соберите ветки и разбросайте листья. Здесь никого не было. Дэнни? Давай, делай, как мы договорились, сынок.
Краем глаза Ладлоу заметил, как что-то длинное и темное перешло из руки в руку.
— Отец…
Голос Гарольда. Умоляющий.
И не только эта мольба, но и что-то в голосе Маккормака, усталость и мрачная решимость, предупредили Ладлоу, и он открыл глаза и начал перекатываться. Он увидел Дэнни, стоявшего над ним, и увидел, как тяжелая сломанная ветка опускается ему на голову, прямо на то место, где было ухо, и в последнее мгновение понял, что они задумали, что они хотели скрыть пулевое ранение чем-то намного более ужасным. Внезапная боль пронзила каждый нерв в его теле, и он подумал: господи, так вот на что это похоже, вот что должен был испытать Рэд, внезапно и навсегда, а потом он снова рухнул во тьму, столь беспросветную, что, казалось, она обожгла его глаза.
Когда он очнулся во второй раз, наступили сумерки. Близилась ночь.
Он очнулся, ничего не понимая.
Он не знал, кто он такой и даже что он такое. Он мог быть лесным духом, рожденным из земли и сосновых игл в первый день творения. А вовсе не созданием из плоти и крови. Он мог быть чем угодно.
Он попытался сесть, но не смог. Деревья над головой двигались, словно он лежал в середине огромной весенней карусели, которую какой-то глупый мастер случайно разместил в лесу.
Он пошевелился, как младенец, не уверенный в своих конечностях. Сначала одна ступня, потом другая, одна ладонь, потом другая. Затем руки и ноги. Он моргнул, чтобы замедлить вращение. Снова моргнул.
Наконец решив, что это возможно, он попытался сесть во второй раз — и справился. По телу пронеслась боль, всеобъемлющая и жестокая, а затем так же внезапно исчезла, стала фантомом, укрывшимся в фантомном онемении. Он коснулся рукой затылка и ощутил странную влажную мягкость. Затылок превратился в топкое болото. Рука покрылась чем-то липким, коричнево-красно-черным, с приставшими сухими сосновыми иглами.
Он задумался над тем, как сюда попал.
В тенях, в нескольких футах от себя, он увидел пикап, который лежал на крыше, словно обернувшись вокруг древесного ствола, подобно пальцу, крепко обхватившему карандаш.
Пикап был ему знаком.
Он попытался встать. Смог подняться на колени, но не дальше, а потому пополз к ближайшему дереву и, обняв ствол, медленно подтянулся. Пока дрожь в ногах не стала терпимой, он обнимал дерево, словно любовник, нежно прижавшись щекой к ароматной грубой плоти, глубоко вдыхая древесный запах. Некоторое время спустя он отпустил ствол и попробовал идти.
Его целью был пикап. Пикап был ему знаком.
Возможно, даже принадлежал ему.
Он держался поближе к деревьям. Один раз споткнулся и ухватился за ветку, чтобы не упасть. Боль пронзила тело и утихла. Лес поплыл.
Добравшись до пикапа, он наклонился и заглянул в водительское окно. Посмотрел на разбросанный по потолку мусор. Смятую газетную вырезку. Полуоткрытую рваную карту. Пустую банку из-под содовой. Скребок для стекла. Обертки от жвачки. Содержимое пепельницы, присыпавшее все прочее мелкой серой пылью, которая смешалась с яркими осколками и крошками стекла. Он не знал, что искал и что эти предметы могли для него означать, а потому отвернулся.
Темнело. Он знал, что не следует оставаться здесь в темноте.
В темноте он заблудится.
Он подумал, что нужно попробовать подняться на холм. Он не знал почему. Достаточно было ощущения, что так нужно сделать.
Он шел через сломанный подлесок, часто останавливаясь, чтобы ухватиться за немногочисленные деревца, оставленные пикапом, вроде бы припоминая его мрачное путешествие, переводя дух, восстанавливая равновесие и снова пускаясь в путь. На полпути к вершине холма он ощутил странное покалывание, пробежавшее по позвоночнику; мать говорила, это означает, что кто-то прошел по твоей могиле. А может, так говорил отец.
Его отец был жив и находился в доме престарелых. Отца звали Эвери Аллан Ладлоу-старший.
Он посмотрел под ноги и увидел в листьях перед собой пистолет.
Казалось, пистолет позвал его.
Подобно ему самому пистолету здесь было не место. Он подумал, что будет неправильным оставить его тут.
Осторожно нагнувшись, он поднял пистолет, стряхнул листья и землю и с трудом убрал оружие в карман. Когда он выпрямлялся, боль вновь пронзила его, словно вспышка молнии, и угасла.
Когда он взобрался на холм, уже стемнело. Лунный свет высветлил соседние деревья. За спиной, там, откуда он пришел, лес был темным и густым. Он смотрел на дорогу и гадал, куда направиться.
Ему казалось, что он что-то должен сделать.
Он сел, прислонившись спиной к березе, чтобы подумать. Пистолет оттягивал штанину. По необъяснимой причине он заплакал.
Некоторое время спустя он поднял голову и увидел глаза, блестевшие у земли на краю кустарника на той стороне дороги. Глаза посмотрели туда-сюда, оглядели дорогу и вновь уставились на него.
Мгновение спустя он увидел, как они начали осторожно приближаться.
Затем быстрее, через шелестящий кустарник.
Вышедшая на дорогу собака явно давно голодала. Он видел ее ребра под жидкой белой шерстью, видел костлявые задние ноги. Вероятно, фермерская собака, дворняга с изрядной примесью бигля, не молодая и не старая, почти одичавшая, из тех, что оставляют на улице в любую погоду. Теперь, когда она приблизилась, он увидел, что это кобель. Глаза были большими, и в них не было враждебности, только любопытство по поводу того, почему он сидит здесь один.
— Иди сюда, — прошептал он.
Он едва узнал свой голос, больше напоминавший хриплое бульканье. Почувствовал привкус крови во рту, облизнул сухие, потрескавшиеся губы.
Вытянул руку.
Собачий нос задергался, принюхиваясь. Пес опустил голову.
— Я тебя не обижу.
Пес поднял голову, посмотрел на него и гавкнул. Чистый, высокий звук эхом разнесся по безмолвной ночи. Пес гавкнул еще раз и умолк. Мгновение стоял, продолжая смотреть, смирившись и ничего не ожидая от этой встречи, как и, вероятно, от большинства встреч с человеком, затем повернулся и медленно зашагал обратно в кусты. Те зашевелились, когда пес прошел сквозь них, потом остался только шелест, а потом пес исчез.
Он сидел, вслушиваясь в тишину, в обрывки воспоминаний, словно в шелест страниц на ветру.
Поднимаясь, он уже знал, куда идти.
Он вышел на дорогу и зашагал в гору.
Небо искрилось звездами. Над головой ярко сияла половина луны. Янусова луна, подумал он.
