Изящным жестом указывает на бутылку в ведерке:
— Для рыбы у нас отличное шампанское.
Потом берет другую бутылку с красным вином и яркой этикеткой:
— А для всего остального «Матто», по-итальянски это значит «безумный», не так ли? Великолепное итальянское вино.
Сердце бьется на пределе, дальше некуда, а дыхание уже почти прервалось.
Подхожу и бросаюсь ему на шею.
Целуя его, чувствую, как все проходит и все приходит одновременно. Чувствую, что все существует и ничто не существует только потому, что целую его.
И когда ощущаю, что он отвечает на мой поцелуй, думаю, что умерла бы без него и, наверное, умру ради него в эту минуту.
На секунду отстраняюсь. Только на секунду, потому что дольше не в силах.
— Пойдем в постель.
— А ужин?
— К черту ужин.
Он улыбается мне. Улыбается, касаясь моих губ, и я чувствую его дыхание, его дивный аромат.
— Там дверь открыта.
— К черту дверь.
Мы идем в спальню, и какое-то время, которое кажется бесконечным, я ощущаю себя и глупой, и дурой, и распутной женщиной, и самой прекрасной на свете, и любимой, и обожаемой, и повелеваю, и умоляю, и повинуюсь.
И вот он лежит рядом со мной, уснул, а я прислушиваюсь к его ровному дыханию и смотрю на бледный свет за шторами. Потом встаю, набрасываю халат и подхожу к окну. И позволяю себе без страха и тревоги взглянуть наружу.
А там веет над рекой легкий ветерок.
Возможно, преследует что-то, или что-то преследует его. Но так приятно постоять некоторое время, слушая, как он шуршит в листве на деревьях. Это легкий, свежий бриз, тот, что осушает слезы людей и не позволяет ангелам плакать.
И я могу наконец уснуть.
Конец романа — это как отъезд друга. Всегда остается какая-то пустота. К счастью, жизнь позволяет нам снова встречаться со старыми друзьями и приобретать новых. Вот кого хочу поблагодарить:
— доктора Мэри Элакуа ди Ренсселлер вместе с Чудо-Дженет и Супер-Тони, ее потрясающими родителями, за рождественский вечер, когда они приняли меня с любовью, как близкого человека;
— Пьетро Барточчи, ее неподражаемого мужа, единственного в мире человека, который умеет храпеть даже бодрствуя и заключать при этом сделки;
— Росанну Капурсо, гениального нью-йоркского архитектора с огненно-рыжими волосами и столь же яркими чувствами;
— Франко ди Маре, по сути, брата, чьи советы оказались важнейшими при создании образа военного репортера. Если мне это удалось, то заслуга определенно моя. Если же не удалось, то вина его;
— Эрнесто Амабиле, который поделился, уже будучи взрослым человеком, воспоминаниями о Вьетнаме, куда попал зеленым юнцом и видел все своими глазами;
— Антонио Монда за радость встретить в Нью-Йорке итальянского интеллигента;
— Антонио Карлуччи за то, что поделился со мной своим опытом и познакомил со знаменитым рестораном;
— Клаудио Нобиса и Елену Кроче за гостеприимство и книги.
— Айвена Дженази и Сильвию ДелльʼОрто за то, что встретили вместе со мной аиста, прибывшего из бруклинской «Икеи»;
— Розарию Карневале, которая не только снабжала меня свежим хлебом во время моего пребывания в Нью-Йорке, но еще и прекрасно руководит банком;
— Зефа, не только друга, но и настоящего коменданта здания на Двадцать девятой улице;
— Клаудию Питерсон, ветеринара, и ее мужа Роби Фачини за то, что рассказали мне историю Вальса, их необыкновенного трехлапого кота;
— Карло Медори, который превратил цинизм в развлечение, а дружбу в свое кредо;
— детектива Майкла Медину из полицейского управления Тринадцатого округа в Нью-Йорке за любезную поддержку в трудную минуту;
— дона Антонио Мацци за консультацию по поводу обязанностей священнослужителей и за то, что стал в какой-то мере благодаря своим реабилитационным общинам вдохновителем части этой истории и персонажем замечательного приключения;
— доктора Эльду Файлес, патологоанатома в больнице в городе Асти, и доктора Витторио Монтано, невролога в том же учреждении, за научную консультацию при работе над романом.
Наконец я вынужден с бесконечным удовольствием в который уже раз вернуться к моей рабочей группе, состоящей из людей, которые спустя столько времени ставят передо мной альтернативу:
я еще не наскучил им,
а если наскучил, они поразительно умеют притворяться, будто это не так.
В обоих случаях ваших аплодисментов заслуживают:
— пират Алессандро Далаи, потому что понимает, что граппини,[5] когда судно идет на абордаж, и граппини в баре — разные вещи;
— кристально чистая Кристина Далаи, за то, что продолжает невозмутимо вновь и вновь покупать мне стаканы, которые я постоянно бью;
— энциклопедический Франческо Коломбо, мой бесподобный редактор, за то, что, на мое и на свое счастье, имеет одним умом больше и одним «бентли» меньше;
— почитатель Че Гевары Стефано Травальи, который, как и Оскар Уайльд, знает, как важно зваться Эрнестом;
— элегическая Мара Сканавино, высочайшей квалификации художественный руководитель, за то, что исключительно изобретательно умеет натворить всякое;
— пифагорейская Антонелла Фасси, потому что так же легко танцует в сердцах нас, авторов, как кружит и по нашим рукописям;
— блистательные Алессандра Сантанджело и Кьяра Коделуппи, мои неоценимые пресс-атташе, которые грудью встают на защиту.
И вместе с ними все ребята из издательства «Бальдини Кастольди Далаи», которым каждый раз удается заставить меня почувствовать себя великим писателем, даже если вопрос все равно sub judice.[6]
Присоединяю к ним моего литературного агента, научно-фантастического Пьерджорджо Николаццини, потому что он отнесся ко мне как истинный друг, когда я чужеземцем высадился на его планету.
Как принято говорить, все персонажи этой истории, кроме Вальса, полностью вымышлены, и всякое сходство с реальными людьми — чисто случайное.
Кто прочитал этот роман, понял, что в его названии нет ничего автобиографического. Кто не читал и думает, будто есть, пусть остается с этим предположением, которое делает мне честь.
Засим прощаюсь с вами поклоном и взмахом шляпы с пером.
Я есмь Альфа и Омега (лат.).
Ищите женщину (фр.).
Беги что есть силы (англ.).
Жан-Мишель Баския (1960–1988) — американский художник. Прославился сначала как граффити-художник в Нью-Йорке, затем как успешный неоэкспрессионист.
Игра слов: grappino di arrembaggio — абордажный дрек и рюмка граппы (ит.).
Далек от разрешения (лат.).
