Ознакомительная версия.
– Тихо, тихо… Дьявол его знает, что это было! Но он одумается. Слышишь? Вы поговорите, и…
– ПОГОВОРИМ?! – ору я. – ПОГОВОРИМ О ЧЕМ?!
– Мы все делаем ошибки…
– Заткнись, Оливер, ох, просто заткнись, – оборачивается Коннор. – Оушен сбрендил, вот что. Зачем его выгораживать? Это и так всем ясно.
Тянущая боль пронзает низ живота.
– Куда мы едем?
– Ко мне, – коротко отвечает Оливер.
– У меня есть друзья в Дублине. И даже своя квартира, блин! Мне нянька триста лет не нужна. Одолжите только на такси…
– Скай, я… Может, все-таки ко мне? – Оливер начинает нервничать, и это очень заметно.
– Оушен-старший приказал тебе приглядеть за мной, что ли? Да пошли вы все, Оливер! Все кончено. Между мной и Гарри все кончено, а ты не имеешь права указывать мне, что делать!
Коннор тормозит у какого-то торгового центра. Оливер кричит на него. Я пытаюсь выйти из машины, Оливер пытается мне помешать.
– С ума сошел? – шиплю я. – Хочешь, чтоб я заорала на весь район?
Даю ему пощечину и выскакиваю наружу. Боль в животе усиливается. Согнувшись чуть ли не пополам, бегу в торговый центр искать туалет. Вбегаю в кабинку, снимаю штаны и едва не сползаю по стенке на пол. Кровь. Белье пропиталось насквозь…
Молись громче, Полански. Бог не слышит писк мышей.
Отрываю большой кусок туалетной бумаги, комкаю и вкладываю в трусы. Добро пожаловать в мир, где Бога нет. Надежды нет. Веры нет. А любви и вовсе никогда не было…
Выхожу из кабинки и тащусь к выходу. Знакомая машина все еще стоит у выхода. Я вижу, как Оливер и Коннор орут друг на друга и ссорятся. Подхожу, открываю дверь и сажусь на сиденье.
– Мне нужно в госпиталь, – тихо говорю я. – Как можно быстрее.
Оливер и Коннор хмуро переглядываются.
– Что не ясно?! Я говорю по-китайски, что ли?!
– Скай, у меня есть аптечка дома, – бормочет Оливер. Ему очень хочется запереть меня у себя дома, пока Оушены не разберутся со всем своим дерьмом.
– Я беременна, и у меня кровотечение, – говорю я, стиснув зубы. – Нужны еще какие-то объяснения?
Оба мгновенно меняются в лице и быстро садятся в машину. Коннор вдавливает педаль газа в пол. Оливер – здоровенный мужик, весь в татуировках – затихает, как дитя, и всю дорогу смотрит в сторону, прикрыв глаза и нервно потирая висок. На подъезде к госпиталю Святого Винсента я прощаюсь с ними. Прощаюсь со своим прошлым. Прощаюсь со всем, что когда-либо имело для меня значение.
– Спасибо, что вытащили меня из аэропорта. Правда… Скажите ему, что я умерла, если вдруг спросит.
Я выхожу из машины и, спотыкаясь на ступеньках, бегу к стойке администратора.
Боль, ненависть и шок не могли просто пройти сквозь меня навылет. Они ударили меня, разлились по телу, нанося невидимые повреждения. Уничтожая внутри все самое уязвимое. Так вот что чувствовал сбитый мамой олень, катаясь по дороге и колотя копытами воздух. С одной лишь разницей: тот, кто искалечил меня, не будет сидеть рядом и плакать.
Женщина-врач качнула головой.
Едва заметно, но мои глаза это уловили: ее подбородок сдвинулся всего на пару миллиметров влево и вернулся обратно. Все остальное – глаза, брови, лоб, губы – ничего не выражало.
Но я верно истолковала это движение. Ей нечего было мне сказать. Нечем было меня утешить – этой молодой женщине-врачу, с высветленной прядью волос, убранной за ухо, с осторожной рукой, неторопливо скользящей датчиком аппарата для УЗИ по моему животу.
Она не могла его найти – моего будущего ребенка. А ведь он – я знала это точно! – был во мне. Он был.
– Скай… Боюсь, что… Я изучила документы, которые прислал нам ваш доктор. Вероятно, искусственное оплодотворение прошло не совсем успешно. Я не вижу ни одного развивающегося эмбриона из двух подсаженных. Наблюдаются небольшие изменения в тканях матки, но это может быть естественным следствием всех процедур. Вероятно, вы и не были беременны…
– Была.
Я сказала это так тихо, что врач склонилась ко мне и спросила:
– Что, простите?
– Я была беременна.
– Вы делали тесты на беременность? Что-нибудь это подтвердило?
– Те, которые успела сделать, ничего не показали, но это ничего не значит. Срок был совсем маленький…
– Как бы то ни было, мы имеем то, что имеем: вы не беременны. Похоже, эмбрионы не прижились. Я бы не рискнула назвать эту потерю выкидышем, слишком ранний срок. Описала бы ситуацию как неудачное ЭКО. Вы же знаете, насколько это непростая процедура и как велик риск неудачи. Но, откровенно говоря, вам не нужно расстраиваться. Вы молоды и здоровы, и вы обязательно станете матерью однажды…
Мое лицо предало меня первым. Потом предало горло, и легкие, и сердце. Стало трудно дышать, стало невыносимо слушать стук собственного сердца. Точнее – грохот! Карабин, державший меня все это время, сломался, и я полетела в пропасть. Все ниже и ниже – к самому ядру Земли. А доктор все говорила, и говорила, и говорила. О том, как я однажды стану матерью. Что природа все знает лучше врачей. Что в случившемся нет моей вины.
Но вина была.
Огромная, как гора. С подножием от одного края горизонта до другого. С пиком, уходящим в небо, за пределы видимости.
Я сама была виновата в том, что потеряла своих детей. Я не берегла нервов, сходила с ума. Позабыв обо всем на свете, я прыгала на коленях любимого мужчины так, словно мы были близки последний раз…
Последний раз. Без «словно».
– Хотите остаться в больнице еще на день? Если да, я расскажу, как все оформить. Также, если вам нужна психологическая помощь…
– Я не хочу ни с кем говорить.
– Там работают профессионалы, Скай. Настоящие волшебники…
– Которые помогут мне вернуть ребенка? – нервно хохотнула я. – Спасибо, доктор Мерфи, но если нет строгих показаний, то я бы предпочла уехать домой.
– В таком случае вы можете ехать, – кивнула она и протянула мне руку.
Вслед за неловким рукопожатием последовали сердечные объятия, и я увидела целое море сочувствия в голубых глазах врача.
– Помните, вы ни в чем не виноваты.
Я выдавила из себя улыбку, но ею наверняка можно было бы пугать детей.
– Спасибо вам, доктор.
– Берегите себя. «Ради чего?»
* * *
Мне хотелось уйти, но лабиринт коридоров словно заколдовали: я не находила ни входа, ни выхода. Так что я просто шла, и шла, и шла, петляя между крыльями и этажами. Едва переставляя ноги, как инвалид. Натыкаясь на стены и людей, как ослепшая. Дыша тяжело, как астматик. С глазами такими же пустыми, как у тех, кто носит в себе опухоли. Оболочка меня. Обломки. Шелуха…
Потом я обнаружила стул в конце одного из коридоров и просидела на нем несколько часов, глядя в стену перед собой.
«Я не вижу ни одного развивающегося эмбриона из двух пересаженных».
«Проклятье! Выметайся, черт бы тебя побрал!»
«Я проснулась окончательно и вижу, что прекрасно небо разодрано в клочья».
«Скажите ему, что я умерла, если вдруг спросит».
«Я хочу защитить тебя от всех демонов ада. Но что если один из них – прямо здесь, перед тобой?»
«Я не вижу ни одного развивающегося эмбриона из двух пересаженных…»
– Мэм, приемные часы окончены, – говорит мне охранник.
Встаю на ноги. Тысячи игл пронзают стопы: иду словно по битому стеклу. Натыкаюсь на кого-то, но глаза не видят, кто передо мной. Они обращены внутрь меня. Я вижу картины прошлого: светлые и страшные, мрачно-темные и прозрачно-голубые, они вертятся в голове сумасшедшей каруселью…
– Вы в порядке?
Я киваю и пытаюсь идти дальше, но тот, на кого натолкнулась, останавливает меня. Нарушает мое бессмысленное перемещение в пространстве.
– Скай?
Моргаю, пытаясь обратить взор наружу. И вижу врача в голубой униформе, держащегося за поручень каталки, на которой лежит перебинтованный пациент под капельницей. Врач только что остановил тележку и встал напротив, загородив мне дорогу.
– Что вам нужно? – спрашиваю я, машинально скользя взглядом по его лицу и фигуре.
– Скай! – изумленно повторяет он, странно улыбаясь. Его глаза кажутся мне знакомыми, и стрижка, и все черты…
– Терри, – мгновенно отзывается моя память. Я смотрю на него в состоянии полнейшего шока.
Как будто увидела призрака. Он и есть призрак – человек из моей прошлой жизни. Той жизни, в которой я, пожалуй, была бы рада остаться.
– Что стряслось? – хмурится он, оглядывая меня с ног до головы. Зрелище его явно впечатляет. В нехорошем смысле.
– Жизнь, – отвечаю я и зажимаю ладонью рот. «Только не реви. Не реви в голос…»
И тут Терри делает ко мне шаг и неловко обнимает. И это объятие уничтожает остатки моей выдержки, и я начинаю рыдать. Громко, отчаянно, как ребенок, у которого отобрали самое драгоценное сокровище, а потом его самого наказали, выпороли и выгнали из дому. Я дрожу в этих неожиданно крепких объятиях…
Ознакомительная версия.
