— Присмотри за Когтем. — Джози вытирает глаза.
— Клянусь, буду каждый день сидеть около него в столовой, и пусть только кто-нибудь попробует с ним заговорить! Ты видела, он опять переделал свою комнату, совсем на розовом чокнулся. Говорит, налаживает контакт с женской частью своей натуры.
Девчонки фыркают и смеются. Потом Джози отпускает Нат и посылает ей воздушный поцелуй.
Я устраиваюсь рядом с Эдамом:
— Ну, поехали. Домой.
Он морщит лоб, косится на меня:
— А как же расследование? Полиция?
— Я не под арестом. И я не отказываюсь им помогать. Если понадоблюсь, найдут. Лора им сообщит, где я. Давай, Эдам, поезжай. — Я на секунду прикрываю глаза. Если я поступаю неправильно, почему мне так хорошо? — Пожалуйста!
Эдам трогается с места, потихоньку, с уговорами выводит старушку на шоссе, и мы катим на север, в Йоркшир, — порой молча наблюдая, как городские пейзажи сменяются сельскими, порой возбужденно болтая все хором, сплетая слова в один клубок, пока, наконец, не въезжаем на длинную аллею, ведущую к школе. Из-за деревьев показывается Роклифф-Холл.
Эдам останавливает машину, Джози окидывает испуганным взглядом огромное здание, девочек в форме. И нервно облизывает губы.
— Не бойся, — говорю я ей.
«Не бойся», — говорю я себе.
По дороге в приемную мистера Палмера я миную кабинет информатики. Несколько девочек склонились над компьютерами, кусают губы, грызут ногти. Одна из них — моя дочь.
— Эй!
Она оборачивается на голос. Форма ей идет — клетчатая юбка, крахмальная блузка, изумрудно-зеленый жакет. Джози вписалась в школьный коллектив, как будто всю жизнь здесь была. Небрежный взмах руки — и она снова утыкается в экран. Переписывает что-то с сайта о животных.
— Он будет только утром. — Бернис выдергивает у меня из рук письмо и поворачивается к конторке у себя за спиной. — Я прослежу, чтоб он его получил.
На деревянной полочке уже лежит еще одно письмо, от Эдама.
Я благодарю и тороплюсь к своим недоразобранным спортивным костюмам. Прислонившись к стене, меня ждет Эдам с развернутой газетой в руках.
— Сегодня опять. — Он указывает на статью, а я отворачиваюсь. Не желаю видеть. — И они снова трутся у задних ворот.
Я качаю головой:
— Девочкам это не на пользу.
Уже четырнадцать школьниц забрали встревоженные родители. В школе день и ночь дежурят полицейские — отгоняют назойливых журналистов и зевак. Временное затишье было, только когда дело дожидалось судебного разбирательства. Еще восьмерых арестовали за хранение детской порнографии; Бернетту тоже предъявлено обвинение. Всем отказано в поручительстве.
«Детский дом ужасов». «Торговец кошмарами за решеткой». «Смерть отца-педофила».
В газетах встречалось и откровенное вранье, и горькая правда, как, например, статья под названием «Она полюбила извращенца».
— Ну, что? — спрашивает Эдам.
Любопытство берет верх, и я просматриваю свежую статью. На снимке полиция ведет Бернетта к бронированному автомобилю после вчерашнего приговора: виновен по всем пунктам.
— Прости?
— Ты отнесла письмо?
— Да.
Эдам обнимает меня за талию, и газета падает на пол.
— И когда же? — интересуется Сильвия. У нее усталый вид. Ей каждый день приходится отбиваться по телефону от озабоченных родителей, заверяя, что их дочки в полной безопасности, что прежний муниципальный детский дом не имеет ничего общего с Независимой школой Роклифф-Холл. — Другой такой помощницы, как ты, у меня не было и не будет.
Я обнимаю ее. От нее пахнет стиральным порошком и табаком.
— Скоро. Ha следующей неделе. Если мистер Палмер отпустит нас до окончания семестра.
— Кого это — вас?
— Меня и Эдама. Мы вместе уезжаем. Втроем. — Я отвожу глаза, словно Сильвии так будет легче принять новость.
— То есть вы с ним…
— Нет, нет. Ничего подобного. (Да, да!) Мы с ним просто друзья. И хотим одного и того же — тихой, спокойной жизни где-нибудь подальше.
— Куда лыжи навострили? — Сильвия вздергивает брови и подбоченивается.
— В Австралию. А что? По крайней мере, всегда тепло.
Джози ждет не дождется. Другой конец света — это как раз то, что нам нужно.
После моего возвращения в Роклифф мы с Сильвией поговорили о случившемся, но она знает, что в подробности мне вдаваться не хочется. И помогает: если кто мне звонит — она начеку. Велела секретарше не пускать дальше приемной никаких нежданных посетителей. Защитница моя. Мама. Она все понимает.
— Не сходите с ума, Сильвия, — говорила я, пожимая ее костлявые кулачки. — Мне надо жить, сколько можно прятаться? Они все уже за решеткой.
— Я тебя в обиду не дам, — обещала она. — Помимо всего прочего, никто не управляется с утюгом лучше тебя.
Она шутила, но, вероятно, с самого начала догадывалась, что я не останусь, что мрачные тайны Роклиффа по ночам отравляют мне кровь. Джози, благодарение Господу, отошла, но видеть, как она носится по коридорам, посапывает ночью в спальне, гоняет по спортивной площадке, с каждым днем становилось все тяжелее. Слишком знакомо.
Поэтому, когда Эдам сказал, что едет домой, в Австралию, что ему предложили вести историю в какой-то школе в Брисбене, я заявила, что еду с ним. И замерла в ожидании его реакции.
— Это далеко, — заметил он с улыбкой, пытливо вглядываясь в меня, будто до сих пор еще не вычислил, что я из себя представляю. — Там полно страшных пауков и чертовски жарко. К тому же у тебя нет визы…
— Эдам, я не шучу. — Меня знобило, в столовой была жуткий холод. — Я думала, возвращение в Роклифф станет решением…
— Ты должна была понять это сама. — Он вытащил из кисета папиросную бумажку, скрутил в колечко и подал мне. — Выходи за меня замуж, — сказал он тоном, каким просят передать соль. — Я хочу заботиться о тебе… И о Джози.
— Ладно, — в тон ему ответила я, просунула палец в колечко, и мы оба расхохотались.
А уж потом я упала к нему на грудь и битый час лила слезы.
— Это ее. — Я протягиваю заколки для волос.
На прошлой неделе я продала дом, забрала последние вещи и на несколько тысяч фунтов накупила грима и всякой всячины, что мне понадобится для нового дела в Австралии.
Эдам берет заколки, крутит в пальцах, тихо говорит:
— Все, что от нее осталось. Кажется, я их помню. — Он прячет заколки глубоко в карман.
Эдам сказал, что никогда больше не вернется в Англию. Теперь уже незачем. Мы помечаем место еще одним деревцем. Будем надеяться, густая крона дуба не помешает пробиться нашей березке.
Вокруг сияют лазурью колокольчики, с листьев над головой сыплются солнечные брызги. Мы словно плещемся в озере. Я собираю букетик и кладу к подножию березки:
— Для Бетси.
Когда мы возвращаемся в школу, мистер Палмер топчется у секретарского стола. Эдам, не прерывая своего рассказа о дождевых лесах и удивительных птицах Квинсленда, поднимает глаза на часы и охает:
— Черт! На урок опаздываю!
Но на его пути вырастает мистер Палмер. Разбросав руки, он загоняет нас обоих в копировальную комнату и щелкает выключателем.
— На пару слов.
Дело в наших заявлениях, не иначе.
Эдам, в расстройстве из-за опоздания, нетерпеливо переминается с ноги на ногу.
— Хочу сообщить, что принимаю вашу отставку. — На бледном, усталом лице директора никаких эмоций. — Я все понимаю.
Бедняга, в последние месяцы на него столько всего свалилось, не всякий выдержит. Вместо того чтобы заниматься школьными делами, пришлось воевать с прессой, возиться с криминалистами, которые оккупировали добрую половину здания. Кто-то из журналистов раскопал, что он местный, и они только что носом землю не рыли, доказывая его давнишнюю связь с Таллоком. Это была бы сенсация. Да только ничего у них не вышло.
А мистер Палмер по-прежнему отдавал все силы, чтобы школа работала в обычном режиме. Кое-какие классы перевели в наскоро сколоченные времянки на участке.
— Желаю удачи на новом поприще. Вы оба получите официальные письма. Мистер Кингсли, вы будете освобождены от двухгодичного контракта досрочно. Мисс Джерард, нам всем будет недоставать вас. Девочки к вам привязались. — Он расплетает скрещенные руки, словно выпускает нас.
— Благодарю вас, мистер Палмер. — Эдам, извинившись, убегает.
— В последнее время нам всем пришлось несладко, — замечаю я.
Мистер Палмер выключает свет.
— Можете ехать когда пожелаете, — ровно звучит в темноте его голос.
Джози сидит на подоконнике, прижав ладони к стеклу. Я смотрю в то же окно возле обшарпанной входной двери.
— Так нечестно, мам! Опять в зиму едем.
