И они посадили мать ребенка в соседнюю комнату, так что она была вынуждена видеть все происходящее.
Алиса ничего не могла поделать. Два охранника стояли у дверей, и два ассистента Менгеля сидели за стеклянной смотровой панелью с досками с зажимами для бумаги и с ручками. Когда третий вошел в комнату, Алиса увидела, что за дверью было еще больше охраны. В комнате не было окон, которые она могла бы разбить и попытаться вылезти, и, когда она второй раз осмотрела смотровое стекло, то увидела, что стекло было невероятно толстое. Алиса подумала: отсюда нет выхода. Я заперта в этой комнате, и мне придется вытерпеть все, что произойдет дальше. Ремни были туго стянуты вокруг лодыжек и запястий двух пленников, а к их груди и вискам были прикреплены провода, подходящие к машинам, похожим на большие коробки. Алиса решила, что они будут измерять уровень кровяного давления и биение сердца. Может быть, даже мозговые импульсы? Она не представляла себе, возможно это или нет.
Когда толстые металлические оковы закрепили на шеях обоих пленников и металлические обручи сжали вокруг их голов, чтобы они не могли двигаться, ее собственное сердце начало биться с бешеной скоростью, потому что, что бы доктора ни собирались делать, это было однозначно связано с лицами мужчин.
Альрауне с легким любопытством наблюдал за всеми этими приготовлениями, но он, по всей видимости, не был сильно напуган. Он никогда не знал обычного мира, подумала Алиса, только это темное безнадежное место. Так что он может и не увидеть ничего ужасающего в том, что они сейчас собирались сделать, и это может не затронуть его. А потом она подумала: но я не хочу, чтобы его это не затронуло! Я хочу, чтобы он знал жалость и сострадание, чтобы он мог поставить себя на место другого человека, чтобы он чувствовал боль, если больно его другу.
Когда сам Менгель вошел в комнату, он проделал это так тихо и незаметно, что было сложно соединить эту его фигуру с легендарным монстром. Но дело в глазах, подумала Алиса. В его глазах холод и пустота. Как будто у него нет души.
Она как раз пыталась привлечь внимание Альрауне, думая, что ее вид может успокоить его, что она может как-то подать ему сигнал не бояться, когда дверь снова открылась и вошел Лео Драйер. Тут же угроза в комнате стала ощутимой, холодный пот пополз у Алисы между лопаток, и ее ладони стали липкими. Вот оно, подумала она. Начинается.
Не подозревая, что сделает это, она сильно ударила кулаком в разделяющее стекло и, когда мужчины с другой стороны оглянулись, крикнула Лео Драйеру:
— Лео! Отпусти ребенка! Оставь меня, но отведи его назад в барак, пожалуйста!
Драйер повернулся к ней и улыбнулся. Он отрицательно покачал головой.
— Он может быть твоим сыном! — крикнула Алиса, ненавидя, что должна это сказать, но все же произнося эти слова. — Той ночью вас было шестеро, помнишь? Один шанс к шести.
— Он не мой сын, — тут же сказал Лео Драйер. — Я не могу иметь детей. Я был стерилизован после болезни, перенесенной в детстве. Но, — сказал он с неожиданно появившимся блеском в глазах, — я не импотент, баронесса, как вы прекрасно знаете.
Не сын Драйера. Не сын этого холодного, жестокого, неумолимого монстра. Слава Богу хотя бы за это, подумала Алиса.
Мужчины, заключенные в креслах, тоже почувствовали неожиданное изменение атмосферы. Было непонятно, знали ли они, что должно было случиться, но они определенно знали истории про Менгеля и возобновили свои попытки освободиться, их глаза с заячьим испугом вылезали из орбит. Но оковы и ужасные обручи крепко держали их, и ни Менгель, ни его ассистенты не уделили их слабому дерганью никакого внимания. Менгель просто указал на одного из них и резким голосом сказал, что этот будет первым объектом.
Тут же ассистенты у кресел наклонились к машинам, а Лео Драйер с бесстрастным выражением лица тихо прошел к креслу в углу. Альрауне не двигался; он все еще смотрел на все с робким, но не испуганным любопытством и несколько раз принимался разглядывать Драйера, как будто находил его занимательным.
Йозеф Менгель подошел к небольшой тележке с инструментами и выбрал шприц с очень длинной иглой.
— Все готовы? — спросил он, и ассистенты кивнули. — А в смотровой комнате?
— Мы тоже готовы, герр доктор.
— Полковник?
— Да. Начинайте, — ответил Драйер, а Менгель сказал:
— Итак, — и на долю секунды острие иглы поймало свет и блеснуло серебром.
Менгель отрегулировал подставку под голову у кресла, так что человек был слегка отклонен назад, потом он крепко схватил верхнюю часть его лица левой рукой, опершись ею на его подбородок, большим и указательным пальцами широко разводя его веки. Правой рукой он ввел блестящую иглу прямо ему в глаз.
* * *
Алиса услышала свой собственный крик и крик мужчины. Менгель стоял как раз между ней и своей жертвой, но, когда он пошевелился, она увидела, что все правая сторона лица несчастного была залита ужасной густой жидкостью, слегка разбавленной кровью. Он всхлипывал и дергался, как будто пытаясь отразить следующую атаку.
Менгель в раздумье посмотрел на него, а потом, повернувшись к своим ассистентам, сказал:
— Вы видите, что я проник в глаз через роговицу, минуя скуловую кость. Водная полость, понятное дело, проколота, но...
Немецкий Алисы не был столь хорошим, чтобы понимать медицинские термины, которые Менгель сейчас использовал, но не было нужды переводить все, чтобы понять: он говорил, что игла не вошла достаточно глубоко в мозг жертвы, чтобы убить его.
Второй человек в полном ужасе смотрел на то, что было проделано, и его собственные попытки бороться тут же прекратились. Они были друзьями, эти двое? Если не друзьями, они все равно точно были здесь союзниками, так же, как Алиса и женщины в ее бараке были союзниками. Все ассистенты по-прежнему стояли у аппаратов, прикрепленных к каждому мужчине, отмечали цифры, сравнивали их и приводили в порядок установки. Алиса снова посмотрела на Альрауне, надеясь, что он оглядится вокруг и увидит ее, что она как-то сможет показать ему свою любовь или поддержку, но он смотрел на машины. Алиса не знала, понимал ли он, что она все еще здесь.
Присутствующие были заняты машинами, выводя цифры, меняя установки, а Менгель терпеливо ждал, пока они не отошли, кивнув ему. Потом он снова склонился над первой жертвой, и игла блеснула, когда опустилась во второй раз.
Несмотря на замешательство от боли, ужаса и отвращения, две мысли со страшной ясностью возникли в голове Алисы.
Первой были реакции все еще не тронутой жертвы. Когда Менгель погрузил иглу во второй глаз первой жертвы, второй мужчина начал кричать. Он понял, что его ждет, с ужасом подумала Алиса. Он видел, как его друга хладнокровно ослепили, и он понял, что его ждет такая же участь.
Менгель повернулся к тележке, чтобы выбрать вторую иглу, и крики второго мужчины усилились, пронзительно разрезая маленькую комнату. Когда Менгель подошел к нему, крики стихли, уступив место рвоте.
— Вытрите ему лицо, — нетерпеливо потребовал Менгель. — Я не могу работать с блевотиной на руках, вам бы пора уже это знать. — Он снова поднял шприц.
Второе, что очень сильно поразило Алису, — это то, что Альрауне молчаливо наблюдал за всем происходящим. И, казалось, он был абсолютно равнодушен к тому, что видел.
— Столько боли, — мягко сказала Франческа, когда Майкл закончил говорить. — И все же это яркое проявление смелости и человечности. Алиса и эти женщины...
— Выдающиеся, правда?
— Это немного напомнило мне историю о том, как Анна Франк пряталась на чердаке от нацистов, — сказала Фран. — Ее дневники читать почти невыносимо, но люди, которых она описывает, такие храбрые. Или эта француженка, Одетт, которая, кажется, сидела в тюрьме как шпионка.
Майкл сказал:
— И племянница Малера, Альма Розе, руководившая оркестром в Освенциме. Алиса встречалась с ней пару раз, я думаю.
— Это невероятный рассказ, Майкл.
— Но ты веришь в это? Ты веришь тому, что я тебе рассказал? Уж я-то знаю, как неправдоподобно это должно звучать.
— Теперь, когда я увидела твою собственную фотографию Альрауне, я тебе верю, — медленно сказала Фран. — До этого я... ну, я обдумывала все это. Но ты не мог подделать эту фотографию в твоем бумажнике. И ты не мог знать, что я найду детскую фотографию Альрауне. А они однозначно фотографии одного и того же человека.
— Ребенок, потом отец.
— Я всегда считала, что Альрауне — это девочка, — задумчиво произнесла Фран. — Трикси всегда говорила об Альрауне «она». Я думаю, это из-за фильма. И ведь это могла быть фотография как мальчика, так и девочки, да?
— Да. Но если ты посмотришь на снимок с моей матерью...
— Она не то чтобы красивая, но в ней чувствуется порода, — задумчиво произнесла Фран. — Что с ней случилось? С ними обоими? Или я перехожу границы, спрашивая об этом?
