— Да.
— И этот дым попадает в рот?
— Да.
— А потом вдыхается через дыхательные пути?
— Это зависит от желания курильщика.
— А вы вдыхаете дым, мистер Дженкл?
— Да.
— Вам знакомы статистические данные, согласно которым девяносто пять процентов курильщиков вдыхают дым?
— Да.
— А не ошибусь ли я, если скажу, что дым от вашей сигареты вдыхает и кто-то еще, находящийся поблизости от вас?
— Наверное.
— И вы считаете, что люди, вдыхающие дым от вашей сигареты, делают это по собственному выбору?
— Нет.
— А теперь скажите нам, пожалуйста, мистер Дженкл, каким образом люди могут злоупотреблять сигаретами?
— Если они курят слишком много.
— А сколько это — “слишком много”?
— Полагаю, здесь нет общей нормы.
— Но я ведь разговариваю не с отдельным курильщиком, мистер Дженкл. Я разговариваю с исполнительным директором компании “Пинекс”, одного из крупнейших производителей сигарет в мире. И я спрашиваю у вас: по вашему мнению, “слишком много” — это сколько?
— Ну, я бы сказал, две пачки в день.
— То есть более сорока сигарет?
— Да.
— Понимаю. А на каких исследованиях вы основываетесь?
— Ни на каких, это просто мое мнение.
— Значит, выкуривать менее сорока сигарет в день невредно. Более сорока — это уже злоупотребление. Вы это хотели сказать?
— Это мое мнение. — Дженкл начал поеживаться и посматривать на Кейбла, но тот демонстративно отвернулся от него. Теория о злоупотреблении была изобретением самого Дженкла. Это он настаивал, чтобы использовать ее.
Pop замолчал и принялся изучать какие-то бумаги, он намеренно сделал паузу, чтобы не испортить впечатления от удачной атаки.
— Можете ли вы рассказать присяжным, какие меры вы как исполнительный директор предприняли, чтобы объяснить людям, что выкуривание более сорока сигарет в день вредно?
Дженкл открыл было рот, чтобы возразить, но спохватился, да так и застыл с полуоткрытым ртом. Пауза была долгой и болезненной, он допустил ошибку. Тем не менее, собравшись, Дженкл сказал:
— Полагаю, вы меня неверно поняли.
Pop не собирался давать ему возможность объясниться.
— Уверен, что я правильно вас понял. Не припомню, чтобы когда-либо видел предупреждение о том, что ваша продукция вредна для здоровья при условии, если употреблять ее в количестве более сорока штук в день. Так почему же такого предостережения нет?
— От нас этого не требуют.
— Кто не требует?
— Правительство.
— Значит, если правительство не требует, чтобы вы информировали потребителя о том, что курение более двух пачек ваших сигарет в день является злоупотреблением и оказывает вредное воздействие на здоровье, вы сами не собираетесь этого делать?
— Мы поступаем в соответствии с законом.
— Разве закон требовал от “Пинекса” истратить в прошлом году четыреста миллионов долларов на рекламу своей продукции?
— Нет.
— Но именно столько вы истратили?
— Около того.
— И если бы вы хотели предупредить курильщиков о потенциальной опасности, угрожающей их здоровью, вы имели возможность сделать это?
— Наверное.
Pop быстро переключился на масло и сахар — два продукта, о которых упомянул Дженкл как о потенциально опасных. Он с большим удовольствием отметил разницу между этими продуктами и сигаретами и выставил Дженкла в глупом виде.
Самый сильный козырь он приберег напоследок. В зал снова были ввезены мониторы, для чего объявили небольшой перерыв. Когда присяжные вернулись, свет погасили, и на экране появился Дженкл, заснятый в момент, когда он, подняв правую руку, клялся говорить только правду и ничего, кроме правды. Дело происходило во время слушаний в одном из подкомитетов конгресса. Рядом с Дженклом стояли Вандемиер и два других исполнительных директора Большой четверки, которых вопреки их воле заставили давать показания перед кучей политиков. Они выглядели, как четыре главаря мафии, которые пытались убедить конгресс в том, что никакой организованной преступности вовсе не существует. Допрос был суровым.
Пленку сильно порезали, остался лишь смонтированный эпизод, в котором всех четверых одного за другим напрямик спрашивали, имеет ли место привыкание человеческого организма к никотину, и каждый с чувством отвечал — нет. Дженкл отвечал последним, и к моменту, когда он сердито произнес свое “нет”, все жюри, так же как и члены парламентского подкомитета, было уверено, что он лжет.
Во время нервного сорокаминутного совещания в офисе Кейбла Фитч выложил почти все, что его тревожило относительно ведения защиты. Начал он с Дженкла и его “блестящей” новой идеи о злоупотреблении табаком, которая могла лишь окончательно доконать их. Кейбл. бывший не в том настроении, чтобы выслушивать упреки, тем более от не сведущего в юридических тонкостях человека, который был ему к тому же неприятен, еще раз объяснил, что они умоляли Дженкла не поднимать тему злоупотребления. Но Дженкл в своей предыдущей жизни был юристом и считал себя оригинальным мыслителем, которому предоставился золотой шанс спасти Большой табак. Сейчас Дженкл уже летел в самолете в Нью-Йорк.
Фитч считал, что суд устал от Кейбла. Вот Pop разумно распределил работу между своими негодяями. Почему же Кейбл не позволил никому, кроме Феликса Мейсона, допросить хотя бы нескольких свидетелей? Видит Бог, таких же негодяев у него предостаточно. Эта что, самонадеянность? Они орали друг на друга, стоя по разные стороны стола.
Из-за статьи в “Магнате” нервы у них совсем сдали, она стала еще одним, самым серьезным фактором напряжения.
Кейбл напомнил Фитчу, что он опытный адвокат, у него за плечами тридцать лет успешной судебной практики. Лучше бы Фитч занимался своим делом и отслеживал настроения и события в зале суда.
Фитч, в свою очередь, напомнил Кейблу о том, что это уже девятый “табачный процесс”, который он ведет, не говоря уж о сорванных им двух, и ему доводилось видеть, разумеется, более эффективную защиту, чем та, которую представляет Кейбл.
Когда оба, устав от криков и проклятий, взяли себя в руки, они сошлись на том, что защиту нужно провести быстро. Кейбл планировал закончить в три дня, включая все перекрестные допросы, которые пожелает провести Pop. Три дня и ни днем больше, решительно сказал Фитч.
Хлопнув дверью, он вышел из кабинета. В коридоре его ждал Хосе. Они вместе быстро двинулись через офис, который все еще кишел юристами без пиджаков, жующими пиццу служащими и быстро снующими секретаршами — эти мечтали поскорее закончить дела и отправиться по домам, к детям. Вид важно шествующего Фитча и грузно топающего вслед за ним мускулистого Хосе привел их в трепет и заставил быстро спрятаться в ближайших комнатах.
В машине Хосе вручил Фитчу кучу факсов, которые тот просмотрел по пути в штаб. В первом содержались сообщения о всех передвижениях Марли с момента их вчерашней встречи на пирсе. Ничего необычного.
Следующий представлял собой краткое резюме поисков в Канзасе. Некую Клер Климент нашли в Топеке, но она была пациенткой дома престарелых. Еще одна, живущая в Де-Мойне, сразу же ответила по телефону в доме своего мужа — торговца подержанными автомобилями. Свенсон сообщал, что они работают во многих направлениях, но доклад его носил весьма общий характер. В Канзас-Сити обнаружили однокашника Керра, пытаются связаться с ним.
Когда они проезжали мимо продовольственного магазина, внимание Фитча привлекла реклама пива в витрине. Он словно бы ощутил запах и вкус холодного пива и решил выпить. Только одну кружку. Одну чудесную, запотевшую кружку. Когда же он позволял себе это в последний раз?
Но Фитч тут же опомнился: закрыл глаза и попытался заставить себя думать о чем-нибудь другом. Можно послать Хосе принести бутылку холодного пива сюда, так будет лучше. Разумеется, после девяти лет воздержания он не “развяжет” от одной бутылки. Почему, в конце концов, ему не выпить всего одну?
Потому что он выпил их в свое время не меньше миллиона. И если Хосе остановится здесь, он снова остановится двумя кварталами дальше. А к моменту, когда они, даст Бог, доедут до офиса, машина будет набита пустыми бутылками и Фитч будет швыряться ими в проезжающие мимо автомобили. Пьяным он становился нехорош.
Но всего одну, чтобы успокоить нервы, чтобы забыть этот паршивый день!
— Вы в порядке, босс? — спросил Хосе.
Фитч что-то проворчал и прекратил думать о пиве. Где Марли и почему она сегодня не позвонила? Процесс развивался из рук вон плохо. Для заключения и претворения их сделки в жизнь требовалось время.
Фитч подумал о колонке в “Магнате” и затосковал о Марли. В его ушах зазвучал идиотский голос Дженкла, развивающего новомодную теорию о злоупотреблении табаком, и ему еще больше захотелось услышать Марли. Закрыв глаза, он увидел лица присяжных и почувствовал острую необходимость немедленно связаться с Марли.