Стэмм вытащил из бумажника удостоверение.
– Что это?
ДиПалма указал на Берлина.
– Покажи ему.
Стэмм повернулся к Берлину. Осмотрев бумажник и удостоверение, Берлин сказал ДиПалме:
– Этот бумажник и удостоверение принадлежат кому-то из тайваньской разведки. Неужели нужда заставила вас лазить по карманам, мистер ДиПалма?
ДиПалма сказал:
– Этот бумажник и удостоверение свидетельствуют о том, что тайваньская разведка осуществляет в Америке секретную операцию, и я не думаю, что это понравится нашему правительству. Я даже уверен, что не понравится. Если наше правительство узнает об этом, у вас могут возникнуть проблемы, мистер Берлин.
– Мне очень жаль, мистер ДиПалма, но об этом уже никто никогда не узнает, если, конечно, вы не найдете способа сообщить им об этом с того света.
– Я уже сообщил об этом, и им это очень не понравилось.
Побагровевший Берлин замотал головой. – Мне плевать на это.
– Ну что ж, может быть, вы увидите все в другом свете, когда вас навестят сотрудники ФБР.
Берлин сказал:
– Сейчас вы, наверное, скажете, что если в назначенное время не появитесь в Америке, то ваш адвокат в почтовый ящик бросит письмо и так далее... Нет, приятель, меня не проведешь. Твой блеф не пройдет.
– Вы меня плохо слушали. Я не блефую. Трое тайваньских агентов, участвовали в операции, связанной с целой серией жутких убийств. Бумажники и удостоверения двух других уже находятся у сенатора Карекио. Теперь в любую минуту к вам может обратиться он или тайваньское правительство.
– Вы думаете, я поверю этой...
В этот момент затрещало радио в одной из полицейских машин. Полицейский поднял трубку, послушал и позвал старшего. Офицер, командующий подразделением, поспешил во двор и сел в машину. Когда он взял микрофон, наступила тишина. У ДиПалмы пересохло во рту. Джан обеими руками стиснула его руку.
Через три минуты офицер вышел из машины и подошел к Берлину. Промышленник распрямился, ноздри его расширились.
– Ну, что? – спросил он.
– Мое начальство хочет побеседовать с вами, – сказал офицер, – Вам придется проехать со мной. Остальных отпустят, и они немедленно возвратятся в Америку. – Он распорядился, чтобы ДиПалме вернули меч и трость.
ДиПалма вздохнул и опустил голову на грудь. Джан прижалась к его руке и тихо заплакала от облегчения, дрожа всем телом.
– Должно быть, это какая-то ошибка, – сказал Берлин. – Вы не знаете, кто я.
Его сопровождали двое полицейских с обеих сторон. ДиПалма обнял Джан. Потом улыбнулся Берлину, но улыбка была холодной, как лед.
– Это называется политика, – сказал он. – Самая крупная игра из всех, и вы ее проиграли. Долго держались, мистер Берлин, но, в конце концов, проиграли.
Нью-Йорк. Апрель
Поздним вечером в среду, когда прошел первый весенний ливень, ДиПалма и Джан стояли в оружейной комнате и любовались радугой, вытянувшейся над нью-йоркской гаванью. Оба были в халатах и тапочках. Джан потягивала шотландское виски с водой. ДиПалма пил травяной чай.
Некоторое время они стояли молча, потом Джан сказала:
– Прости, но у меня нет желания вернуться в Азию.
– Ты прощена.
– Кстати, о прощении. Как получилось, что Берлин теперь сможет избежать ответственности за изнасилование и убийство своей сестры?
– Компромисс. Его обвиняют в убийстве сына и отмывании наркоденег, и для этого у обвинения имеются веские доводы. Министерство юстиции любит выигрывать, впрочем, как и все мы. Ворошить прошлое – это не по их части.
Джан посмотрела на него.
– Но ведь на суде может выясниться, что он сделал с ней во время войны, не так ли?
– Не может. Об этом я и хотел с тобой поговорить. Сегодня мы заключили сделку.
– Кто «мы»?
– Я, Карекио, министерство юстиции и тайваньское правительство. Работали над ней с самого нашего возвращения, и сегодня, наконец, договорились. Конечно, сделка не из лучших, но другого просто не дано.
– У меня было чувство, что Берлин сумеет в чем-то выкрутиться.
– Ты уже знаешь, что первая сделка состояла в обмене трех покойников на трех живых людей. Тайваньцы получили своих агентов, вернее, то, что от них осталось. А также их удостоверения личности. В ответ ты, я и Тодд смогли покинуть Тайвань всей семьей.
– Эта сделка мне нравится, – сказала Джан.
– А теперь о второй. Министерство юстиции добилось того, что Чакон и Стэмм начали указывать пальцами друг на друга и заодно на Берлина. Совершенно ясно, что Берлин приказал убить своего сына. Неясно только, кто подсыпал стрихнин в бутылку. Рано или поздно, ФБР это установит. А вот дальше дело запутывается.
Джан сделала глоток виски.
– Мне не терпится услышать.
– Перед вылетом на Тайвань я попросил Карекио связаться с тайваньцами, ЦРУ, ФБР – со всеми, и сделать это за час до посадки нашего самолета.
– Умница.
– Мы сумели заставить тайванцев пойти на попятный и освободить нас, но потом они уперлись. Я хотел очистить репутацию Томаса Сервиса, чтобы люди узнали, как было все на самом деле, о Берлине и его сестре.
– И они отказали тебе в этом? ДиПалма кивнул.
– Наотрез отказались. Согласие означало бы признание ими своей вины. И на образ Чан Кай-ши упала бы тень.
Джан сказала:
– А почему бы тебе самому не заняться этим? Ты и без них смог бы реабилитировать Сервиса.
ДиПалма покачал головой.
– Это совсем другое. Я узнал, что он любил Китай. Любил сильнее, чем многие китайцы. Я хотел, чтобы его доброе имя восстановили сами китайцы. Еще я хотел, чтобы Мартину Мэки позволили спокойно лежать в могиле. Зачем я буду предавать огласке, что он брал взятки. Я ему был многим обязан.
Он взглянул на Джан.
– Он умер плохой смертью.
– Я знаю, – сказала она. – Я слышала, его подставил какой-то педик.
– Верно. За все приходится платить. Китайцы согласились изменить материалы по делу Сервиса. Официально он больше не убийца. Официально он – невинная жертва социалистического заговора, о чем тайваньское правительство официально сожалеет и радо исправить все, насколько это возможно. Теперь репутация Сервиса будет чистой.
– А Мэки?
ДиПалма сказал:
– Тайваньцы используют свое влияние на гонконгскую полицию, чтобы держать в тайне сведения о его личной жизни. То же самое касается денег, которые он когда-либо брал. Его репутация тоже останется чистой.
– Значит, ты своего добился?
– Я уже сказал, чтобы получать, мне приходилось давать. В ответ я обещал тайваньцам не касаться дела Берлина и его сестры. Вот такая история.
Он посмотрел в окно.
– Тодд и Бенджи показали мне, что такое настоящая преданность. В наши дни это слово потеряло свой первоначальный смысл. Но эти двое ребят... Каждый раз, когда я думаю о них, у меня мурашки идут по телу. Они меня многому научили.
– Ну, Мэки – я еще понимаю, – сказала Джан. – Но Том Сервис, ему-то ты чем обязан?
– Я познакомился с его жизнью. Читал письма семье, китайским и американским друзьям, приятелям-миссионерам, в газеты. Я нашел некоторых старых китайцев, которые до сих пор помнят его. Их семейная юридическая фирма имеет архив, и я знаю, что думали о нем его приятели и близкие. Миссионеры тоже имели свои архивы. Том Сервис был замечательным человеком. Кому-то нужно было встать и сказать, что жизнь его не прошла даром.
Джан, на глаза которой навернулись слезы, поцеловала его в щеку.
– Я люблю тебя. И сегодня я поняла почему.
Он нахмурился.
– Что случилось?
ДиПалма указал вниз.
– Посмотри туда. Это не...
– Боже, ты прав. Это Тодд. О Господи, у него в руке чемодан. Куда он собрался?
– Я не знаю.
– Фрэнк?
Он услышал тревогу в ее голосе и быстро повернулся. Она указывала на пустое место на стене справа. Одного меча не было. ДиПалма посмотрел на стену.
– Исчез тот, которым Тодд убил Черного Генерала, – он выглянул в окно. – Чемодан говорит о том, что на этот раз он ушел навсегда. Боже, как бы я хотел ошибиться. Я люблю этого парня. Боже, он смотрит сюда, словно прощается с нами.
ДиПалма попытался открыть окно, но оно не поддалось. Он крикнул имя мальчика. Мальчик отвернулся и исчез в сгущающихся сумерках.
Джан прошептала:
– Он сделал все, что должен, был сделать здесь. Для него здесь все кончено. Его карма завершена, я думаю, – она прижалась лицом к груди ДиПалмы и зарыдала. – Бедный ребенок. Бедный ребенок.
Некоторое время они молчали. Наконец ДиПалма сказал:
– Если его карма завершилась, для чего тогда он взял меч?
Спидбол – смесь двух наркотиков, вводимых вместе.
Йо-йо – игрушка из двух дисков с канавкой между ними, куда крепится веревка и наматывается, что позволяет игрушке падать и подниматься.
