Довез ее до парадной все такую же надутую и молчаливую.
— Не обижайся, хорошо? — попросил он. — Как только что-то прояснится — я тебе сразу позвоню.
Анька поцеловала его в щеку.
— Знаешь, — сказала она, — у меня предчувствие, что все будет хорошо.
Добравшись до квартиры, она выглянула в окно и неумело перекрестила отъезжающую «девятку». Потом, упрямо сжав губы, набрала номер телефона Стасиса.
Пусть Николай старше, умнее и обычно оказывается прав, но у нее сейчас собственная правда и свои счеты.
Ноябрь 1925 г., Москва[18]
Мрачным и промозглым осенним вечером в пустынной аллее парка в Сокольниках остановился автомобиль «Рено». Из пассажирского салона откинули специальное окошко, медной окантовкой напоминающее корабельный иллюминатор, и сиплый мужской голос с выраженным латышским акцентом поинтересовался:
— Ну что там, Кузьмичев?
Шофер спрыгнул с высокого сиденья открытой кабины, чертыхнулся и доложил:
— Бензопровод опять засорился, язви его в душу…
— Сколько стоять будем?
— Да ремонт небольшой. Минут за десять, товарищ Дукис, управлюсь.
С лязгом открылась дверь. Из машины неловко вылез невысокий, щуплый, круглыми очками в железной оправе напоминавший школьного учителя арифметики, начальник внутренней лубянской тюрьмы ОГПУ Карл Дукис. Заглянув в салон, он сухо предложил:
— «Семьдесят третий», можете пока совершить прогулку, — и отошел к водителю, копавшемуся в моторе при свете фонаря «летучая мышь».
Под номером 73 в тайном списке узников Лубянской тюрьмы значился британский подданный Сидней Рейли. Об этом знало не более десятка сотрудников ОГПУ. Такая секретность вызвана тем, что еще продолжалась хитроумная операция чекистской контрразведки «Трест». Уже схвачен заманенный в Советскую Россию неудавшийся диктатор Борис Савинков, но по-прежнему по всей Европе агенты-нелегалы проникали в русские эмигрантские общества, чтобы разрушать их изнутри, уничтожая наиболее талантливых вождей антибольшевистского движения.
В капкан, расставленный ОГПУ, попался и Рейли. Чтобы скрыть его арест, даже инсценировали перестрелку у приграничной деревеньки Майнила, где при попытке перейти советско-финскую границу он якобы погиб.
После разрешения Дукиса из салона бодро выскочил коренастый широкоскулый крепыш — старший уполномоченный КРО ОГПУ Григорий Сыроежкин. Несмотря на относительную молодость — 25 лет — он являлся одной из ключевых фигур операции «Трест».
Сыроежкин привычно оправил ладно пригнанную по фигуре шинельку, полюбовался начищенными до зеркального блеска щегольскими хромовыми сапогами. Потом извлек из кармана серебряный портсигар с княжеской монограммой и, закурив, предложил папироску неторопливо и уверенно ступившему на мокрый песок аллеи пятидесятилетнему, но еще весьма физически крепкому брюнету с высокомерным выражением смуглого лица.
Заключенного номер 73 в целях конспирации одели, как конвоиров, в форму ОГПУ — шинель с темно-синими петлицами и фуражку с околышем того же цвета. С явным удовольствием он вдохнул сырой, пахнущий лесной осенней прелостью воздух и уверенно зашагал по лужам темной аллеи. За ним пристроились двое чекистов. Один — улыбчивый, рано полысевший здоровяк Федулеев, от скуки развлекавший арестанта тем, что без видимых усилий гнул пальцами из медных пятаков крошечные чашечки. Второй — мрачный и худой кавказец Ибрагим Аббисалов, похоже, больной туберкулезом — он часто и надрывно кашлял.
Странная поломка автомобиля в пустынной аллее и неожиданно увеличившееся число сопровождающих, похоже, не смутили Рейли — он чувствовал себя, впервые за почти два месяца бесконечных изматывающих допросов, вполне уверенно.
«Вижу впереди большие развития, — с неистребимым даже во внутренних монологах местечковым акцентом и характерным мелочным тщеславием удовлетворенно размышлял он. — И я таки вполне успокоился относительно своей смерти».
Теперь он с усмешкой вспоминал мрачную камеру, где его палачи разыграли две правдоподобные и страшные инсценировки исполнения смертного приговора, заочно вынесенного Рейли еще в 1918 году за участие в «дипломатическом мятеже».
Теперь он перестал проклинать себя за то, что два месяца назад в уютном номере выборгской гостиницы «Андреа» поддался уговорам этих лжеподпольщиков, якобы идейных борцов с «красными», а на самом деле агентов ОГПУ Якушева и Щукина, и решился нелегально перейти границу.
Он вспомнил холодную, обжигающую воду реки Сестры, плотный предутренний туман и белобрысого чухонца-пограничника, встречавшего его на российском берегу (кстати, он тоже оказался чекистом).
Воистину, у ГПУ всюду глаза и уши. Рейли, не понаслышке знакомый с деятельностью разведок разных стран, не мог не восхищаться грозным монстром, созданным гением фанатичного большевика, в прошлом захудалого польского дворянина Дзержинского.
Но даже в лубянских застенках судьба хранит Рейли. Вполне возможно, что его звезда вновь взойдет. Из стареющего небогатого коммерсанта с сомнительной репутацией (попросту говоря — международного афериста) он превратится… нет-нет, теперь уже не в «короля шпионов», легенды о подвигах которого он сам старательно сочинял, а в фигуру с серьезным политическим весом, в тайного представителя сильных мира сего. Недаром его информацией так заинтересовались руководители ОГПУ. И очень может быть, что Рейли уже совсем скоро нежно расцелует свою маленькую прелестную женушку Нелли.
Он вспомнил, как на свадебном банкете в чопорном лондонском «Савое» она соблазнительно и игриво задирала стройные ножки в озорном канкане, который прежде лихо отплясывала в парижском кабаре «Мулен Руж» под именем Пепиты Бобадилья.
Рейли прогнал прочь неуместные сейчас сентиментальные воспоминания. Главное, чтобы его нынешние тюремщики захотели того же, чего так нестерпимо и дико жаждет он вот уже почти два десятилетия. Тогда, семнадцать лет назад в Тибете, он почти обладал главной реликвией мира. Если бы не вмешательство этого надутого финского гусака, состоявшего на российской службе, этого правильного ничтожества, полковника Маннергейма, — вполне возможно, что сейчас Сидней Рейли стал бы одним из самых богатых и влиятельных людей мира. И если нынешние хозяева Кремля — не полные шлемазлы, они должны жадно вцепиться в его историю о чудесных свойствах Евангелия Фомы.
Тот же Маннергейм — не без помощи апокрифа, конечно же!.. — успел стать национальным героем и регентом Финляндии. Даже уйдя в отставку, он по-прежнему остается одной из влиятельнейших фигур европейской политики. Ах, как жаль, что он упустил этого проклятого барона в семнадцатом году в Петрограде!..
Но ничего, у него еще будет шанс поквитаться с Маннергеймом — сам Артузов дал понять, что ОГПУ заинтересовано в его, Рейли, услугах. Что ж, он готов служить новым хозяевам. За их спиной, втихомолку, используя громадные возможности большевистской тайной службы, он будет шаг за шагом неуклонно продвигаться к заветной цели.
Даже когда Рейли затылком ощущал смертельный холод чекистских наганов и не мог оторвать взгляд от серой штукатурки расстрельной камеры, где среди пулевых оспин проступали плохо замытые брызги чьей-то крови, — даже тогда, ради спасения собственной жизни, он не раскрыл чекистам эту цель.
Семнадцать лет он хранил свою тайну, не доверяя никому. Это только его, Рейли, персональная концессия, и все прочие богатства мира — нефтяные фонтаны, золотые жилы и алмазные копи — не могут сравниться с ней.
Перед глазами вновь вспыхнули огненные блики на золотых похоронных ступах далай-лам в огромном и мрачном зале мертвых дворца Потала, охраняемом скалящимися изваяниями демонов-докшитов…
Там, в потайной кладовой, английские кавалеристы, бряцавшие шпорами по древним каменным плитам, нашли деревянный футляр с апокрифом. Но только Рейли заметил рядом полуистлевший свиток папируса и, повинуясь мгновенному озарению, проворно спрятал его под мундиром.
Вернувшись в Европу, он узнал, что на папирусе — изложенное по-гречески наставление «О природном естестве и логосе магистериума». Авторство приписывали божественному Гермесу Трисмегисту, книга считалась утраченной.
Рейли проявил осторожность — он заказывал ученым мужам перевод частями, принося небольшие и разрозненные фрагменты, скопированные с оригинала.
А когда впервые прочитал древний текст трактата — был как в лихорадке. Он то возносился на вершину счастья, ощущая себя могущественнейшим обладателем сокрытого тайного знания о том, что представляет собой Евангелие от Фомы, то падал в пропасть отчаяния, понимая, как трудно будет заполучить апокриф.
Унесенный воспоминаниями далеко от мокрой аллеи, Рейли вздрогнул, почувствовав, как с голой ветки ему за воротник упала холодная дождевая капля… Он подозрительно оглянулся на конвоиров, почти всерьез опасаясь, что они могли подслушать его тайные мысли, и вернулся к размышлениям о своем ближайшем будущем.
