В белых кожаных брюках, обтягивающих длинные стройные ноги, она казалась еще выше, чем на самом деле. Прямые волосы по обе стороны прямой челки, и эта прямоугольная рамка усиливала ощущение японского комикса. Свободного покроя белоснежная шелковая блузка в лучах подсветки отдавала в синеву, подчеркивая узкие крепкие плечи и груди совершенной формы — точно две безупречные волны. Боже, как пошли бы сюда те бриллиантовые серьги!
Мой взгляд, неохотно отпустив ее, скользнул дальше. Публика стояла и вежливо беседовала возле картин. Обычный контингент. Богатые, хорошо пахнущие финансисты (костюм с галстуком) и звезды средней величины (костюм с дизайнерской футболкой). Женщины (дизайнерские платья) были актрисами, писательницами или политиками. Также, разумеется, имелся букет молодых, так называемых перспективных и, вероятно, неимущих художников-нонконформистов (рваные джинсы и футболки с надписями), которых я в душе именовал «Куинз Парк Рейнджерс». Поначалу я морщил нос при виде их в списке, но Диана убедила меня, что нам нужно и что-то «пикантное», что-то более живое и опасное, чем меценаты, расчетливые инвесторы и те, кто ходит сюда в порядке заботы о собственном культурном имидже. Классно, конечно, только я-то знал, что эти субчики явились сюда, потому что выклянчили у Дианы приглашение. И потому что Диана сама понимала — они тут ради того, чтобы найти покупателей для себя самих, все ведь знают, что она не может отказать, когда ее просят о помощи. Я заметил, что многие — большей частью мужчины — то и дело поглядывают исподтишка в сторону Дианы. Ничего, обойдутся. Такой прекрасной женщины им не заполучить никогда в жизни. И это не допущение, а бесспорный, неопровержимый факт, вытекающий из того, что она — прекраснейшая. И моя. Насколько последнее бесспорно — этой мыслью я старался себя не грузить. Просто напоминал себе, что до сих пор Диана по-прежнему все так же слепа.
Я пересчитал мужчин в галстуках. Так выглядят возможные покупатели. Квадратный метр Нёрума нынче стоит около пятидесяти тысяч. Пятьдесят процентов комиссионных идет галерее, так что можно продать не так уж много и уже окупить сегодняшний вечер. Вернее, нужно продать хоть что-то, потому что с продажи первого Нёрума прошло уже прилично.
Теперь публика устремилась к дверям, и мне пришлось отойти чуть в сторону, чтобы пропустить остальных к подносу с шампанским.
Я побрел к моей жене и Нёруму, чтобы сообщить ему, как я перед ним преклоняюсь. Преувеличение, конечно, но не то чтобы полное вранье — парень несомненно хорош. Но прежде чем я протянул ему руку, художник был атакован неким слюнявым малым, явно давним знакомцем, и утащен прочь к какой-то женщине, виновато улыбающейся, точно ей приспичило по-маленькому.
— Хорошо выглядишь, — сказал я и встал рядом с Дианой.
— Привет, любимый.
Она улыбнулась мне сверху вниз и одновременно махнула рукой девушкам-близнецам, чтобы те прошли еще один круг с фуршетными закусками. Суши — это уже вчерашний день, и я предложил новый кейтеринг — «Алжери», североафриканская кухня с французским уклоном, весьма жгучая. Во всех смыслах. Но увидел, что Диана снова заказала все в «Багатель». Тоже вкусно, конечно. И в три раза дороже.
— Хорошие новости, милый, — сказала она, просовывая руку мне под локоть. — Помнишь, ты рассказывал про должность на той фирме в «Хортене»?
— «Патфайндер», да. Ну и что там?
— Я нашла для них отличного кандидата.
Я глянул на нее, слегка опешив. Как охотник за головами я время от времени, разумеется, использовал Дианину клиентскую базу и ее круг общения, включавший немало значимых в экономике фигур. Причем без особых угрызений — ведь это я финансировал всю эту прорву. Необычным было то, что Диана сама предложила конкретного кандидата на конкретное место.
Она взяла меня под руку, наклонилась и шепнула:
— Его зовут Клас Грааф. Отец голландец, мать норвежка. Или наоборот. В общем, он три месяца назад уволился и только что перебрался в Норвегию, получил дом в наследство и теперь им занимается. У себя в Роттердаме был топ-менеджером в одной из крупнейших европейских фирм по GPS-технологиям. И совладельцем, пока весной их не купили американцы.
— В Роттердаме, — повторил я, отпив шампанского. — А как фирма называется?
— «ХОТЕ».
Я поперхнулся шампанским.
— «ХОТЕ»? Ты уверена?
— Вполне.
— И его сиятельство был там топ-менеджером? Прямо самым-самым топом?
— Грааф — это фамилия, я не думаю, что он…
— Ну да, ну да, а его номер у тебя есть?
— Нет.
Я застонал. «ХОТЕ». Именно эту фирму в «Патфайндере» мне назвали как образец. «ХОТЕ», в точности как теперь «Патфайндер», было маленьким высокотехнологичным предприятием, поставлявшим GPS-технологии европейской оборонной промышленности. И бывший глава этой фирмы — просто самое оно. Надо спешить. Все рекрутинговые фирмы утверждают, что выполняют заказы исключительно в своей узкой, эксклюзивной сфере, только так можно работать серьезно и систематично. Но ради такой большой оранжевой морковки — процентов с номинальной годовой зарплаты, приближающейся к семизначному числу, — принципами можно и поступиться. А должность управляющего директора «Патфайндера» — это очень большая, оранжевая и востребованная морковка. Заявки были размещены в трех рекрутинговых агентствах — «Альфа», «ISCO» и «Korn/Ferry International». В трех самых лучших. Поэтому дело не только в деньгах. Когда мы работаем по системе «no cure, no рау», то берем предварительный платеж на покрытие издержек, потом следующую выплату, если предложенный нами кандидат соответствует требованиям, о которых мы условились с заказчиком. А основную, реальную сумму — только когда заказчик принимает на работу того, кого мы порекомендовали. Жирно, конечно, но речь-то реально — реально! — идет о простой вещи: выиграть. Быть царем горы. Встать на платформу.
Я прислонился к Дианиному плечу:
— Послушай, дорогая, это важно. Нет идей, как мне вообще с ним связаться?
Она улыбнулась:
— Ты такой милый, когда тебе не терпится!
— Ты знаешь, где…
— Естественно.
— Где, где?
— Вон стоит. — Она показала рукой.
Напротив одной из весьма экспрессивных картин Нёрума — истекающий кровью мужчина в садомазохистском кожаном шлеме — маячил некто худощавый, прямой и в костюме. В лысом загорелом черепе отражался свет прожекторов. Взбухшие, узловатые жилы на виске. Костюм явно сшит на заказ. На Сэвил-роу, как я понял. Рубашка без галстука.
— Позвать его, любимый?
Я кивнул и посмотрел ей вслед. Приготовился. Заметил его благосклонный кивок, когда Диана обратилась к нему и указала в мою сторону. Они подошли ко мне. Я улыбнулся, но не слишком широко, протянул руку чуть раньше, чем он приблизился, — но не слишком рано. Повернулся к нему всем корпусом, глаза в глаза. Семьдесят восемь процентов.
— Роджер Браун, очень приятно, — свое имя я произнес на английский манер.
— Клас Грааф, мне также очень приятно, с моей стороны.
Если не считать этой по-иностранному витиеватой вежливой конструкции, его норвежский был почти безупречен. Рука сухая, горячая, рукопожатие твердое, но в меру, длительность — положенные три секунды. Взгляд спокойный, любопытный, бодрый, непринужденная, дружелюбная улыбка. Единственное, что меня смутило, — он оказался не таким высоким, как я рассчитывал. От силы метр восемьдесят — некоторое разочарование, с учетом лидерства голландцев в антропометрическом отношении, средний рост мужчины — 183,4 см.
Прозвучал гитарный аккорд. Точнее — Gllsus4, с которого начинается «А Hard Day's Night» у «Битлз», из одноименного альбома 1964 года. Я знал это, потому что сам закачал его в качестве рингтона Диане на ее мобильник от «Прада». Она поднесла тонкую, элегантную вещицу к уху и, кивнув с извиняющимся видом, отвернулась.
— Я слышал, господин Грааф перебрался к нам сюда совсем недавно?
Я сам слышал, как это прозвучало — репликой из эдакой старомодной радиопьесы, но назначение вступительной фразы — подстроиться под собеседника и продемонстрировать собственный низкий статус. А уж преображение себя ждать не заставит.
— Я получил в наследство от бабушки квартиру, на Оскарс-гате. Она два года пустовала и нуждается в ремонте.
— Вот как!
Я, улыбаясь, поднял обе брови — выражение интереса, но без назойливости. Только чтобы дать ему возможность, следуя социальным кодам, ответить чуть более развернуто.
— Да, — сказал Грааф. — Приятно сделать перерыв после многих лет напряженной работы.
Теперь ничто не мешало перейти прямо к делу:
— В «ХОТЕ», насколько я понимаю?
