На лицах посетителей — легкая обреченность. Они сидели и ждали уже давно. Пожилой заметно нервничал, точно заранее чувствовал себя виноватым — это известная особенность казенных помещений, так действовать на людей.
Женщина, наоборот, словно заранее настраивала себя на бескомпромиссную битву за независимость.
Время шло. Пожилой несколько раз бросал взгляд на соседку, но заговорить не решался. Потом, наконец, откашлялся и заговорил. Голос у него был хриплый и неуверенный.
- Вы к кому? - спросил пожилой. Она с удивлением посмотрела на него, словно подала голос мебель или пыльный фикус в углу.
- Я вот к Васину… - продолжал седой. – Старшему следователю, знаете такого? Написано, в десять десять. Да чего-то все не зовут. Так вы тоже к Васину?
Женщина пожала плечами.
Вдруг за дверью кабинета раздался звонок телефона. Резкий и пронзительный, словно сирена. Посетители дружно вздрогнули. Пожилой втянул голову в плечи, женщина оглянулась и фыркнула.
Телефон продолжал звонить.
Этот звонок разносился по зданию, резонировал в пустых коридорах. Телефон звонил и звонил.
Пожилой сморщился, покрутил головой, женщина поджала губы.
Это долгий, режущий по нервам звонок.
Вдруг пожилой поднял голову. В коридоре показался молодой человек в штатском. На нем был дорогой, отлично сидящий серый костюм-тройка, тонкая золотая цепочка на запястье.
Молодой человек торопливо прошел мимо посетителей. Женщина на мгновение привстала… но сразу поняла, что это не к ней.
- Потом, - сказал молодой небрежно.
Человек в костюме достал ключ с биркой, открыл дверь. Вошел и захлопнул ее за собой.
Пожилой посмотрел на женщину и сказал:
- Вот так. Мы-то для них никто.
Женщина фыркнула и пожала плечами. На двери — табличка «Старший следователь по особо важным делам Васин А. В.».
Старший лейтенант юстиции, “важняк” Васин прошел вглубь, к столу. Кабинет выглядел как офис бизнесмена средней руки начала двухтысячных. Деньги и возможности уже есть, а вкуса пока нет. Все тот же навязший в зубах безликий евроремонт, все те же бежевые пластиковые панели, зеленая кожа отделки стола, все те же золотые органайзеры, личный календарь, которым никто никогда не пользуется, портрет Самого в строгой рамке на стене. Нарушал общую евростерильность только огромный сейф в углу кабинета, грубый металл в наплывах серой краски.
На столе стоял телефон-селектор с множеством переключателей. Телефон опять разразился пронзительной трелью, лейтенант поморщился.
Он чуть помедлив, снял трубку. Выбрал и нажал кнопку. Щелк.
- Следственный комитет… слушаю!
В трубке ответили. Слегка брезгливое выражение лица лейтенанта мгновенно, как по волшебству, изменилось.
- Васин! - раздался в трубке резкий начальственный голос. - Какого хера трубку не берешь?!
Лейтенант порадовался, что Максимыч его не видит — иначе бы точно вставил пистон за гражданскую одежду. Следователь на рабочем месте должен быть в форме, с начищенными погонами, отутюжен, чисто выбрит и взмылен от усердия.
- Да… Виноват, - он невольно вытянулся по струнке. «Это уже привычка», раздраженно отметил лейтенант. В штатском это выглядело странно. В стеклянной двери шкафа отражался растерянный молодой человек. Лейтенант увидел себя и передернулся. Он привык воспринимать себя, свой образ по другому. Самоуверенность и вальяжность “крутого следака” слетели с него в мгновение ока, остался только этот… молодой выскочка в отражении.
- Еще как виноват! - подытожил Максимыч. - Юрьевна где?!
- Виноват, тарищ полковник… Светлана Юрьевна? - лейтенант оглянулся. - Она сейчас в допросной…
- Я звоню, она не берет. Вы что там, совсем охуели без меня?! У нас, блять, жопа, а они на звонки не отвечают!
- Так, наверное, она мобильный выключила… - начал лейтенант.
Максимыч прервал его новым потоком ругани и проклятий. Потом начальник кратко, зато красочно описал, что случилось, — лейтенант охнул. Новости были еще те.
- Бегом! - скомандовал Максимыч и бросил трубку. Гудки.
- Есть бегом!!
Лейтенант аккуратно положил трубку на рычаг, на мгновение задержался. На стене напротив стола висел портрет Самого. Казалось, Сам сейчас приложит палец к губам – мол, храни государственную тайну. “Такое попробуй сохрани”, подумал лейтенант. Новости жгли его изнутри, как напалм.
Лейтенант вышел из кабинета, аккуратно закрыл за собой дверь. Оглядел сидящих, явно не понимая, кто они. Мысли его витали далеко. Он рассеянно положил ключ в карман пиджака — и вдруг сорвался с места, побежал.
Пожилой и женщина посмотрели ему вслед, переглянулись. Пожилой дернул плечом: «я же говорил».
- Суки, - сказала вдруг женщина отчетливо. Пожилой подумал и кивнул. “Суки”.
- Я же говорил, - сказал он.
Глава 2-2. Следачка
Кофейная горечь камнем горела в желудке. Юрьевну угостил знакомый опер из управления, заскочивший в СК “буквально на пять” минут, отдать документы. И как водится у оперов, околачивавшийся в СК уже часа два, пока она не отправила его обратно.
Опера крутые ребята, но с ними нужна железная рука.
Кофе у оперов был настолько плох, что даже вошел в местные легенды. Он не бодрил, а вызывал долгоиграющую мутную злость и раздражение желудка. Прививка от человечности, как сказал однажды Максимыч. Такой кофе хорошо брать с собой в засаду или на ночное дежурство. Точно не уснешь. Юрьевна покачала головой. “Зачем я вообще согласилась?” Кофе был горячий, в зеленом советском термосе и отдавал жестким привкусом металла. Точно, горячий, вспомнила она. Над кружкой поднимался пар. На это она и купилась.
Если сейчас подняться на второй этаж, можно выпить хорошего, по настоящему хорошего кофе из дорогой кофемашины — и сделать это в тишине и уюте, сидя на кожаном диванчике. Но — это же надо подняться. Время, силы. Нафиг.
Капитан юстиции, старший следователь по особо важным делам Меркулова Светлана Юрьевна — для коллег просто “Юрьевна”. Ей недавно исполнилось сорок лет, но “Юрьевной” она стала с момента, как пришла работать в милицию (тогда еще милицию). В юридической академии, где она училась заочно, Юрьевна на некоторое время стала “Светой”, но это быстро закончилось. Максимыч забрал ее с третьего курса в прокуратуру, потом потянул за собой в следственный комитет, а затем — через некоторое время — и в главное управление.
Сейчас, в допросной, Юрьевна была одета как на бал. Который, правда, закончился два дня назад… “Поэтому королева выглядит слегка помятой”, мысленно съязвила она. Ага. Юрьевна была красивая, стройная женщина с жестковатым лицом. От природы светло-русая, но волосы красила. Чуть выше среднего роста. Серая шелковая блуза, кожаные брюки винного цвета. Брошка с жемчужинами. Белые кроссовки. Стрижка и окрашивание стоили целое состояние… И занимали, кстати, вагон времени. Юрьевна вздохнула, повернулась к арестанту. Такой роскоши, как свободное время, ей еще долго не видать.
За двое суток, прошедших с момента побега Реброва (Доктора блять Чистоты), она спала часа три, урывками. И даже не успела съездить домой, чтобы переодеться.
Когда беглецы совершили побег, Юрьевна как раз ехала на выставку современной живописи в ЦДХ, давно обещала Полине ее выгулять. Полина теперь смертельно обижена, неделю не будет разговаривать. Юрьевна вздохнула. Придется что-то придумать… но потом. Потом.
Она положила на стол пухлую папку в сером картоне. Дело номер… да, какая разница? В деле было уже несколько сотен томов, целая комната забита, а в связи с побегом писанины предстояло еще километры и километры. Можно весь земной шар опоясать, выложив листы в ряд, один за другим. Юрьевна хотела зевнуть, но кофе напомнил о себе — и она передумала. Ладно, используем эту мутную злость в конструктивных целях.
Вокруг смыкались и слегка пульсировали выкрашенные в ядовито-зеленый цвет стены. Решетки — коричнево-красные, словно засохшая кровь. В центре комнаты — огромный древний стол, видевший динозавров и советских школьников. Он был сдвинут так, что допрашиваемый буквально ощущал себя притиснутым к стене. Крошечное зарешеченное окошечко под потолком. Комната дознания
