«Сколько, по-вашему, он обычно…»
«Две-три сотни в неделю, в некоторые недели. В другие недели — ничего.»
«Он был кому-то должен?»
«Нет. Но это только из-за танцев. Вот почему я не хотела бросать работу. Иначе мы бы не смогли свести концы с концами.»
«Но если не считать споров о вашей работе…»
«Мы больше ни о чём не спорили», — сказала она и вдруг снова разрыдалась.
«Мне очень жаль», — сразу же сказал Карелла. «Если вам сейчас тяжело, мы вернёмся утром. Вы бы предпочли это?»
«Нет, всё в порядке», — сказала она.
«Тогда… вы можете сказать, ссорился ли ваш муж с кем-нибудь ещё в последнее время?»
«Никого, о ком я могу подумать.»
«Миссис Чеддертон, за последние несколько дней вы не замечали никого, кто проявлял бы особый интерес к приходам и уходам вашего мужа? Например, кого-нибудь, скрывающегося снаружи здания или в коридоре.»
«Нет», — сказала она, покачав головой.
«Как насчёт сегодняшнего вечера? Заметили кого-нибудь в коридоре, когда ваш муж уходил?»
«Я не выходила с ним в коридор.»
«Слышали ли вы что-нибудь в коридоре после его ухода? Кто-нибудь мог подслушивать или наблюдать, пытаясь выяснить, дома ли он?»
«Я ничего не слышала.»
«Может, кто-нибудь ещё что-нибудь слышал?»
«Откуда мне знать?»
«Я имел в виду, был ли кто-нибудь здесь с вами? Сосед? Друг?»
«Я была одна.»
«Миссис Чеддертон», — сказал он, — «я должен задать следующий вопрос, надеюсь, вы простите меня за него.»
«Джордж не водился ни с какими другими женщинами», — сразу же заявила она. «В этом состоял вопрос?»
«Да, вопрос был об этом.»
«И я не дурачилась ни с какими другими мужчинами.»
«Причина, по которой он должен был спросить», — сказал Мейер, — «это…»
«Я знаю, почему он должен был спросить», — сказала Хлоя. «Но я не думаю, что он задал бы такой же вопрос белой женщине.»
«Белые или чёрные — вопросы одни и те же», — категорично заявил Карелла. «Если у вас были проблемы в браке…»
«В моём браке не было никаких проблем», — сказала она, повернувшись к нему, её тёмные глаза пылали.
«Отлично, тогда вопрос закрыт.»
Он не был закрыт, насколько мог судить Карелла. Он вернётся к этому позже, хотя бы потому, что реакция Хлои была такой бурной. А пока он снова перешёл к той линии допроса, которая была обязательной при любом убийстве.
«Миссис Чеддертон», — сказал он, — «в течение последних нескольких недель…»
«Потому что, наверное, двум чернокожим людям невозможно быть в хорошем браке, верно?», — сказала она, снова возвращаясь к этому вопросу, который, очевидно, ещё не был закрыт для неё.
Карелла размышлял, что сказать дальше. Стоит ли ему повторять избитую фразу «Некоторые из моих лучших друзей — чернокожие»?
Должен ли он объяснить, что Артур Браун, детектив 87-го участка, на самом деле счастлив в браке и что он и его жена Кэролайн часами обсуждали в доме Кареллы вопросы приучения к туалету, организации школьного автобуса и, да, даже расовые предрассудки? Должен ли он защищать себя как белый человек в мире белых людей, когда муж этой женщины — чернокожий мужчина — был лишён жизни в районе участка, который по меньшей мере на 50 процентов состоит из чернокожих?
Должен ли он игнорировать возможность того, что Хлоя Чеддертон, которая немедленно вспыхивала при упоминании о супружеской неверности, была так же подозрительна в этом деле, как и все остальные в городе? Более подозрительна, на самом деле, несмотря на крики, вопли и слёзы, несмотря на оцепенение, когда она выслушивала подробности.
Белые или чёрные, все они казались оцепеневшими, даже те, кто часом ранее вонзил ледоруб в чей-то череп; все они казались оцепеневшими.
Слёзы иногда были искренними, а иногда нет; иногда это были слёзы вины или облегчения. В этом городе, где мужья убивали жён, а любовники — соперников; в этом городе, где детей морили голодом или забивали до смерти родители, а бабушек убивали внуки-наркоманы за несколько долларов в кошельках, любой ближайший член семьи был не только возможным убийцей, но и заслуживающим осуждения.
Статистика преступлений здесь менялась так же часто, как погода, но последние данные свидетельствовали о возвращении к так называемым семейным убийствам, в отличие от убийств совершенно незнакомых людей, когда и жертва, и убийца были неизвестны друг другу до последнего момента непристойной близости.
Свидетель описал убийцу Джорджа Чеддертона как высокого худого мужчину, почти мальчика. Мужчина, похожий на подростка. Хлоя Чеддертон была ростом, пожалуй, пять футов девять дюймов, с гибким и стройным телом танцовщицы. Учитывая плохую видимость в дождливую ночь, разве она не могла сойти за подростка? Во времена Шекспира именно мальчики-подростки исполняли женские роли в его пьесах. Хлоя обиделась на обыденно заданный вопрос и теперь решила затуманить его чёрным негодованием, возможно, искренним, а возможно, призванным лишь смутить и запутать. Карелла смотрел на неё и думал, что же ему сказать дальше. Быть жёстким? Извиниться?
Проигнорировать вызов? Что? В тишине дождь стучал в единственное окно на кухне. Карелле казалось, что дождь никогда не прекратится.
«Мэм», — сказал он, — «мы хотим найти убийцу вашего мужа. Если вам удобнее общаться с чёрным полицейским, у нас много чёрных полицейских, и мы пришлём нескольких. Они зададут те же вопросы.»
Она посмотрела на него.
«Те же вопросы», — повторил он.
«Задавайте свои вопросы», — сказала она и сложила руки на груди.
«Хорошо», — сказал он и кивнул. «В течение последних нескольких недель вы не замечали ничего странного в поведении вашего мужа?»
«В смысле странного?», — сказала Хлоя. В её голосе всё ещё звучал гнев, а руки всё ещё были сложены на груди в защитной манере.
«Что-нибудь необычное, какие-нибудь нарушения в его привычном распорядке — я так понимаю, вы знали большинство его друзей и деловых знакомых.»
«Да, это так.»
«Были ли подобные перерывы в его обычном распорядке?»
«Я так не думаю.»
«Вёл ли ваш муж календарь встреч?»
«Да.»
«Он здесь, в квартире?»
«В спальне. На комоде.»
«Могу я взглянуть на него, миссис Чеддертон?»
«Да», — сказала она, поднялась и вышла из комнаты. Карелла и Мейер ждали. Где-то снаружи, далеко внизу, постоянно и шумно капала водосточная труба. Когда Хлоя вернулась в комнату, в руках у неё была чёрная записная книжка. Она протянула её Карелле, и тот сразу же открыл её на двух противоположных страницах, посвящённых сентябрю.
«Сегодня пятнадцатое», — сказал Мейер.
Карелла кивнул, а затем начал просматривать записи за неделю, начавшуюся одиннадцатого сентября. В понедельник в 15:00, согласно записи, написанной чёрными чернилами в квадрате за эту дату, Джордж Чеддертон пошёл стричься. Во вторник в 12:30 он обедал с человеком, которого называл только Чарли. Карелла поднял глаза.
«Кто такой Чарли?», — спросил он.
«Чарли?»
«Обед в 12:30, Чарли», — прочитал Карелла.
«О. Это не человек, а место. Ресторан „Чарли“ на Гранада-стрит.»
«Не знаете, с кем ваш муж обедал в тот день?»
«Нет. Он постоянно встречался с людьми, обсуждал концерты, контракты и тому подобное.»
«Разве Амброуз Хардинг не вёл все его дела?»
«Да, но Джорджу нравилось знакомиться с тем, для кого он будет играть, — с промоутером, владельцем зала или кем-то ещё.»
Карелла кивнул и снова посмотрел на календарь. В нём не было никаких записей на среду. На четверг, четырнадцатое число, было две записи: «Офис, 11 утра» и «Обед в 13:00, Гарри Кейн».
«Что такое „Офис“?», — спросил Карелла.
«Офис Аме.»
«А кто такой Гарри Кейн?»
«Я не знаю.»
Карелла снова заглянул в записную книжку. На сегодняшний вечер, пятницу, пятнадцатое сентября, Чеддертон написал: «Грэм Палмер Холл, 8:30, Аме Пикап, 7:30». На завтра, субботу шестнадцатого, он написал: «Си Джей у Си Си, 12 часов дня».
«Кто такой Си Джей?», — спросил Карелла, подняв глаза.
