Алексей Сейл - Живодер

— А как же жандармерия?

— Ты же знаешь, что с ней здесь никто не считается. Это та самая смесь терпимости и жестокости, о которой как-то говорил Лоуренс. К тому же все местные — настоящие аборигены и осевшие здесь приезжие — всегда знают, когда наступит день Живодера. Они запираются вместе со своими собаками дома и чувствуют себя в полной безопасности.

— Черт бы побрал этого Лоуренса! Негодяй! Он выставил меня из дома сегодня утром. Он знал, что приедет Живодер! И отправил меня за марками, старая сука!

— Ну, ты ведь тоже дворняжка. А если спрятать у себя дворняжку, то за это придется отвечать. А ты украла у него его «Ролекс» и перестала платить за жилье. Это не очень-то хорошо. Он тебя пригрел, когда ты явно была в опасности, а ты его принялась обирать.

Справедливый гнев Сью на мгновенье сменился мимолетным чувством стыда. Однако Найдж не умолкала, и это начинало действовать на нервы.

— Давай будем откровенны, Сью. Чем ты занималась этим летом? Если человек держит у себя дворняжку, а она начинает душить овец, или красть, или набрасываться на детей, или торговать наркотиками, или обманывать, тогда за ее поведение отвечает ее хозяин, а не сама дворняжка… и наказанием служит — ну, наверно, тебе не захочется это слушать, потому что кое-что они переняли у инквизиции.

— Боже милостивый! Но ты же впустила меня, ты спасла меня… Господи, спасибо тебе, Найдж… я тебя не подведу, хотя на самом деле я не сделала ничего плохого. Значит, здесь со мной ничего не случится?

— Ну-у… Обычно, если ты находишься в доме… — откликнулась Найдж, роясь в дорожном сундуке.

— Да? Что ты имеешь в виду? — спросила Сью.

— Ну-у… Обычно человеку ничего не грозит, когда он находится за стенами дома, только, видишь ли, я и есть Живодер.

Найдж оторвалась от сундука и повернулась к Сью, небрежно держа в руках английскую армейскую винтовку с затвором марки «Энфилд-303», которые все еще можно купить в Пешаваре и которые сами пешаварцы называют «Британия-МКЗ». Она ловко вставила патрон в казенник и подняла винтовку к плечу.

— Они впервые позволили иностранцу выполнять обязанности Живодера. Думаю, ты не в состоянии понять, какая это честь, потому что ты не понимаешь, что значит ощущать себя частью древней культуры. Так разве я могу теперь обмануть их доверие и позволить собакам наводнить их город? Они сочтут, что мы не ценим свою жизнь здесь.

И она выстрелила Сью в голову — патрон размозжил ее нежный лобик и отскочил от стоявшей сзади стены. Отдача от выстрела в закрытом пространстве оказалась настолько сильной, что Найдж почувствовала, как разряженная струя воздуха толкнула ее в грудь и чуть не сбила с ног.

Как только раздался выстрел, Пес вскочил, обезумев от ужаса, и принялся кружить вдоль каменных стен, прижав уши и истекая мочой, струившейся по его трясущимся лапам. Найдж вставила следующий патрон и начала ловить на мушку носившуюся псину, но удержать ее на прицеле было практически невозможно. Найдж вдруг ощутила, как это глупо — целиться в доме из винтовки в собаку, и у нее закружилась голова. Она не сомневалась в том, что вместо пса попадет в одну из своих скульптур, поэтому опустила винтовку, обняла ее руками и замерла в ожидании, когда тварь немножко успокоится. Минут через пятнадцать Пес замедлил шаг и, обессилев, рухнул на пол, с мольбой устремив свои черные глаза на Найдж.

Она подошла ко Псу и прижала тупой ствол винтовки к виску его продолговатой головы. Тварь прижала к голове уши в ожидании конца. Найдж выждала несколько секунд и опустила винтовку.

— К черту, — пробормотала она. — Одной собакой больше, одной меньше — какая разница? — А потом она обратилась ко Псу, пристально глядя в его испуганные глаза: — Только чтоб без фокусов, понял? Ты ведь уже знаешь, что тогда произойдет, не так ли?

И Пес кивнул.

Гонщик оторвался от основной группы, как только обогнал Дьявола. Он встал с седла и, налегая на педали, рванул вперед на последней стометровке по ущелью Турмале. Ему почудилось, что он расслышал вздох разочарования, донесшийся сзади. Он знал, что сегодня ему нет равных, к тому же двое оставшихся членов его команды — его соотечественников, вырвавшихся вместе с ним вперед, внезапно притормозили, оттеснив конкурентов, и не дали им разогнаться, пока он не пересек перевал, после которого начинался спуск. А здесь ему не было равных.

Изначальный план в этом и заключался, чтобы сделать рывок, догнав Дьявола. На самом деле Дьяволом звали велоконструктора из какого-то восточногерманского города, который в конце каждого этапа «Тур де Франс» водружал свой гигантский велосипед на трейлер и становился с ним рядом в полном пурпурном облачении Сатаны с трезубцем, хвостом и рогами. Когда появлялся лидер гонки, он влезал в объектив камеры и начинал тараторить.

Последние минуты крутого подъема гонщик преодолевал в окружении вопящей толпы, оставлявшей ему коридор немногим шире велосипеда. Со всех сторон к нему тянулись руки, норовившие похлопать его по спине, подтолкнуть или просто дать дружеский шлепок. А потом он ощутил тот ледяной шок, о возможности которого всегда забывал. В толпе всегда находились зрители, которым доставляло удовольствие окатывать гонщиков водой, — они делали вид, что помогают им освежиться, но на самом деле было понятно, что они пользуются редким случаем помочиться прямо в лицо спортсменам. Это — одна из причин, по которой велогонки считаются труднейшим видом спорта. Нет другого вида спорта, в котором такое можно сделать, не заплатив ни гроша.

Потом толпу оттеснили за барьеры, и он оказался на вершине. На последних пяти метрах почти вертикального подъема он вдруг ощутил резкую боль в груди и головокружение, погрузившее его на мгновение в мутный туман; но когда тот рассеялся, подъем уже кончился, а впереди простиралось двадцать километров более или менее ровного спуска к линии финиша у подножия горы. Он опустился на седло и застегнул молнию до подбородка, готовясь к резким порывам альпийского ветра. Теперь, если он только не упадет, всё в его руках. Всё-всё! И тогда желтая майка победителя ему обеспечена. Все, что ему осталось сделать, это скатиться вниз со скоростью девяносто километров в час, задрав задницу, прильнув к рулю и не прикасаясь к тормозам, шурша шинами по гравию и подаваясь то влево, то вправо на поворотах в предвкушении глотка чистого кислорода, ожидавшего его внизу.

Спуск под силу только самым отважным. Конечно, спринтер, вырывающийся вперед на последней четверти мили, рискует поскользнуться и оказаться погребенным под пятьюдесятью преследователями; конечно, сердце готово разорваться, когда поднимаешься по таким крутым склонам, что стоящим на обочине зрителям кажется, будто гудрон касается их затылка, когда они смотрят вниз; конечно, любой гонщик, участвующий в «Тур де Франс» и вращающий педали по девять часов кряду, страдает от вскрывшихся нарывов, из которых кровь стекает на колени, и, конечно, все они принимают новейший допинг, который невозможно выявить, разве что он сокращает жизнь на месяцы, а то и годы, но и так все знают, что средний возраст гонщика составляет пятьдесят восемь лет, а потому какая разница? Но на спуске ко всему этому добавляется еще возможность вылететь за обочину на скорости девяносто километров в час, бесцельно крутя ногами, как какая-нибудь жертва авиакатастрофы, все еще пристегнутая к своему сиденью, потому что ноги так закреплены на педалях, что их невозможно высвободить, даже рухнув на землю.

Скорость начинает увеличиваться, по мере того как набирается инерция хода, мимо с шелестом пролетают сосны, растущие по сторонам дороги.

Гонщик включает максимальную скорость, ставя передачу на самые большие зубцы переднего колеса и самые маленькие заднего, но уже через несколько секунд его ноги начинают двигаться автоматически, потому что колеса в своих надрывающихся втулках вращаются все быстрее и быстрее и теперь всю работу выполняет сила тяжести. Однако премию от спонсоров команды сегодня получит не сила тяжести, и не сила тяжести будет стоять на пьедестале почета в желтой майке победителя, размахивая плюшевым львом так, чтобы всем камерам было видно название страховой компании, не сила тяжести станет победителем «Тур де Франс», а он.

Он замечает, что телевизионные камеры, установленные на мотоциклах, отстали и он остался в одиночестве, — их водители не могут угнаться за спускающимся гонщиком, они не могут соперничать с титановым сплавом и углеродным волокном, цепью и тросиками, которые весят всего семнадцать фунтов, и самим гонщиком, который весит немногим больше. Он бросает взгляд на компьютер, закрепленный на руле, — сорок километров в час, сорок пять километров в час — больше ничего не остается, только держаться.

Вопреки всем правилам у него появляется время подумать и оглядеться.