Мы оказались в длинном прохладном коридоре. Здесь было темнее, чем на улице, мягкий свет исходил от светильников из рифленого стекла в форме лилий. Стены были оклеены обоями – редкий случай в Бомбее с его влажным климатом; на них повторялся цветочный орнамент в духе Уильяма Морриса[66], выполненный в оливково-зеленых и телесно-розовых тонах. Воздух был насыщен запахом цветов и благовоний; по обеим сторонам коридора виднелись закрытые двери, за которыми стояла могильная тишина, словно стены в комнатах были обиты войлоком.
У входа нас встретил высокий худой человек. Он стоял, опустив руки и сцепив их перед собой. Его тонкие темно-каштановые волосы были стянуты назад и заплетены в длинную косу, доходившую ему до бедер. Бледное лицо было безбровым, но зато ресницы были такими густыми, что я подумал, не накладные ли они. От углов рта к заостренному кончику подбородка тянулся узор в виде каких-то завитушек. На нем была черная шелковая курта-пайджама и открытые пластиковые сандалии.
– Привет, Раджан, – поздоровалась с ним Карла ледяным тоном.
– Рам-Рам[67], мисс Карла, – ответил он традиционным индусским приветствием, которое у него прозвучало как ехидное шипение. – Мадам примет вас сразу же. Поднимайтесь прямо наверх. Вы знаете дорогу. Я принесу прохладительные напитки.
Он сделал шаг в сторону и жестом пригласил нас подняться по лестнице, начинавшейся в конце коридора. Пальцы его протянутой руки были испачканы хной. Таких длинных пальцев я не видел больше ни у кого. Проходя мимо него, я заметил, что узоры на его подбородке были вытатуированы.
– У Раджана страшноватый вид, – пробормотал я, когда мы с Карлой удалились на достаточное расстояние.
– Он один из двух камердинеров и телохранителей мадам Жу. Евнух, кастрат. И гораздо страшнее, чем кажется на первый взгляд, – прошептала она, несколько озадачив меня.
Мы поднялись на второй этаж по широкой лестнице с перилами и балясинами из тикового дерева; наши шаги заглушал толстый ковер. На стенах висели портреты маслом и фотографии в рамках. У меня возникло ощущение, будто в доме есть и живые люди, прячущиеся, затаив дыхание, за закрытыми дверями, но они не давали о себе знать. Стояла глубокая тишина.
– Тихо, как в склепе, – заметил я, когда мы остановились перед одной из дверей.
– Время сиесты, от двух до пяти. Но сейчас даже тише, чем обычно, потому что она ожидает тебя. Ты готов?
– Да, вроде бы. Готов.
– Тогда вперед.
Дважды постучав в дверь, она повернула ручку, и мы вошли в маленькое квадратное помещение. В нем не было ничего, кроме ковра на полу, кремовых кружевных занавесок на окнах и двух больших плоских подушек. Сквозь занавески в комнату проникал рассеянный предвечерний полусвет. Голые стены были выкрашены рыжевато-коричневой краской, в одной из них прямо над плинтусом была вмонтирована металлическая решетка размером примерно метр на метр. Мы опустились на подушки, стоя на коленях перед решеткой, как на исповеди.
– Я недовольна тобой, Карла, – произнес голос, заставивший меня вздрогнуть.
Я вгляделся в решетку, но помещение за нею не было освещено, и рассмотреть что-либо было невозможно. Мадам Жу была невидима в своем укрытии.
– А я не люблю, когда что-то вызывает мое недовольство, – продолжал голос.
– Довольство – это миф, – сердито бросила Карла. – Оно придумано для того, чтобы заставить нас покупать вещи.
Мадам Жу засмеялась. Это был булькающий смех человека с нездоровыми бронхами. Это был смех, который выискивал все смешное и убивал его на месте.
– Ах, Карла, Карла, мне тебя не хватает. Но ты избегаешь моего общества. Я уж и не помню, когда в последний раз видела тебя. Я все-таки думаю, что ты обвиняешь меня в том, что случилось с Ахмедом и Кристиной, хоть ты и уверяешь, что это не так. Могу ли я поверить, что ты не держишь на меня зла, когда ты пренебрегаешь мной так безжалостно? А теперь ты хочешь отобрать у меня мою любимицу.
– Это ее отец хочет взять ее, мадам, – ответила Карла уже более мягким тоном.
– Ну да, ну да, отец…
Она произнесла это слово так, будто это было смертельное оскорбление. Ее голос обдирал кожу, как терка. Чтобы приобрести такой голос, надо выкурить очень много сигарет и пыхтеть при этом самым злобным образом.
– Ваш напиток, мисс Карла, – произнес голос Раджана у меня над ухом, и я чуть не подскочил от неожиданности.
Он подкрался сзади абсолютно беззвучно. Раджан поставил поднос на пол между нами, и на секунду я заглянул в мерцающую черноту его глаз. Лицо его было бесстрастным, но в глазах явственно сквозила холодная и беспредельная ненависть. Я был озадачен и загипнотизирован этой ненавистью и испытывал непонятное смущение.
– Это твой американец, – произнесла мадам Жу, вернув меня к действительности.
– Да, мадам. Его зовут Гилберт Паркер. Он работник посольства, но здесь он, разумеется, неофициально.
– Разумеется. Отдайте Раджану вашу визитную карточку, мистер Паркер.
Это был приказ. Я вынул из кармана одну из карточек и вручил ее Раджану. Он взял ее двумя пальцами за края, словно боялся подцепить какую-нибудь заразу, попятился из комнаты и закрыл за собой дверь.
– Мистер Паркер, Карла не сообщила мне по телефону – вы давно в Бомбее? – спросила мадам Жу, перейдя на хинди.
– Не очень давно, мадам Жу.
– Вы говорите на хинди очень неплохо. Примите мои комплименты.
– Хинди прекрасный язык, – ответил я фразой, которую Прабакер в свое время заставил меня выучить наизусть. – Это язык музыки и поэзии.
– А также язык любви и денег, – захихикала она алчно. – Вы влюблены в кого-нибудь, мистер Паркер?
Я заранее пытался угадать, о чем она меня спросит, и продумал ответы, но этого вопроса я не ожидал. И, как назло, в данный момент это был самый щекотливый из всех возможных вопросов. Я взглянул на Карлу, но она опустила глаза на свои руки, и помощи от нее ждать не приходилось. Трудно было сказать, что именно имела в виду мадам Жу. Она даже не спросила, женат я или холост, состою с кем-нибудь в связи или, может быть, помолвлен.
– Влюблен? – переспросил я, и на хинди это слово прозвучало, как какое-то магическое заклинание.
– Да. Я имею в виду романтическую любовь, когда вашему сердцу грезится женское лицо, а душе – ее тело. Любовь, мистер Паркер. Испытываете ли вы такую любовь?
– Да.
Не знаю, почему я так ответил. Вероятно, сказалось ощущение, что я исповедуюсь на коленях перед этой решеткой.
– Это очень печально, дорогой мой мистер Паркер. И влюблены вы, конечно, в Карлу. Именно поэтому она уговорила вас выполнить ее маленькую просьбу.
– Уверяю вас…
– Нет, это я вас уверяю, мистер Паркер. Конечно, возможно, что отец Лизы и вправду чахнет по своей дочери и может задействовать кое-какие рычаги. Но я абсолютно уверена, что это Карла уговорила вас ввязаться в это дело. Я знаю мою дорогую Карлу и ее методы. Не стройте иллюзий насчет того, что она тоже полюбит вас и сдержит хоть одно из данных вам обещаний. Ничего, кроме горя, эта любовь вам не принесет. Она никогда не полюбит вас. Я говорю вам это по-дружески, мистер Паркер, в виде маленького одолжения.
– Не хочу показаться грубым, – пробормотал я, сжав зубы, – но мы пришли сюда для того, чтобы поговорить о Лизе Картер.
– Да, конечно. Но если я отпущу свою Лизу с вами, где она будет жить?
– Я… я не знаю этого точно.
– Вы не знаете?
– Нет. Я…
– Она будет жить… – начала Карла.
– Заткнись, Карла! – рявкнула мадам Жу. – Я спрашиваю Паркера.
– Где она будет жить, я не знаю, – ответил я твердо. – Полагаю, она сама решит.
Последовала долгая пауза. Мне становилось все труднее говорить на хинди. Я чувствовал себя крайне неуверенно. Она задала мне три вопроса, и на два из них я не смог дать внятного ответа. Карла, мой гид в этом противоестественном мире, казалось, заблудилась в нем так же, как и я. Мадам Жу грубо прикрикнула на нее, велев заткнуться, и Карла проглотила это со смирением, какого я никогда не видел в ней и даже не подозревал, что такое возможно. Взяв стакан, я отпил из него нимбу пани[68]. В охлажденный лаймовый сок было добавлено что-то острое, напоминающее по вкусу красный перец. За решеткой шевельнулась какая-то тень, послышался шепот. Я подумал, не Раджан ли там с нею. Разобрать что-либо было невозможно.
Наконец мадам заговорила.
– Вы можете взять Лизу с собой, мистер Влюбленный Паркер. Но если она решит вернуться сюда, больше я ее уже не отпущу, так и знайте. Если она вернется, то останется здесь навсегда, и всякое вмешательство с вашей стороны будет крайне нежелательно. Разумеется, вы можете приходить ко мне в качестве гостя, когда пожелаете, и получить редкое удовольствие. Я буду рада видеть, как вы… отдыхаете. Не исключено, что вы вспомните мое приглашение, когда Карла отделается от вас. А пока усвойте: если Лиза вернется, она будет моей. Этот вопрос закрыт раз и навсегда.
