— Борис, Борис, говорите, пожалуйста, по-французски, барышня совсем не понимает немецкого…
Мужчина в смокинге растерянно огляделся, заметил, наконец, Лиз, сухо наклонил голову.
— Мое почтение, мадемуазель. — Акцент у него был не сильнее, чем у дедушки Макса, но какой-то странный, совсем не немецкий. — Борис Вайнахский, художник… Еще раз простите за опоздание, Макс, совсем заработался, потерял счет времени…
— Вы прощены. Налейте себе что-нибудь.
Художник отошел к столику с разнокалиберными бутылями, а дедушка Макс обернулся к Лиз и тихо сказал:
— Борис живет в том домике на холме. Отменный пейзажист. Как-нибудь загляни к нему, посмотри работы, и не бойся, он совсем не страшный, только дикий немного, что неудивительно, потому что он русский…
— Макс, я все слышу, — неожиданно отозвался художник. — Во-первых, я не дикий, а наполовину ручной, а во-вторых, не русский, а наполовину ингуш, это такой народ на Кавказе…
— Тысяча извинений, дорогой Борис, вечно забываю, что не все такие глухие, как я… Что ж, начнем, пожалуй.
Лиз освободила кресло для Бориса, вновь улеглась на шкуру медведя и принялась с любопытством разглядывать гостя. Она никогда еще живьем не видела ни одного русского…
* * *
— Что ж, Бет, меня ознакомили с твоими достижениями. — Лорд Морвен неторопливо перебирал бумаги, разложенные перед ним на массивном письменном столе. — Отличные знания по всем обязательным предметам, сертификат об окончании курса русского языка и культуры, диплом Академии Искусств, участие в трех выставках. Победа на конкурсе бальных танцев, приз за исполнение роли Розалинды, вице-капитан хоккейной команды, хм-м, это уже интересно. Комплиментарный отзыв доктора Баффина, в высшей степени комплиментарный отзыв мистера Мак-Коркиндейла, что, впрочем, неудивительно… У меня только один вопрос, Бет.
— Да, сэр?
Элизабет навытяжку стояла в центре громадного зала — библиотеки особняка лорда Морвена на Гросвенор-Сквер.
— Долго ли еще вы, леди Элизабет Морвен, намерены выставлять на всеобщее посмешище себя, тем самым, косвенно, и меня, вашего отца и опекуна. Отвечайте!
— Я не понимаю, о чем вы, сэр…
— Я говорю о тех преувеличенных знаках внимания, которые ты оказываешь мистеру Мак-Коркиндейлу. Лодочные прогулки, посиделки в кафе, наконец, эта нелепая сушеная роза, вложенная тобой между страничек эссе по истории английского театра. Согласись, это несколько выходит за рамки нормальных отношений школьницы и ее наставника.
— Но, сэр, я же не вечно буду школьницей!
Лиз дерзко взглянула отцу в глаза, но тот лишь рассмеялся.
— О да, и я ничуть не сомневаюсь, что твою прелестную головку не раз посещали картинки вашего совместного счастливого будущего: маленький домик на берегу Северна, кварта молока под дверью, целый выводок маленьких рыжих Мак-Коркиндейлов… Да только, деточка моя, это исключено, совершенно исключено. И отнюдь не потому, что твой отец — ископаемый тиранозавр, одержимый всеми сословными предрассудками викторианской эпохи. А потому, что твой избранник — чистопородный гей, иными словами, джентльмен, предпочитающий мужчин. Кстати, это одна из причин, почему многие лучшие семьи Англии без опасений вверяют ему своих дочерей. Вот так. Пусть эта маленькая история послужит тебе уроком на будущее. И запомни, Бет: леди может подать повод для злословия, для зависти, для осуждения, но никогда — для насмешек… А в остальном ты была молодцом.
Лорд Морвен встал из-за стола, приблизился к Бет, подставил бритую щеку для безучастного поцелуя.
— Убежден, что ты достойна награды. Собирайся, поедешь в город с мадам Нонжар, закажешь себе платье для рождественского бала. Мы приглашены в Чатсворт, к герцогу и герцогине Девонширским. Ты рада?
— Да, сэр…
Лорд Морвен поморщился.
— И не зови меня «сэр». Это вульгарно. «Папа» звучит гораздо лучше.
Драматургически выстраивая свое появление в жизни Лиз, лорд Морвен слишком затянул с собственным выходом на сцену, чем допустил роковую ошибку. Место отца в сердце Лиз уже было занято другим. Точнее, другими — чудаковатым русским художником Борисом Вайнахским, открывшим ей волшебный мир искусства, и старым греческим отшельником Максом Рабе, подарившим ей сокровища душевного тепла…
Эндрю Морвен, всей жизнью наученный тонко разбираться в малейших нюансах человеческих отношений, почувствовал это сразу. Чуждое влияние он пресек сразу. Не желая настраивать дочь против себя, он не запретил ей переписку со стариками, но неоднократно планируемые поездки на остров под разными предлогами переносились, откладывались, отменялись.
Разговоры, подобные вышеприведенному, случались крайне редко. Чувствуя неослабевающую отчужденность дочери, лорд Морвен не навязывал ей свое общество, мелочной опекой не досаждал. Тем не менее, был в курсе каждого ее слова, поступка, контакта, благо глаз и ушей у него в этом мире хватало. И едва лишь намечалось что-то, чреватое в перспективе нарушением его планов касательно дочери, меры принимались решительно и незамедлительно, и всегда чужими руками. Нередко Лиз бывала расстроена, обижена, огорчена, но упрекнуть отца не могла, его светлость был, как всегда, решительно не при чем.
Нечастые встречи с отцом всегда заканчивались для Лиз каким-нибудь приятным — и недешевым — сюрпризом. То славным маленьким пони, то бриллиантовыми сережками, то путешествием по Европе. На пятнадцатилетие отец подарил ей первый автомобиль, ярко-красный спортивный «эм-джи», на окончание школы — грандиозный «выход в свет» в кенсингтонском дворце самой леди Ди, супруги наследного принца Чарльза. Пару в первом танце ей составил блистательный Марк Филипс, муж принцессы Анны. Мундир полковника королевской гвардии великолепно смотрелся рядом с ее пышным белым платьем.
Лиз самозабвенно кружилась в вальсе, а с балкона ее из-под морщинистых век внимательно изучала пара водянистых глаз.
— Ax, Морвен, ax, злодей, где ж вы до сих пор прятали такое сокровище? — Джейкоб Цорес, биржевой воротила и миллиардер, пыхнул толстенной сигарой и подмигнул сидящему напротив лорду.
— К тому же, аутентичная леди Морвен, единственная наследница титула, — поддакнул Морвен.
— Титул-шмитул! Главное, как говорил мой одесский папа, чтобы было на что приятно посмотреть… Морвен, это шутка! А если серьезно, главное в жене — это семья жены. А ее семья — это вы. Морвен, я говорю да! — Он протянул короткопалую, волосатую руку. Морвен с чувством пожал ее. — А девочка наша не взбрыкнет? Породистые кобылки — они норовистые.
— Это я беру на себя… Дело за вашим Джо, надо, чтобы и он присоединился к нашему решению.
— Мой-то? Да этот шлимазель дрочит в пижаму на ее симпатичную фоточку. — Джейкоб Цорес испытующе взглянул на собеседника. На монгольском лице лорда Морвена не дрогнул ни один мускул. — Это шутка, Морвен! Но, как говорил мой одесский папа, в каждой шутке есть доля шутки!
Биржевой магнат расхохотался, похлопал Морвена по плечу и шумно икнул. Как говорил его одесский папа, цирлих-манирлих важен после первых десяти тысяч, дважды важен после первых ста тысяч, трижды важен после первого миллиона, а после первого миллиарда можно и расслабиться…
Лорд Морвен, вероятно, хорошо подготовился к разговору с дочерью, тщательно определил пропорцию и очередность разъяснений, уговоров, посулов и угроз. Только ничего этого не понадобилось. Лиз спокойно выслушала вступительную речь отца, без каких-либо комментариев поглядела на фотографию суженого — рябое лошадиное лицо, ранние залысины, большой нос, очки в толстой роговой оправе, типичный облик молодого еврейского интеллектуала, физиономическая вариация на тему Артура Миллера. Ей было все равно. После крушения с Аланом мужчины в ее жизни перестали иметь значение.
— Ты все уже решил, ведь так? От меня требуется лишь формальное согласие. Что ж, я согласна. Но при одном условии…
Морвен напрягся. Оказывается, он совсем не знал свою дочь.
— Говори… — тихо приказал он.
— Как я поняла из твоих слов, официальная помолвка приурочена к моему восемнадцатилетию. Так вот, оставшиеся до этого полтора года я буду учиться живописи. Профессионально. В Москве или в Петербурге, который Ленинград.
— В России, которая СССР? — подхватил Морвен, ожидавший чего угодно, только не этого. — Лиз, ты сошла с ума. Россия! Эта страна непригодна для жизни. Я знаю, о чем говорю, я бывал там неоднократно. Там не достать даже, извини, гигиенических прокладок.
— Ничего, что-нибудь придумаю…
Лорд недолго обдумывал этот разговор и решил, что политичней будет не разубеждать дочь, а потрафить ее странной, но, в сущности, безобидной фантазии, дабы заручиться ее покорностью в деле куда более важном. Но, чтобы обезопаситься от всякого рода неожиданностей, такую поездку следовало должным образом организовать.
