— У нас в семье вообще все самые лучшие.
— Мы с тобой — уж точно.
— Мама тоже. Она тоже лучше всех.
— Да.
На мгновение мы умолкаем, каждый думает о своем.
— Мама скучает по тебе.
— Неужели? — Неужели. Это еще почему?
Она кивает.
— Очень.
— По-моему, нет. — Мне не нравится, какое направление ни с того ни с сего принял разговор, хочется перевести его на другую тему, пока он не зашел слишком далеко.
— Она хорошо ко мне относится, — говорю я, ощупью двигаясь дальше, — мы всегда оставались друзьями, хотя недолго жили друг с другом, может, она поэтому и скучает. Я тоже по ней скучаю, но потому, что она всегда меня ждала и я всегда виделся с ней из-за тебя. Может, и она примерно так же ко мне относится. Вот и все. Теперь у нее совершенно новая жизнь, которая по-настоящему насыщенна, новая работа у нее гораздо более многообещающая, чем прежняя, может, время от времени она ее и достает, может, иной раз и обронит фразу типа: «В Санта-Фе мне жилось намного легче!», что-нибудь в этом роде.
Я смотрю на нее, имеет ли смысл то, что я говорю?
— Это так, — говорит она, — там на самом деле было намного легче. Мне было намного легче, да и намного беззаботнее. Мы виделись с тобой всякий раз, когда мне этого хотелось, а не только раз в месяц.
— Я почти весь летний отпуск проведу с тобой, — напоминаю ей я. — Ты будешь со мной все лето.
— Это не одно и то же. Конечно, а как же иначе?
— Но ведь в Сиэтле неплохо. У тебя появились симпатичные друзья и подруги, в том числе и те, с которыми я познакомился. Ты мне сама говорила, что тебе нравятся ребята и девчонки, что там живут.
— Ну да, но они не такие, как мои друзья и подруги здесь. Настоящие друзья и подруги.
— Они станут такими. На это нужно время.
Она не верит тому, что я говорю. Я сам не верю тем словам, которые срываются у меня с уст, а она, черт побери, все нутром чует почище любого радара!
— Я хочу обратно.
— По-моему, это невозможно, моя хорошая. Во всяком случае, не сейчас.
— Почему?
— Потому.
— Почему потому?
— Потому что сейчас ты живешь с матерью, а молоденькой девушке нужно быть вместе с матерью. Большую часть времени.
— А если бы я была мальчиком?
— Не думаю, что от этого что-то изменилось бы. К тому же ты ведь не мальчик.
— Ты сам всегда говорил, что не важно, кто я — девочка или мальчик.
— Это действительно не важно.
— Тогда почему это не не важно, если я — девочка и хочу жить вместе с тобой?
— Я имел в виду другое. Маленьким детям, как правило, нужно жить с матерями.
— Но не всегда. Мы же с тобой отлично ладим, разве нет?
— Конечно.
— Тогда почему это не не важно?
О Боже! Я вроде бы считаюсь одним из лучших адвокатов в городе, который мыслит на редкость логично, а она, черт побери, ставит меня в тупик!
— По-моему, тут ты права.
Подняв голову, она улыбается: ну вот видишь?
— Но дело не только в этом.
— Я знаю, что ты сейчас скажешь.
— Ну и что же?
— Что я стану взрослой девушкой, а взрослой девушке нужна мать, которая бы ее опекала. — Она говорит изменившимся тоном, стараясь подражать взрослой женщине, скажем, Патриции.
— Ну… это действительно так.
— Мэри-Лу могла бы мне в этом помочь.
— Мэри-Лу?
— Разве она не твоя девушка?
— В известном смысле. — У меня такое ощущение, что я стою на месте для дачи свидетельских показаний и мне сильно не по себе.
— Ну вот, она и могла бы.
— Это не ее дело. Это дело твоей матери.
— Сейчас у мамы нет на это времени. Она вкалывает почем зря.
Ну вот, приплыли.
— Я тоже, — осторожно говорю я.
— Так и должно быть.
— Как это понимать?
— Отцы и должны вкалывать почем зря. А она — мать.
— Мэри-Лу тоже очень много работает.
— Этого бы не было, если бы у нее был ребенок, — парирует она.
— На это мне ответить нечего, потому что ребенка у нее нет, к тому же это все равно не имеет значения, потому что твоя мать — Патриция, а не Мэри-Лу. Речь идет о двух разных женщинах.
— Мы с мамой почти не видимся! — со злостью говорит она. Судя по всему, злость копилась в ней давно, а сейчас вырвалась наружу. — Иногда бывает так, что я ложусь спать, когда ее еще нет. Мне это до смерти надоело! — восклицает она с настоящей обидой.
Черт! Как дела могли зайти так далеко? С какой стати она должна страдать от наших амбиций? Она ведь еще совсем ребенок, который заслуживает того, чтобы рядом находился кто-нибудь из родителей. Интересно, думаю я, знает ли Патриция на самом деле, что творится?
— У мамы новая работа, — говорю я, стараясь быть терпимым и по возможности справедливым к ней. — Иной раз ничего не поделаешь. Скоро все будет по-другому.
— А если нет?
— Послушай! Занятия в школе кончаются через месяц, ты все лето будешь со мной, тогда обо всем и поговорим, о'кей?
— У меня же все равно нет выбора, правда? Хороший вопрос.
— Нет, — сама себе отвечает она.
— А тебе не кажется, что мама обидится?
— Не знаю. Может быть. Не знаю.
— Ты же для нее все! По-моему, она здорово обидится.
— Теперь уже нет. Я теперь уже не все для нее. — Глядя на меня, она опирается на локоть. — А для тебя? Разве я не много значу для тебя?
— Ты для меня значишь больше всего на свете.
— Ну и…
— У меня есть кое-что такое, чего нет у нее. Я больше преуспел, чем она. Я больше заработал денег…
— Сейчас она зарабатывает кучу денег. Готова побиться об заклад, что больше, чем ты!
— Может быть. — Черт, только этого мне еще не хватало! Чтобы Клаудия сидела тут и подсчитывала, кто из родителей больше зарабатывает.
— К тому же у меня это был уже второй брак, а она раньше не была замужем…
— Тебе же самому с ней страшно не нравилось! Это было еще хуже, чем быть вообще неженатым. Ты мне сам говорил. — Она видит меня насквозь.
— К тому же сейчас я живу с другой женщиной.
— С Мэри-Лу?
— Да.
— А почему она сегодня не приехала?
— Она не захотела мозолить тебе глаза, ведь это же твой праздник.
— Ты бы сам ей не разрешил, правда?
— Да.
— Надо было ей приехать. Мы бы здорово повеселились.
— Я ей передам. Она будет рада это слышать.
— Мне кажется, она бы мне понравилась.
— Ты бы ей тоже понравилась.
— Это важно. На тот случай, если ты на ней женишься.
Черт, мне за ней не угнаться!
— Мы пока даже не заикаемся об этом, Клаудия.
— Когда-нибудь, может, и заикнетесь. Просто я хотела тебе сказать, что она мне нравится. На случай, если это будет тебе интересно.
— Спасибо.
Мой мозг работает с лихорадочной быстротой. Общеизвестно, что дети обладают даром предвидения, неужели она догадывается о чем-то таком, о чем я сам не имею ни малейшего представления?
— Маме как раз это и нужно, — продолжает она.
— Выйти замуж? По-моему, на новой работе у нее нет времени думать об этом.
— Так или иначе, время у нее находится.
— Откуда ты знаешь? Она что, сама тебе об этом говорит?
— Она мне больше ни о чем не говорит. Она мне приказывает.
— Ты уверена, что не преувеличиваешь?
— Да. Она все говорит приказным тоном. Она без конца срывает на мне злость.
— Клаудия…
— Да, срывает! Теперь она то и дело выходит из себя. Что бы я ни делала, ее это не устраивает.
— Это все из-за новой работы. Ей, наверное, на самом деле трудно приходится, она работает гораздо больше, чем раньше. Она к этому не привыкла, ее гложет сознание вины из-за того, что она не уделяет больше времени тебе, вот она так и поступает. Ты же знаешь, что она души в тебе не чает.
— Ну да! — говорит она без всякого воодушевления.
Горячий шоколад в чашке уже остыл. Я снова наливаю его в кастрюлю, чтобы подогреть. Она бредет следом за мной на кухню. На ней ночная рубашка, она уже собралась ложиться спать. Уже одиннадцатый час, обычно она ложится пораньше. Я думал, что мы с ней выпьем горячего шоколада и поболтаем на сон грядущий.
— Она что, с кем-нибудь встречается? — спрашиваю я. — Она мне говорила, что видится кое с кем из мужчин.
— Одни зануды.
— Не все, наверное.
— Все до одного! Мама почти ни с кем и не встречается больше одного раза.
— Ей угодить трудно.
— Все они — зануды. Я бы никого из них даже близко к себе не подпустила.
— Рано или поздно она найдет себе кого-нибудь.
Теперь, когда она процветает и уверена в своих силах, это лишь вопрос времени.
— Мне все равно. Иногда я думаю, что она просто боится.
Устами младенца…
Когда я наливаю шоколад обратно в чашку, звонит телефон. Взяв трубку, Клаудия слушает секунду, потом передает трубку мне.
