— Что с телефонами? — вместо ответа спросил я.
— Не работают, — после заминки ответил Рэнд. — Связь прервана. Наверное, из-за погоды.
Я прошел мимо него к камерам. Одна была пуста, а в другой, обхватив голову ладонями, сидел Билли Перде. Его одежду, ботинки — все покрывали грязные пятна. Билли бросал по сторонам отчаянные взгляды загнанного зверя, оказавшегося в западне. Он что-то напевал себе под нос, словно ребенок, который пытается отгородиться от внешнего мира. Я не стал спрашивать у Дженнингса разрешения, чтобы поговорить с парнем. Мне срочно нужны были ответы на наболевшие вопросы, и единственным, кто мог их дать, был Билли Перде.
— Билли! — окликнул я его.
— Я в пролете, да? — он взглянул на меня, произнеся это полувопросительным-утвердительным тоном, после чего продолжил напевать свою песенку.
— Я не знаю, Билли. Мне нужно, чтобы ты рассказал мне, как выглядел тот мужчина, которого ты видел у дома Риты, тот старик. Опиши его.
Сзади раздался возмущенный голос Дженнингса:
— Паркер, проваливай оттуда! Отойди от заключенного!
Я проигнорировал его окрики и снова обратился к Билли:
— Ты меня слушаешь, Билли?
Он раскачивался вперед-назад, обхватив себя руками за плечи и постоянно тихо напевая.
— Да, я слушаю, — его лицо сморщилось от напряжения. — Это трудно. Я почти его не видел. Он... Он старый.
— Постарайся еще, Билли. Он низкий? Высокий?
Бормотание возобновилось. Потом прекратилось:
— Высокий. Может быть, как я.
— Худой? Коренастый?
— Худой, но жилистый, понимаешь?
Заинтересовавшись наконец-то, Билли встал. Попытался мысленно еще раз представить себе фигуру того, кого он видел.
— Какие у него были волосы?
— Вот дерьмо! Не знаю, какие волосы...
Он опять принялся напевать песенку. Однако теперь произносил слова довольно внятно, хотя и явно что-то пропуская, словно не полностью помнил все строчки:
— Приходите все вы, прекрасные и нежные дамы. Будьте поосторожнее, кокетничая с парнем...
Я, наконец, вспомнил песню. Это была «Fair and Tender Ladies» — ее в свое время исполняли Джин Кларк и Карла Олсон. Сама же песня была еще старше. И тогда пришло окончательное понимание того, где я раньше слышал ее: Мид Пайн напевал эту песню, когда шел к своему дому.
— Билли, — спросил я, — ты был дома у Мида Пайна?
— Я не знаю никакого Мида Пайна, — он покачал головой.
Я крепко сжал прутья решетки:
— Билли, это очень важно! Я знаю, что ты направлялся к Миду. Ты не сделаешь ему ничего плохого, если подтвердишь это.
Билли поднял взгляд на меня и вздохнул:
— Я туда не добрался. Они схватили меня, как только я появился в городе.
Мне приходилось говорить мягко и отчетливо, чтобы скрыть возраставшее напряжение, могущее проявиться в голосе.
— Тогда где ты слышал эту песню, Билли?
— Какую?
— Ту, что ты напеваешь. Про прекрасных дам.
— Я не помню, — он посмотрел в сторону.
И стало понятно, что Билли на самом деле все помнит.
— Постарайся!
Он провел рукой по волосам, стиснул пальцы, соединив их в «замок», как бы в опасении, что не отвечает за свои руки, если не найдет, чем занять их. И стал снова раскачиваться вперед-назад.
— Ее тот старик напевал, которого я видел у дома Риты. Наверное, это его песенка. Я не могу выбросить эту проклятую штуку из головы. — Билли заплакал.
Я почувствовал, как мое горло вдруг резко пересохло.
— Билли, как выглядел Мид Пайн?
— Что? — у парня был вид человека, окончательно сбитого с толку.
Дженнингс опять выкрикнул:
— Я тебя в последний раз предупреждаю! Проваливай оттуда! Оставь в покое подозреваемого!
Послышались его тяжелые шаги, приближавшиеся ко мне.
— Да он есть вот там, на фотографии, — привстав, Билли указал на фотографию в рамке, висевшую на стене напротив первого от входа стола.
На фото трое мужчин стояли тесно один возле другого. Похожая фотография висела в ресторанчике, где мы обедали, только там мужчин было двое, а не трое. Я подошел поближе, оттолкнув локтем Рэнда с дороги... Посередине расположился моряк в форме американского военного флота, правой рукой он обнимал Рэнда Дженнингса, левой — пожилого мужчину, который с гордостью улыбался в объектив. На медной пластинке под фотографией можно было прочитать: «Полицейский Дэниэл Пайн. 1967 — 1991».
...Рэнд Дженнингс. Дэниэл Пайн. Мид Пайн. Вот только пожилой мужчина на фото был небольшого роста, футов пять-шесть, сутулый с мягким выражением глаз. Выделялась корона седых волос вокруг лысины с характерными пигментными пятнами. Его лицо покрывали сотни мелких морщинок.
В общем, это был совсем не тот человек, которого я встретил в доме Пайна. И тогда у меня в голове разрозненные сведения пришли в движение и стали складываться в цельную картину. Эльза Шнайдер видела кого-то взбирающимся по водосточной трубе. Старик не мог забраться по трубе, но молодой человек вполне способен. Еще я вспомнил, что сказала Рейчел о Джуди Манди: мол, ее могли использовать для продолжения породы, как селекционный материал, как кормилицу мальчика.
Невольно вспомнился и Соул Мэнн. Вот его руки быстро движутся, колдуя над картами или другими предметами, прячут даму в колоде или вытаскивают горошину из-под банки, чтобы забрать пять баксов у проигравшего. Соул никогда никого не принуждал играть, не подталкивал, не заставлял приходить к нему. Потому что он знал...
Калеб знал: Билли обязательно придет к Миду Пайну. Может, он выпытал это имя у Шерри Ленсинг, прежде чем прикончил ее. Или оно всплыло во время расследования Виллефорда. Так или иначе, но он его заполучил. Калеб строил свою игру на том, что Билли вынужден будет обратиться к Миду Пайну. Потому что Калеб мыслил, как все жулики и все охотники: иногда лучше положить приманку и подождать — позволить жертве самой прийти к тебе.
Я обернулся и увидел Дженнингса с пистолетом, направленным на меня. И смекнул, что в этот раз игнорировал его слишком долго.
— Ну, ты меня достал со всем своим дерьмом, Паркер! Вы все, ты и твои парни, бросайте оружие! На пол! Лицом вниз! Быстро!
Ресслер тоже вытащил пистолет, и молодой полицейский в дальнем офисе уже приставил к плечу "ремингтон ".
— Похоже, мы помешали заседанию нервных копов, — проронил Эйнджел.
— Дженнингс, у меня сейчас нет времени на ерунду, — начал я, — тебе придется выслушать меня...
— Заткнись! Я тебе в последний раз говорю, Паркер, положи...
Он внезапно замолчал и уставился на пистолет у меня за поясом.
— Где ты взял этот пистолет? — в голосе Рэнда явно слышалась затаенная угроза, как в речи преступника на похоронах подельника. Он ослабил нажим на спусковой крючок и сделал по направлению ко мне три шага, теперь его пистолет был практически напротив моего лица. Рэнд напряженно рассматривал надетые на мне куртку и свитер. Я услышал, как за моим плечом громко вздохнул Эйнджел.
— Ты мне скажешь, где ты взял этот чертов пистолет? Или, черт побери, я пристрелю тебя!
Не существовало нормального способа объяснить ему, что произошло. Я и не пытался:
— Я попал в засаду. Старик, который жил у озера, Джон Барли, мертв. Его застрелили прямо в моей машине. Меня же преследовали. Я добрался до твоего дома и Лорна дала мне этот пистолет. У себя в гостиной ты найдешь несколько трупов, когда вернешься. С Лорной все в порядке. Послушай меня, Рэнд, девушка...
Рэнд Дженнигс совсем отпустил спусковой крючок, поставил пистолет на предохранитель — и рукоятка его впечаталась в мой левый висок. Я отклонился назад, когда он замахнулся для следующего удара, но тут подоспел Ресслер и перехватил руку шефа.
— Ах ты ублюдок, я убью тебя! — лицо Дженнингса побагровело от ярости, но в нем уже проступали тоска и понимание того, что все уже никогда не будет таким, как раньше: раковина, наконец-то, сломалась, и его прежняя жизнь исчезала на глазах — в то самое время, когда мы разговаривали, былое просто растворялось в воздухе.
У меня кровь бежала по щеке, голова раскалывалась от боли. На самом деле болело все тело, но, как говорится на семь бед — один ответ: такой уж день выдался.
— Тебе, возможно, просто не представится такой возможности: людей, которые меня подкараулили, послал Тони Сэлли. Ему нужен Билли Перде.
Дыхание Дженнингса успокоилось. Он кивнул Ресслеру. Тот аккуратно убрал свою руку с его плеча.
— До моего задержанного никто не дотронется.
И в этот момент свет везде погас, и все потонуло во мраке.
Некоторое время стояла тишина. Весь участок на время погрузился во тьму. Затем проснулось резервное освещение, распространив тусклый свет, идущий от четырех ламп на стене. Я услышал, как Билли прокричал из камеры:
— Эй! Эй, там, снаружи! Что, черт возьми, происходит? Что случилось со светом?
Со стороны запасного выхода раздалось три выстрела, после чего послышался звук удара о стену резко распахнутой двери. Но Луис уже пришел в движение; дробовик по-прежнему был у него в руках. Я видел, как он скользнул мимо камеры Билли и замер на углу, где начинался коридор, ведущий к заднему входу. Луис мерно кивал головой, и я понял: он считает про себя.
