– Что потребовалось судье Боггсу? – спросила мать. – Полагаю, он загрузил тебя делом, от которого все, кто мог, отказались?
– Вероятно, – сказал Уилл, – Но он представил дело так, будто не мог доверить его никому другому. Втянул в эту историю и Элтона Хантера из Гринвилла. Притом, хитрец, заручился согласием сенатора, и у меня не осталось выхода.
– Думаешь, этот парень, Муди, совершил убийство? – спросила мать.
– Трудно сказать, – ответил Уилл. – Парень хорошо держится и будет неплохо смотреться в суде, если я его натаскаю. Но я еще не знаю, что у них заготовлено против него. Есть какой-то свидетель – чего, я не знаю. Но хочется верить этому Муди, в нем чувствуется доброта, и он кажется мне искренним. Женщинам-присяжным он понравится.
– У него есть алиби? – спросил отец.
– Уф! Имеется приятельница. Явившись в суд, она заставит каждого усомниться, что у парня могло хватить энергии изнасиловать кого-либо.
– Знаешь ли что-то о Саре Коул? – спросил отец.
– Только то, что она черная, и ее отец владеет фермой в окрестностях Лутервилла.
– О ней известно еще кое-что. Весьма проворна. То есть была проворной. Окончила среднюю школу в Гринвилле и получила стипендию для учёбы в Беннингтоне, штат Вермонт, а там преуспела.
– Ты знал ее?
– Нет, так писали газеты. Известно и больше. Она получила средства от какого-то фонда и организовала консультации беременным девочкам-подросткам – единственную такую службу в округе.
– Звучит неплохо, – сказал Уилл.
– Да, но Сара Коул ни с кем не дружила, по крайней мере, ни с кем из белых. Воинствующая феминистка, признанная атеистка и вообще большая заноза, как я слышал в судебных кругах, – Отец взял со стола газету и вручил Уиллу. – Кстати, была хороша собой.
Уилл всмотрелся в поразительно красивое лицо девушки: кофейно-молочная кожа, правильные черты, короткая «африканская» стрижка и сердитые, умные глаза.
– Говорят, у нее была пара белых предков, – сказал отец. – В общем, вела она себя вызывающе и вместе с тем была вот такой привлекательной. Не походила на черную. Обычно это озлобляет разную дрянь из числа белых.
– Что ж, разные аспекты этого дела наверняка проявятся на суде, – сказал Уилл. – Не очень мне все это по душе.
– Так и случается, – ответил отец. – Никогда не знаешь, во что ввязываешься. Скажи-ка, судья подбрасывал монетку, чтобы решить, кто должен обвинять, а кто защищать?
– Да. А откуда ты знаешь?
– У него эти пятьдесят центов в ходу уже тридцать лет. Там орлы с обеих сторон.
Уилл заморгал. Отец засмеялся.
– Он заранее решил, что ты будешь защитником. Ни один юрист из трех наших округов не захотел бы вступиться за этого парня, и судья выбрал тебя. Прими это в качестве комплимента.
Генри, муж Мари, дворецкий и доверенное лицо в доме Ли, вошел, одетый в свою обычную форму – черные брюки, белая рубашка и черный галстук-бабочка.
– Все на столе, мисс Ли.
– За двадцать лет я не смогла добиться, чтобы Генри говорил «обед подан», – вздохнула Патриция.
Когда они расселись в столовой и вино было уже открыто, Уилл сказал:
– А у меня новости.
Родители и тетка с ожиданием посмотрели на него.
– Сегодня утром сенатор Карр предложил мне остаться в его команде – на время выборов и еще два года после них. – За столом наступило молчание. Уилл поднял руку. – И еще кое-что. Взамен он обещал всемерно поддерживать меня против Джима Барнетта на выборах в конгресс через четыре года.
– Что значит «всемерно»? – спросил отец.
– Он окажет мне публичную поддержку, обратится ко всем своим политическим должникам, – Уилл усмехнулся, – и соберет для меня два миллиона долларов.
– Ура-а-а! – закричала мать.
– Ты чертовски права, – сказал отец. – Уилл, если Бен Карр сдержит слово, можешь считать себя избранным.
– Это прекрасно, Уилл, – сказала тетка Элли. – Бен Карр всегда стоял в сторонке и лишь загадочно улыбался – так было во всех избирательных кампаниях, а я помню их все.
Отец принял знаменитую позу сенатора и продекламировал:
– "Я буду голосовать за выдвинутого моей партией". Вот единственный вариант его поддержки кому бы то ни было с тех пор, как проводилась, кампания Франклина Рузвельта. – Отец поднял стакан: – Предлагаю тост за будущего младшего сенатора от Джорджии!
И все выпили за удачу Уилла.
В холле зазвонил телефон. Было слышно, как Генри протопал к нему.
– Может быть, ликовать преждевременно, – сказал Уилл. – За четыре года может всякое случиться. Генри выглянул из двери.
– Мистер Уилл, – сказал он, – вас просят к телефону.
– Генри, – сказала Патриция, – я уже сто раз говорила, что никто в этой семье не подходит к телефону во время обеда. Спросите, что передать.
– Да, мэм, – сказал Генри и исчез в холле. Через минуту он вернулся. – Это мистер Уэндел из «Атланта конститьюшен». Он говорит, это действительно важно.
– Генри... – прорычала Патриция Ли.
– Все правильно, мама, – сказал Уилл. – Дадл и Уэндел не стал бы звонить просто так. Позвонил бы какой-нибудь репортер. Значит, новость из ряда вон. – Уилл встал и проследовал в холл. – Хэлло, Дадли?
– Хай, Уилл. Извините, что беспокою в это время, но я нуждаюсь в срочных комментариях! – Он замолчал.
Уилл был огорошен. Как газета могла узнать, что он стал защитником Лэрри Муди? И настолько ли это важно, чтобы позвонил сам редактор?
– По какому вопросу? – спросил Уилл. Уэндел все молчал. Наконец вымолвил:
– Вы хотите сказать, что ничего не слышали? – В его голосе звучало недоверие.
– Не слышал чего?
– Боже, Уилл, сожалею, что сообщаю об этом.
– О чем, Дадли? О чем, черт возьми?
Было слышно, как Уэндел вздохнул.
– У Бена Карра удар. И тяжелый.
Уилл переключил управление на автопилот, налил из термоса кофе и достал из пакета сандвич с ростбифом, приготовленный Мари. Но аппетита не было. Он занялся кофе. Внизу кучно светились города, фермы выглядели во тьме светлячками. Уилл чувствовал себя плохо. В сущности, он был напуган.
Ему уже сорок один год. Последние восемь лет его жизни связаны с карьерой, Бена Карра. Теперь этот человек, возможно, умирал.
При нормальном положении Уилл в чрезвычайных обстоятельствах думал бы о том, как свести к минимуму ущерб, в частности, что сообщить в печать. Теперь он вспоминал свою первую встречу с сенатором в давние времена.
* * *
– Папаша ваш говорит, что вы нуждаетесь в работе, – сухо сказал сенатор.
– Думаю, это так, – признал Уилл. Он устал от юридической практики. Мысль о работе на влиятельного сенатора импонировала ему. Карр откинулся в кресле.
– А что вы можете делать? – спросил он, будто не ожидая многого.
– Можно прикинуть, – сказал Уилл, пытаясь придумать ответ поумнее, но ничего такого в голову не приходило. – Могу написать завещание; могу сочинить толковое письмо с последними требованиями оплаты счета; могу защищать в суде уголовного преступника или, по крайней мере, обжаловать приговор. Вести переговоры о примирении спорящих сторон. Что еще? Построить лодку и ходить пол парусом. Летать на одномоторном самолете.
Сенатор Карр оставался безразличным.
– А можете ли вы, прорабатывать детали? – спросил он. – Я имею в виду, довольно скучные детали.
– Справляюсь. Если это не все, что я вообще должен делать, и если это не приходится делать слишком долго.
Бенджамин Карр кивнул. Это был первый поощрительный знак с его стороны.
– А можете ли вы не показывать, что выпили?
– Лучше не пить слишком много, чем не показывать этого, – честно ответил Уилл.
Сенатор кивнул опять и спросил:
– Можете ли держать язык за зубами?
– Да, сэр.
– Вы бы удивились, узнав, сколь мало на свете парней, способных помалкивать, когда их не спрашивают. – Сенатор поставил локти на стол и подпер руками подбородок. – Составляли вы когда-нибудь какие-либо законы, проекты законов, не приходилось ли давать экстренные заключения либо оценки?
– Да, сэр, дважды сочинял такое для клиентов, которые хотели внести что-то и законодательство штата.
– И это стало законом?
– В первом случае проект не вышел из комитета, во втором в него внесли уйму поправок, лишивших весь проект смысла.
Сенатор усмехнулся.
– Все равно вы приобретали опыт, – сказал он. – А есть у вас собственные деньги?
– Да, сэр.
– Сколько?
Уилл готов был нагрубить в ответ, но сдержался и лишь посмотрел в упор на сенатора и пожал плечами.
– Ладно, я сформулирую по-иному, – сказал Бенджамин Карр. – Сможете ли вы жить на пятнадцать тысяч в год? Именно столько я плачу.
– Да, сэр, – не колеблясь, ответил Уилл. Карр выудил из кармана жилетки золотые часы.
– Через три минуты заседание моего комитета. – Он встал. – Пойдемте со мной и увидите, что к чему у нас тут. – И первым вышел из офиса.