Ознакомительная версия.
Аюми прыгнула вперед. Нанесла удар сбоку — «до». Отступила. Еще одна атака — два удара слева, один в лицо. Лобовая атака — «мэн». Наоко отражала каждый удар, мастерство вернулось к ней. Аюми наступала, следуя учению Мусаси, то есть метила в жизненно важные точки: яремную вену, запястье, сердце, гортань, печень…
Она отступила. Наоко перешла в наступление, не желая упускать инициативу в этой пляске смерти. Надо измотать соперницу, пусть ценой риска для собственной жизни. Шагнуть на край бездны… Удар. Второй. Третий…
Аюми отпрыгнула еще на шаг. Или это Наоко отступила назад? Кто из них окажется выносливее? Да еще этот дождь… Наоко пока не получила ни одной раны, но она слишком хорошо владела языком клинков, чтобы понимать: в этой схватке ей не победить. Все, что в ее силах, — это продержаться как можно дольше. Сражаться до конца. Ради своих детей.
Новая атака. Наоко чувствовала, как вибрируют ее пальцы, сжимающие оплетенную кожей рукоятку меча. Пропадало дыхание, из глаз катились слезы, кровь горела огнем. В то же время ее охватило нечто похожее на опьянение: в таком состоянии бились самураи, ведомые чувством долга и стремлением к саморазрушению.
Она издала крик и нанесла Аюми удар в бок. Отскочила и перешла в лобовую атаку. Аюми взмахнула мечом. Наоко ударила еще раз, но пробиться сквозь защиту Аюми было невозможно. Казалось, она не перемещается по земле, а летает над схваткой.
Наоко споткнулась, потеряла равновесие, но чудом удержалась на ногах, прижавшись к черной скале. Ощутила влагу у себя на ладони. Это был не дождь. Это была кровь. А Аюми уже опять наступала.
От столкновения клинков Наоко пронзила дрожь. Все, это конец. Металл не выдержал удара. Говорят, меч тем прочнее, чем сильнее любовь к нему владельца. Наоко никогда не ухаживала за своим мечом, и сейчас это пренебрежение будет стоить ей жизни. Она отбросила катану и сунула руку в карман — за кайкеном.
Одновременно она отпрыгнула. Еще доля секунды — и меч Аюми обрушился бы на нее.
Аюми извлекла из-за пояса второй меч. Теперь у нее были вооружены обе руки — это особенность школы Миямото Мусаси. Стремительность, с какой она двигалась, казалась невероятной, сверхчеловеческой. Наоко упала на землю. Ей все никак не удавалось вытянуть руку из кармана.
Как была, на четвереньках, она переползла к скале и забилась в узкую щель. Клинок меча последовал за ней, звеня от соприкосновения с гранитом. Наоко пришла на ум игра в «камень-ножницы-бумагу»: камень тупит ножницы, бумага обертывает камень, ножницы режут бумагу… Аюми схватила ее за ноги и поволокла наружу. Наоко изогнулась и посмотрела в лицо врагу. На нее глядела бесстрастная маска с узкими, словно процарапанными, прорезями глаз.
Не раздумывая, Наоко замолотила обеими ногами, но Аюми крепко держала ее за щиколотки. Когда та вытащила ее из жалкого убежища, до Наоко вдруг дошло: сопернице, чтобы добраться до нее, пришлось выпустить из рук мечи. Тогда она бросилась на Аюми и зубами вцепилась ей в щеку, но Аюми ухватила ее за волосы и оторвала от своего лица.
Наоко лежала на земле возле скалы. От боли при падении она на миг закрыла глаза, а когда открыла их, увидела, что Аюми снова держит катану. Наоко бросилась к валявшемуся на земле второму мечу — вакидзаки — и вскочила, сжимая оружие.
Даже если смерть неминуема, ей не о чем жалеть. Она сделала все, что было в ее силах.
Пассан бродил вокруг святилища, когда до него донеслись отдаленные звуки, похожие на лязг металла. Ветер сменился. Он прислушался, чтобы определить, откуда исходит шум. Снизу, с пляжа. Но он же сам шел той дорогой. Как он мог не увидеть Наоко и Аюми?
Он побежал вниз по холму. Сосновые иглы обдирали лицо. К металлическому звону добавились крики. Он уже почти добрался до пляжа, когда тональность криков изменилась — они перешли в жуткие душераздирающие стоны. Пассан огляделся: со всех сторон его обступала чернота. С небес цвета сажи на песок обрушивались потоки воды, пузырясь и растекаясь пенистыми ручьями, серыми и мутными, как плевок.
Никого. И крики смолкли. Слева Пассан заметил утесы, по форме напоминавшие ритуальные изваяния. Инстинкт подсказал ему, что надо двигаться именно в ту сторону. Он протиснулся между каменными глыбами, внутренне готовый к тому, что сейчас перед ним откроется какая-нибудь экзотическая картина — камлающий шаман, ведьма над колдовским зельем…
На фоне колеблемых ветром сосен обозначились две размытые дождем человеческие фигуры. Одна из них лежала на земле, вторая, чей черный силуэт выделялся особенно четко, занесла над первой меч.
— Нет!
Фигура повернула к нему голову. В тот же миг небо у нее над головой раскололось надвое, блеснула молния, на землю хлынул поток дождя. В краткой световой вспышке Пассан успел узнать лицо, виденное на фотографиях. Ненормальная бледность говорила о холодности и отсутствии человеческих чувств — с тем же успехом это могла быть отполированная каменная маска. Но больше всего Пассана поразил взгляд женщины. В ее угольно-черных глазах горел адский огонь. Ему вспомнились слова Мусаси: «Восторженный человек слаб духом». Однако Аюми вовсе не производила впечатления слабой.
Он с криком бросился вперед, даже не подумав достать оружие и лишь потрясая кулаками. Но его блеф сработал. Аюми развернулась и побежала в лес, похожая на преследуемого хищника. Пассан поспешил к Наоко. Ее куртка была вся в крови, под промокшей тканью угадывалась маленькая грудь. Повторялась та же сцена, что разыгралась в Пре-Сен-Жерве, вот только помощи ждать было неоткуда.
Осторожно сняв с нее юкату, он обнаружил пропитанный кровью бинт — в пылу схватки старая рана открылась. Через повязку тянулся засохший кровавый след. Это было настоящее чудо, что Наоко еще жива — если только Аюми действительно намеревалась ее убить.
Пассан шептал жене ласковые слова. В луже неподалеку он заметил сломанный меч. Приглядевшись внимательнее, обнаружил возле скалы еще один клинок в ножнах, более короткий. А где же кайкен? Он обшарил карманы куртки Наоко и наткнулся на ножны из черной древесины хлебного дерева, из которых выглядывала инкрустированная слоновой костью рукоятка. Вот и он.
Пассан встал, сжав кайкен в руке. Наоко ухватила его за полу куртки. Губы ее дрожали, глаза налились кровью. Она пробормотала что-то, но он не разобрал слов. Судя по всему, просила его быть осторожным.
Левой рукой он достал мобильник, набрал номер рыбака и вложил телефон в ладонь Наоко.
— Это парень, который привез меня сюда, — тихо сказал он. — Скажи ему, пусть едет обратно. — И добавил чуть громче: — Скажи, пусть поторапливается!
Ответа дожидаться не стал и бросился догонять врага, скрывшегося среди густых сосен.
— Аюми-сан!
Его крик угас, как свеча под дождем. Он пригляделся: наверх вела узенькая тропинка, скорее даже намек на тропинку. Ни дорожки из камней, ни утоптанной земли — просто канавка серой жидкой грязи, едва заметная на фоне красного латерита. Пассан ступил на тропку, и ноги моментально провалились по щиколотку. Одежда, насквозь пропитавшаяся водой, весила тонны. Он должен найти эту женщину. И убить…
Он карабкался вверх, перешагивал через мелкие болотца, без конца оскальзываясь и оступаясь.
— Аюми-сан!
Чем выше он поднимался, тем сильнее лил дождь. На расстоянии пары метров он уже ничего не видел. Только он собрался крикнуть еще раз, как ноги вывели его на просеку. Над кронами деревьев показалось небо. Прогрохотал гром — его раскат длился и длился. Внизу текла река, вода ее бурлила, словно в русло плеснули кипятку. На поверхности ходили плотные, казавшиеся живыми буруны. Посередине на сотню-другую метров тянулся островок, похожий на обломок кораблекрушения.
Пассан вдруг понял: Аюми ждет его именно там.
Он спустился по склону и шагнул в теплую воду. Если бы понадобилось, пустился бы вплавь, но речушка была мелкой, и он перешел ее вброд. Добравшись до противоположного берега, сунул кайкен за пояс, ухватился за жесткую и густую траву и выкарабкался на сушу. Он находился на узкой тропинке, вившейся в густых зарослях тростника. Фыркнув, как собака, Пассан выпрямился.
И увидел Аюми: она стояла впереди, метрах в пяти от него. В руке у нее был поднятый для удара меч, изогнутым лезвием повторявший контур ее лица. Она замерла в той же позиции, какую принимали актеры бесчисленных японских боевиков, виденных Пассаном. Он не смог сдержать улыбки. Неужели ему суждено умереть, изображая пародию на мастера боевых искусств?
Он вспомнил о кайкене за поясом. Кинжал против метрового меча? Смешно. И он бросился в кусты. Пробирался сквозь заросли, обдирая лицо о ветки и колючки. Так он пробежал не один десяток метров, ни разу не обернувшись. Слышал он лишь шум дождя и свист меча, рассекавшего воздух у него за спиной. Смертоносный клинок был совсем рядом — вздыхал и жалобно стонал, звал к себе.
Ознакомительная версия.
