мы даже пошли в парк Балбоа и сидели там, пока все в доме не улеглись. Потом вернулись. Была полная тишина. Я пошел на кухню, чтобы попить воды, и слышал, как она закрывала жалюзи и подтаскивала кресло к двери. Я немного подождал. Свет в кухне оставил невыключенным. Роберта знает, как она выглядит, и любит, чтоб было немного света. Она единственная из всех известных мне женщин, кто так поступает. Вхожу я в спальню. Она уложила диванные подушки на пол и лежит на них, а ночная рубашка совсем спущена. Смотрит на меня, улыбается и поднимает ладонями свои груди. А сама такая белая, такая безумно красивая, с ума сойти, будто я вижу ее впервые. Я ее такой видел пять тысяч раз и сейчас вижу снова. Вижу будто впервые. И, как всегда, безумное желание охватывает меня. Как всегда. Так было, и так будет.
А потом я был на небесах и в аду одновременно. Бывают моменты, когда я весь с потрохами отдаюсь этому экстазу, и будь что будет. Но сейчас откуда-то снизу поднималась тошнотворная волна, отдаваясь болезненными толчками в сердце, легких и в мозгу. Меня обволокло черным туманом, я задыхался. Меня словно обступили со всех сторон и все глазели, это было ужасно, я испытывал похоть и стыд. В этом нет красоты. Это безобразно, унизительно. Еще много дней я буду содрогаться от боли, это будет преследовать меня в моей немощи и бессловесности. И тем не менее даже в эти дни. Даже завтра утром, когда я открою глаза. Да, даже уже сейчас...
В пятницу я не сумел заплатить.
Часа в два Гросс спрашивает, не желаю ли я сыграть в пульку. Я спрашиваю, что это такое.
– Круговая партия в покер, – объясняет. – Каждая партия с порядковым номером, у кого лучшая партия, то есть лучшие карты на руках по покерным правилам, тот и выигрывает.
– И сколько это?
– Двадцать пять центов. У нас в пульке человек сто – в нашем отделе, в металлопрокатном, сборочном и приемном. Стоит того. Можешь выиграть двадцать пять долларов.
– Нельзя подождать, пока я не обналичу чек? – спрашиваю. – У меня ни цента мелочи.
– Чего там, конечно, подождем, – отвечает Гросс.
Он уж было отвалил, как вдруг спрашивает:
– Ты у нас здесь с понедельника, так, кажется?
– Верно.
– Черт, тебе сегодня сыграть не удастся. Тебе деньги только через неделю дадут.
Я слышу и ушам своим не верю. Может, оттого, что мне деньги нужны были позарез. Я переспросил Муна.
– Верно, сегодня не выдадут, – подтвердил он. – Первую зарплату обычно выдают неделей позже. За эту неделю тебе доплатят на следующей.
У меня, должно быть, лицо опрокинулось.
– В чем дело? – спрашивает Мун. – Если тебе уж так нужно, в отделе кадров могут дать аванс долларов пять-шесть. Они это не любят, но, когда совсем прижмет, не отказывают.
– Обойдусь как-нибудь, – говорю.
– Это кажется тяжеловато, но вообще не так уж плохо. Приятно знать, что у тебя всегда в заначке недельная зарплата.
Домой мне идти не хотелось. Я знал, что никто меня ни в чем винить не будет, вернее, все будут делать вид, что я не виноват. Но это будет сущий ад. Когда я повернул за угол на Второй авеню, я увидел стоящую у дома знакомую машину. Прокравшись по соседнему дворику, я прошел по дорожке к окну нашей спальни, постучал тихонько в ставню, и Роберта подошла к окну.
– Хозяйка там?
– Да. Ты обналичил чек?
– Я не получил чек. Я...
– Не получил? Джимми, что же ты не сказал им...
– Тише, – говорю. – Не кричи и послушай. У них принято всем новичка v платить через одну неделю. Тут ничего не попишешь. У них так заведено. Вопрос в том...
– Но как же ты не сказал, что тебе позарез нужно. Они что ж, считают, что можно жить без денег?
– Плевать им, можно или нельзя. А теперь ступай к этой старой деве и скажи, в чем дело и что мы заплатим на следующей неделе.
– Да как я это скажу, Джимми?
– Ты уже как-то раз ее отшивала, помнишь? Ведь сняла жилье ты. Меня она в глаза не видела. Если пойду я, она мне не поверит как пить дать.
– А как мы еду купим?
– Будет день – будет и пища. А сейчас ступай...
– Нет, – говорит Роберта, – не пойду. Иди сам.
– Ну тогда скажи маме, пусть она поговорит с ней.
Роберта нахмурилась:
– Я маму ни о чем просить не буду. Она и так меня сегодня достала. И все только из-за того, что я сказала, что Фрэнки не помыла за собой ванну. Я вовсе не собиралась устраивать скандал. Очень надо. Я сказала без задней мысли. Просто заметила, что жить было бы легче, если б каждый...
– Ради Бога, Роберта, – говорю, – ты собираешься делать, что я тебе говорю, или нет?
– Ну уж нет, Джимми. И не проси.
– Ах так, – говорю. – Отлично, увидимся утром.
– Джимми! Джимми! Куда ты уходишь?
– А тебе что?
– Джимми, ну нельзя же...
– Пока, – говорю.
– Ты так не сделаешь, Джимми!
– Еще как сделаю, – с горечью говорю я.
Но случай всегда сильнее нас. Из-за угла с криками вываливаются Мак, Джо и Шеннон и бросаются ко мне.
– Пап! – орут все в одну глотку. – Пап, пап, пап! Тебе заплатили? Можно мы посчитаем деньги? Можно нам...
Сквозь гам я слышу чопорный голос мамы:
– Мистер Диллон, кажется, здесь. Будьте добры, подождите минутку...
Эта старая дева из тех, что тащатся от писателей – каких угодно, – к тому же она и правда читала кое-какие мои книжки. Так что из недотепы я превратился в оригинала. Она решила, что я устроился на авиазавод, чтобы написать книгу. Насчет денег, мистер Диллон, – это не к спеху, следующая пятница – ничего страшного. Я же знаю, как у вашего брата писателя. Вечно что-то забудут и перепутают – ха-ха-ха. Уж мне ли не знать! Ха-ха-ха.
Ха-ха-ха...
А я верчусь как уж на сковородке, и одна только мысль меня буровит: как бы Шеннон не выкинула какую-нибудь штуку, или Мак не наделал бы ей в шляпку, или Джо не сморозила что-нибудь некстати. Наконец, часам к шести, мне удалось с шуточками выставить ее за дверь. И надо сказать, в самое время. Пять минут седьмого вламываются Фрэнки с Кларенсом. Кларенс португалец, бывший рыбак, а ныне плотник на верфи, где работает Фрэнки. Они притащили невпроворот пива и еще приволокли тунца килограммов на двадцать пять.
