— Что же?
— Сейчас и не вспомню. Брат меня об этом спрашивал, мы искали, но не нашли. Не могу вспомнить, что это было.
— Попытайтесь. Возможно, это важно.
— Ну, не думаю, чтобы это было что-то важное, но я действительно не помню. Мы и в гараже искали.
— Позвоните в участок, если вспомните. А у брата можете спросить?
— Он все время в разъездах.
— Фру Эйнарссон, — сказал он и встал, — спасибо за кофе.
Она вскочила со стула, раскрасневшись и явно растерявшись, — ведь он так неожиданно собрался уходить, — и проводила его до двери. Сейер откланялся и пошел к парковке. Открывая дверцу, он заметил мальчика — тот стоял на цветочной клумбе и нерешительно топтался, как будто хотел получше утрамбовать землю. Кроссовки почти исчезли под слоем земли. Сейер кивнул ему.
— Привет. Что, поиграть не с кем?
— Нет, — он смущенно улыбнулся. — А почему вы не на полицейской машине, если вы на работе?
— Отличный вопрос. Видишь ли, я, честно говоря, еду домой. Я живу тут недалеко, так что нет смысла возвращаться в участок и пересаживаться с машины на машину. — Он немного подумал: — А ты когда-нибудь катался в полицейской машине?
— Нет.
— В следующий раз я приеду на полицейской машине и прокачу тебя, если захочешь.
Мальчик улыбнулся — широко, но немного неуверенно; возможно, у него в жизни уже был какой-то печальный опыт.
— Обещаю, — заверил его Сейер. — И ждать тебе придется недолго. — Он проскользнул за руль и медленно поехал к дороге. В зеркале он видел тонкую ручонку, махавшую ему.
Он все еще думал о мальчонке, проезжая мимо ипподрома и церкви. Не будет тебе прощения, Конрад, если ты в следующий раз забудешь про служебную машину.
На полу в гостиной Эмма играла в крестьянский хутор.
Все животные были выстроены ровными рядами: розово-красные поросята, коровы в красных и коричневых пятнах, куры и овцы. За всем этим наблюдал тиранозавр Рекс, голова его с крошечным мозгом внутри доставала как раз до конька крыши сеновала.
Она то и дело подбегала к окну — посмотреть, не подъехал ли отец. Эмма проводила у отца выходные два раза в месяц и всегда с нетерпением этого ждала. Эва тоже ждала. Она сидела на диване. Она вся просто извелась, ей нужно было остаться одной, наконец, спокойно все обдумать. Обычно она использовала свободные выходные для работы. Но сейчас не могла ничего делать. Все изменилось. Они нашли его.
Эмма не вспоминала про мертвеца уже несколько дней. Но это вовсе не означало, что она про него забыла. По лицу матери она догадывалась, что не надо о нем говорить, и, хотя девочка не понимала, почему, она молчала.
В мастерской Эву ждал холст, натянутый на мольберт. Он был уже загрунтован, черный, ни единой светлой точечки. Но она не могла на него даже смотреть. Сначала надо было разобраться со всем остальным. Этого остального было много. Она сидела на диване и прислушивалась так же внимательно, как и Эмма, — Юстейн в любой момент мог зарулить во двор. На хуторе царила полная идиллия, если не считать зеленого чудовища, угрожающе нависающего над сеновалом. Выглядело это странновато.
— Динозавр сюда явно не подходит, Эмма. Сама посмотри!
Эмма надулась.
— Я знаю. Он просто в гости пришел.
— А-а-а… Как это я сама не догадалась.
Эва подтянула колени к подбородку и натянула на них длинную юбку. Попыталась выкинуть все из головы. Эмма опять уселась на ковер и принялась одного за другим пристраивать поросят к животу мамочки-свиньи — кормиться.
— Одного сосочка не хватает. Вот этому.
Она взяла двумя пальцами одного поросенка и вопросительно взглянула на мать.
— Да, такое бывает. Такие поросята умирают от голода. Потому что их надо выкармливать из соски, а у крестьян, как правило, такой возможности нет.
Эмма ненадолго задумалась.
— Я могу скормить его Дино. Ведь ему тоже надо кушать.
— Но они ведь едят только траву, листья и все такое, разве не так?
— А этот ест мясо, — объяснила Эмма и втиснула поросенка между острыми зубьями зеленого чудовища.
Эва покачала головой — на редкость практичное решение!
Ребенок не переставал ее удивлять. Но тут со двора наконец раздался шум мотора. Эмма молнией — насколько это было возможно при ее комплекции — вылетела в коридор встречать отца.
Эва нехотя подняла голову, когда Юстейн появился на пороге гостиной. Этот мужчина был для нее как маяк. Когда Эмма стояла рядом с ним, она казалась меньше и симпатичнее, чем обычно. Они очень хорошо смотрелись вместе — оба рыжеватые, обоим следовало бы избавиться от нескольких лишних килограммов. И они очень любили друг друга, чему Эва была рада. Она никогда не была ревнивой, не ревновала она бывшего мужа и к его новой женщине. Она очень переживала из-за того, что он ушел, но уж если это случилось, она желала ему счастья. Вот так.
— Эва! — улыбнулся он, взмахнув светло-рыжим чубом. — Выглядишь усталой.
— Да, были кое-какие проблемы.
Она разгладила ладонями юбку.
— Творческого порядка? — спросил он без тени иронии.
— Нет, вполне конкретные, земные проблемы.
— Что-то серьезное?
— Гораздо хуже, чем ты даже можешь себе представить.
Он на секунду задумался над ее ответом и наморщил лоб.
— Если я могу тебе чем-то помочь, только скажи.
— Может быть, и придется — со временем.
Он по-прежнему стоял на пороге, а Эмма цеплялась за его штанину и серьезно смотрела на мать. Девочка была настолько тяжелой, что Юстейну было непросто удерживать равновесие. Он испытывал к бывшей жене чувство глубокой симпатии, но она жила в мире, который для него был совершенно чужим, — в мире искусства. И все равно она была важной частью его жизни и навсегда ею останется.
— Принеси свою сумку, Эмма, и поцелуй маму, мы уезжаем.
Дочка с удовольствием послушалась. И оба исчезли за дверью. Эва подошла к окну, проводила глазами машину, которая влилась в поток на дороге, и опять уселась на диван. Закинула ноги на диванный валик и закрыла глаза. В комнате царил приятный полумрак, было довольно тихо. Она старалась дышать ровно и спокойно. И скоро наступила полная тишина. Ей следовало в полной мере наслаждаться такими мгновениями. Она знала, что осталось недолго.
Сейер щедро плеснул себе в стакан виски и прогнал пса с кресла. Это был леонбергер — семьдесят килограммов живого веса, пять лет от роду, но довольно ребячливый. Звали его Кольберг. То есть на самом деле звали его совершенно иначе, поскольку у заводчика, составлявшего родословные, была своя система. Например, он использовал названия песен «Битлз», начиная с первой буквы алфавита; когда родился Кольберг, заводчик как раз добрался до буквы «L». Поэтому пса назвали «Love Me Do». А сестру щенка назвали «Lucy in the Sky».[6] Сейеру делалось худо, когда он вспоминал об этом.
Пес смирился с тем, что его прогнали, тяжело вздохнул и улегся у ног хозяина. Большая голова лежала на ступнях Сейера, они даже вспотели в толстых носках. Но Конрад был не настолько бессердечен, чтобы убрать их. В какой-то степени это было даже приятно, во всяком случае в зимнее время. Он пригубил виски и закурил самокрутку. Это были его вредные привычки: один-единственный стакан виски и одна-единственная самокрутка. И поскольку он курил мало, то сразу почувствовал, что сердце забилось немного быстрее. В тихие, спокойные дни он ездил на аэродром и прыгал с парашютом, правда, в отличие от Элисе, дурной привычкой это он не считал. Но он уже восьмой год вдовел, а дочка выросла и была вполне обеспечена. Кроме того, нельзя сказать, чтобы Сейер был безрассудным смельчаком — он прыгал только при идеальных погодных условиях, и головокружительные маневры его соблазняли мало. Ему просто нравилось ощущение нарастающей скорости, нравилось парить в воздухе, созерцать чудесные виды, хутора и поля далеко внизу, они образовывали причудливые разноцветные узоры, кое-где виднелись нитки дорог, это было похоже на сложную лимфатическую систему какого-то огромного организма: строения, стоящие ровными рядами, красные, зеленые и белые домики. На самом деле человек нуждается в системе, думал он, выпуская колечки дыма, поднимавшиеся к потолку.
У Эгиля Эйнарссона тоже была своя система, у него была вполне упорядоченная жизнь: работа на пивоварне, жена и сын, свой круг приятелей в пивной в южной части города. Год за годом один и тот же маршрут, дом — пивоварня — дом — пивная — дом. Автомобиль с бесконечным числом мелких деталей, которые нужно было чистить, смазывать и подкручивать. Недели — месяцы — годы. В жизни его не было ничего драматичного: в школе он перебирался из класса в класс, как и все остальные, ничем особо не выделяясь, ходил к священнику, был конфирмован, два года учился на инженера в Гетеборге — правда, это образование ему так никогда и не пригодилось, — и, наконец, стал рабочим на пивоварне. Ему нравилась его работа. Зарабатывал он достаточно. Никаких высот в жизни не достиг, но и проблем особых не было. Обычный парень. Жена у него была довольно миленькая, у нее тоже были свои обязанности. И вот кто-то его прирезал. «Пятнадцать ударов ножом, — подумал Сейер, — интересно, как это такому парню, как Эйнарссон, удалось пробудить такие страсти?» Инспектор отхлебнул еще виски и продолжал лениво размышлять. Разумеется, надо внести в список новые имена, людей, о которых они не подумали раньше, с которыми стоило бы поговорить. А там, глядишь, вся трагедия может предстать в совершенно ином свете. Он постоянно возился с машиной. «Опель Манта», модель 1988 года. И вдруг ему захотелось ее продать. Кто-то, один человек или несколько, проявил интерес к машине. Эйнарссон не помещал объявлений в газетах, ни единой живой душе не говорил, что собирается продать машину, — это известно. Сейер затянулся еще разок и задержал дым в легких на несколько секунд. «А у кого Эйнарссон ее купил в свое время?» — подумал он вдруг. Этого вопроса инспектор никогда раньше себе не задавал. А может, следовало бы? Он резко поднялся и подошел к телефону. И пока ждал, когда же поднимут трубку на другом конце провода, убеждал себя в том, что у него есть уважительная причина для позднего звонка. Фру Эйнарссон ответила после второго гудка. Она выслушала его, ни о чем не спросила и ненадолго задумалась.
