Оказавшись у столика, она обнаружила, что официант уже убирает с него пустые бокалы, а ее пятеро подруг изучают поданный им счет.
— С тебя причитается шестнадцать двадцать пять, — сообщила Ребекка, поднимая глаза от крохотного дисплея своего калькулятора.
Ребекка дружила с ней еще с колледжа, и за все это время ее привычки нисколько не изменились: счета от совместных возлияний неукоснительно делились на число присутствующих вплоть до цента.
Алисия глянула на сиденье своего стула, где оставила сумочку, но не увидела ее. Тогда она посмотрела на пол и даже заглянула под стол.
— Никто из вас, случайно, не брал мой ридикюль?
Но подруги только пожимали плечами, недоуменно посматривая друг на друга.
— Вот черт, — выругалась Алисия. — Кто-то спер мою сумку.
— Ты уверена?
— Абсолютно. Я вынула из нее телефон, чтобы позвонить Винсу, и, когда выходила, повесила на спинку стула.
В настоящий момент на спинку ее стула опирался бедром какой-то парень. Их столик был окружен со всех сторон тесным кольцом толпившихся в баре посетителей, не нашедших себе места, так что злоумышленнику не составило бы труда незаметно стянуть сумочку.
— Я заплачу твою долю по счету, — сказала Ребекка. — А ты пока расспроси хозяйку. Вдруг твой ридикюль просто упал, а кто-то поднял его и передал ей?
— Попробую, — вздохнула Алисия, хотя и считала, что ее выпотрошенный ридикюль скорее всего покоится на дне мусорного ящика и какой-нибудь негодяй уже оплачивает ее кредитной карточкой телевизор с шестидесятидюймовым плазменным экраном.
Алисию отделяло от хозяйки бара целое море человеческих голов, и она, протискиваясь к стойке, столкнулась по меньшей мере с двумя дюжинами посетителей.
— Никто не передавал вам сумочку? — спросила Алисия у хозяйки.
— Как она выглядит? — осведомилась та.
— Черная с плечевым ремешком. Фирмы «Кейт Спейд».
Хозяйка вытащила злополучную сумочку из-под стойки. В этот момент к ним протиснулась сквозь толпу Ребекка.
— Ну вот ты и нашла ее! Где она была?
— Одна из наших официанток нашла ее в дамской комнате, — пояснила хозяйка.
— Но я ее там не оставляла, — сказала Алисия.
— Может, ее оставила там одна из выпитых тобой «Маргарит»? — пошутила Ребекка. — Проверь, всели на месте.
Алисия открыла сумочку, но в баре было слишком темно, чтобы рассмотреть ее содержимое. Они с Ребеккой вышли на улицу, и их мгновенно объял холод. Температура падала с каждой минутой, но взволнованная Алисия не чувствовала этого. Снова открыв сумку, она с большим удивлением обнаружила, что бумажник в полной сохранности вместе с кредитной карточкой и всей наличностью.
Ребекка вытащила у нее из кошелька двадцать долларов:
— Это за напитки. Теперь я должна тебе три семьдесят пять.
Алисия отступила, прежде чем Ребекка успела предъявить права на что-нибудь еще из содержимого ее ридикюля. Потом расстегнула молнию и проверила внутренний боковой карманчик.
— Странное дело: у меня пропала губная помада.
— Угхм… — скептически хмыкнула Ребекка. — Ну кому, скажи на милость, могла понадобиться твоя губная помада?
Алисию охватило неприятное чувство. Ей вдруг представилось, что в сумке порылся некий извращенец, который теперь выводит на своих яйцах ее инициалы принадлежавшей ей «бледно-розовой № 3». Возможно, она слишком остро отреагировала на случившееся, но уж так устроена голова у копа.
— Мне приходит на ум только один субъект.
— Имеешь в виду того парня на мосту, который хотел с тобой встретиться? Но разве он не в тюрьме?
— Мне позвонили из участка вскоре после того, как я ушла с работы, и сообщили, что его выпустили. Каким-то образом ему удалось внести залог.
— Если бы бомж пробрался в ресторан Хьюстона, его бы наверняка заметили.
— А вдруг он, прежде чем выйти из тюрьмы, привел себя в порядок и сменил обличье?
— До такой степени, что смог проникнуть даже в дамскую комнату? Ведь твою сумочку нашли там, если не ошибаюсь?
— Это верно.
— Но это должен быть именно он, не так ли? Кто другой мог покуситься на твою помаду?
Алисия оглянулась на ресторан. Собравшаяся возле него толпа, отражавшаяся в двустворчатых зеркальных дверях, показалась ей в два раза больше, чем в действительности.
— Представления не имею, — сказала она.
Ночь, когда Фэлкон вернулся на улицу, была самой холодной в году.
Адвокат уже затемно внес за него залог в десять тысяч долларов. Свайтек хотел обсудить со своим клиентом создавшееся положение, прежде чем тот окажется на свободе. Фэлкон же желал выйти немедленно. Свайтек, естественно, произнес прочувствованную речь, более приличествующую социальному работнику, и выразил глубокую обеспокоенность его неустроенностью. «Снимите себе квартиру, Фэлкон, купите теплую одежду, начните новую жизнь — короче, сделайте хоть что-нибудь на те деньги, которые храните в банковской ячейке». Можно подумать, он действительно хотел ему добра. Как бы не так! В сущности, этим адвокатишкам наплевать на своих клиентов, особенно бедных и бездомных. Он, Фэлкон, не дурак и не намерен выслушивать такого рода сентенции перед тем, как будет задан главный вопрос. Его адвокат был прежде всего законник и как всякий юрист чрезвычайно заинтересован происхождением денег своего подопечного. Не то чтобы эти ублюдки отказывались брать грязные деньги. Совсем нет. Просто они стремились со всех сторон себя обезопасить, чтобы без лишних проблем получить свой гонорар. У них только одно на уме: гонорар, гонорар, гонорар…
— Не суетись так, Свайтек! — крикнул Фэлкон в пустоту ночи. — Все равно ты моих денег не получишь.
Майами-ривер в лунном свете походила на струю черных чернил. За исключением проезжавших по разводному мосту автомобилей, ничто не нарушало тишины и покоя в этой части набережной. Шелест автомобильных шин по железной поверхности моста разносился в холодном сухом воздухе особенно далеко. Фэлкон не знал, отчего это происходит, да ему, признаться, было и наплевать. В настоящий момент хотелось одного — помочиться. Пристроившись у опоры моста, он расстегнул брюки и… ничего дельного не получилось. Его раздражали проезжавшие по мосту автомобили. Машины проносились над головой в свете фар и сопровождении звуков, напоминавших быстрые приглушенные хлопки лазерных пушек из компьютерных игр. Все это мешало ему мочиться. Процесс опорожнения мочевого пузыря требовал ясной головы и полной сосредоточенности. А иначе моча выходила тонкой прерывистой струйкой, толчками. И это у него, у «пожарного», который в свои лучшие времена мог с десяти футов окатить стоявшую на улице лавочку как из брандспойта! Фэлкон застегнул ширинку, так и не справив нужду как следует, — на улице слишком холодно, чтобы стоять здесь полночи с членом наперевес. Еще не хватало поморозить такой прибор. Ведь недаром же та женщина ему говорила, что он хорошо компенсирован, не так ли, Свайтек?
Приведя себя в порядок, Фэлкон внутренне собрался перед последним броском к цели своего путешествия. Он почти уже добрался до дома. Об этом свидетельствовал открывшийся взгляду знакомый изгиб реки. Ему нравилось жить у воды. А купаться, когда ее температура достигала семидесяти градусов по Фаренгейту, было одно удовольствие. В сущности, это единственная возможность для бедняка принять «горячую» ванну. Только его, Фэлкона, бедняком не назовешь. Ха! А богатые люди отличаются от простых смертных.
— Да, я умен и отличен от всех прочих, — произнес он, снова ни к кому конкретно не обращаясь.
В морозном воздухе ночи дыхание вырывалось изо рта легчайшим облачком пара. Между тем становилось все холоднее. Как такое возможно? Все-таки здесь Майами, а не Рочестер. Свайтек предлагал отвезти его в социальный приют, но он отказался. Как-никак у него есть свой дом. Пусть это всего лишь разбитый автомобиль, но в нем имеются все необходимые ему, Фэлкону, удобства и предметы комфортной жизни — телевизор, стереопроигрыватель, тостер. Он не сомневался, они бы работали, подведи к его автомобилю электричество. Он и большой посудомоечной машиной мог бы обзавестись, если бы ему хватило сил донести ее до автомобиля. Какие только вещи не выбрасывают порой на улицу люди — просто уму непостижимо! То, что они называют барахлом и мусором, никакие не мусор и не барахло. Это предметы обихода, от которых владельцы устали. Они не были ни сломанными, ни изношенными, ни даже грязными. Просто немного устарели, и люди заменили их новыми. И выбросили на помойку все эти газонокосилки, радиоприемники, блендеры… и Бушмена. Ты меня слышишь, Бушмен? Это ты барахло и мусор! Ты, Бушмен, самое распоследнее вонючее барахло и мусор!
— Кого это ты называешь мусором, дружок?
Фэлкон повернулся. Он все еще стоял у моста. А его приятель по прозвищу Бушмен лежал рядом на земле и смотрел на него снизу вверх. Опять этот сумасшедший ямаец выхватывает мысли прямо из его головы! Или, быть может, он, Фэлкон, заговорил вслух незаметно для себя?
