— Спасибо, — сказал я. — Я подумаю об этом завтра утром.
После этого она ушла. Я открыл окно и снова растянулся на кровати. Мне нужно было помыться, но я совсем обессилел. Не мог даже раздеться и спуститься вниз, чтобы принять ванну.
Я лежал тихо, заставляя себя не двигаться, хотя мне хотелось немедленно вскочить с кровати и посмотреть на себя в зеркало. Надо уметь держать себя в руках. С песком в ботинках далеко не убежишь. Я закрыл глаза, мысленно глядя на себя со стороны.
Это занятие всегда мне нравилось. Словно смотришь на другого человека.
Я делал это уже тысячи раз, и каждый раз в этом было что-то новое. Я смотрел на себя так, как смотрят на меня другие люди, и ловил себя на мысли: «Господи, какой приятный мальчуган. Сразу видно, паренек что надо…»
То же самое я подумал и сейчас и почувствовал, как по спине бегут мурашки. Я начал размышлять о своих зубах и других деталях, хотя знал, что на самом деле все это не важно. Но я заставлял себя думать о них.
Мне казалось, что лучше думать об этих и подобных им вещах, чем… чем о чем?
Зубы и контактные линзы. Здоровое и загорелое лицо. Прибавка в весе. Прибавка в росте… и только отчасти из-за ботинок на высокой платформе, которые я носил с 1943 года. Я немного вытянулся с тех пор, как завязал, а теперь, когда я вернулся… или не вернулся? Предположим, я вдруг заболею, да так, что не смогу справиться с работой? Босс будет вне себя, и… и что это за имя? Чарльз Биггер — Карл Бигелоу? Не хуже всякого другого. Что бы я выиграл, назвавшись Честером Беллоузом или Чонси Биллингслеем, — имя все равно было бы более или менее похожим. Человек не может слишком далеко уйти от своего имени. Попробовать можно, но ничего хорошего из этого не выйдет. Есть метки на белье. Есть вопросы, на которые нужно отвечать. В общем…
В общем, я не сделал никаких ошибок. Но Босс меня нашел. Раньше мы с ним никогда не виделись, но он знал, где меня искать. А если это удалось Боссу, то…
Я закурил сигарету, сразу смял и откинулся на подушки.
Босс — это особый разговор. Он не в счет. Я не сделал никаких ошибок и не собирался их делать. Не только в том, как выполнить работу, но и как замести следы. Потому что, как был гладко ты все ни сделал, все равно можно на чем-то засыпаться. И лучший способ «сгореть» — это попытаться попросту сбежать. Боссу не понравится, если ты провалишь дело. Если они тебя не достанут, то он достанет.
Значит… Меня клонило в сон.
Никаких ошибок. Не расслабляться ни на минуту. Никаких болезней. Используй их всех — миссис Уинрой прямо, а других косвенно. Пусть они будут на твоей стороне. Пусть они на сто процентов убедятся, что я не могу сделать то, что я должен сделать. Боссу совсем не обязательно за мной присматривать.
Они будут за мной присматривать. Они все будут следить, все ли я сделал правильно… все будут следить… всегда… и я…
…Они толпились по обеим сторонам этой узкой темной улицы, одинокой и темной улицы. Они занимались своими делами, смеялись, болтали и наслаждались жизнью; но в то же время они следили за мной. За тем, как я выслеживаю Джейка, а Босс выслеживает меня. Я обливался потом, я не мог перевести дыхание, потому что слишком долго пробыл на этой улице. А они шли за мной, проходили между мной и Джейком, но никогда не смотрели на Босса. Они хотели меня, МЕНЯ. И… я чувствовал во рту вкус угольной пыли, я слышал, как трещат подпорки в шахте, лампа на моем шлеме начала мигать, и… я схватил одного из ублюдков. Я схватил его или ее, мы перекатывались и кричали…
Она была на моей кровати. Она лежала подо мной, пригвожденная моим телом, и я вжимал костыль ей в горло.
Я заморгал, глядя на нее и пытаясь вырваться из сна. Я воскликнул:
— Господи, малышка! Никогда больше…
Я отбросил в сторону костыль, и она снова начала дышать, но все еще не могла сказать ни слова. Она была слишком испугана. Я взглянул в ее огромные, расширенные глаза — они следили за мной — и с трудом удержался от того, чтобы ее ударить.
— Выкладывай! — рявкнул я. — И поживее. Что ты здесь делала?
— Я… я… я…
Я ввинтил ей в бок кулак и как следует нажал. Она задохнулась.
— Говори!
— Я… я… волновалась за тебя. Я испугалась, что… Карл! Не надо…
Она стала бороться, и я налег на нее всем телом. Я держал ее, ввинчивал кулак, и она стонала и хватала ртом воздух. Она попыталась схватить меня за руку, и я нажал сильнее.
— Не надо!.. Я никогда… Карл, я никогда… Так нельзя… Карл! Карл! Ты не должен… Я хочу ребенка, и…
Она перестала меня упрашивать.
Просить было больше не о чем.
Я посмотрел вниз, прижав к ней голову, чтобы она не могла проследить за моим взглядом. Я взглянул и быстро закрыл глаза. Но я не смог удержать их закрытыми.
Это была ножка ребенка. Совсем маленькая ступня на крошечной лодыжке. Она начиналась сразу над коленом — вернее, в том месте, где у нее могло быть колено, — маленькая лодыжка толщиной в большой палец… лодыжка и ступня ребенка.
Пальцы сжимались и разжимались, двигаясь в такт ее телу…
— Карл… О, Карл! — прошептала она.
После долгой паузы — мне показалось, что она была очень долгой, — я услышал, как она сказала:
— Не надо. Прошу тебя, не надо. Все в порядке, Карл… Пожалуйста, Карл… Не плачь больше…
Мне не скоро удалось заснуть, и через полчаса я проснулся снова. Совершенно измученный, но с таким чувством, словно спал несколько часов. Вы знаете, как это бывает. И так продолжалось всю ночь.
Когда я проснулся в последний раз, было уже половина десятого и в комнате светило солнце. Оно горело прямо на моей подушке, и лицо у меня было горячим и мокрым. Я быстро сел и схватился за живот. От солнца, внезапно ударившего, мне в глаза, меня начало мутить. Я сомкнул веки, но свет никуда не уходил. Он оставался где-то внутри, на изнанке век, в его лучах плясали тысячи маленьких предметов. Крошечные белые фигурки, похожие на цифру семь, танцевали, извивались и кружились передо мной.
Я сел на край кровати, держась за живот и раскачиваясь взад-вперед. Во рту я чувствовал вкус крови, соленый и едкий, и думал о том, как это будет выглядеть при солнечном свете — все пурпурно-желтое и…
Кое-как мне удалось одеться, вставить линзы и закрепить челюсти. Пошатываясь, я спустился в ванную, пнул ногой дверь, захлопнувшуюся за моей спиной, и встал на колени перед унитазом. Я обхватил его руками и сжал себя в кулак, глядя на воду, подрагивавшую на дне побуревшего фарфора. Потом по телу прошла волна судороги, и меня вырвало.
Хуже всего, когда выворачивает в первый раз. Меня словно разорвало на две половины, рванув одновременно вперед и назад. Потом пошло легче; самое трудное было поддерживать дыхание, чтобы не задохнуться. Сердце колотилось все быстрей и громче. От слабости по лицу текла испарина, смешиваясь с кровью и блевотиной. Я знал, что произвожу ужасный шум, но меня это не волновало.
В дверь постучали, послышался голос Фэй Уинрой:
— Карл! С тобой все в порядке, Карл?
Я не ответил. Я не мог. Дверь открылась.
— Карл! Господи, милый, что случилось…
Не оборачиваясь, я махнул назад рукой. Мол, все в порядке, мне очень жаль, и проваливай отсюда.
Она сказала: «Я сейчас вернусь, милый», и я услышал, как она поспешила обратно в коридор и вниз по лестнице.
Я прильнул к унитазу, закрыв глаза.
К тому времени, когда она вернулась, я уже смочил лицо холодной водой и сидел на крышке унитаза. У меня была страшная слабость, но тошнота прошла.
— Выпей это, дорогой.
И я выпил — полстакана чистого виски. Я задохнулся и замотал головой, а она сказала:
— Вот, возьми. Затянись покрепче.
Я взял у нее сигарету и затянулся как можно глубже. Виски струилось вниз, холодя и согревая меня в тех местах, где мне надо было охладиться и согреться.
— Боже мой, милый! — Она опустилась передо мной на колени; не знаю, зачем она надевала этот пеньюар, все равно он ничего не скрывал. — С тобой часто это бывает?
Я покачал головой:
— Так сильно не было с детства. Не знаю, что на меня нашло.
— Господи, я не знала, что и думать. Даже с Джейком такого не бывало.
Она улыбалась, преисполненная сочувствия. Но ее красновато-карие глаза смотрели на меня оценивающе. Кто я — крутой парень, с которым можно провести немало горячих деньков? Или просто жалкий и гнилой тип, достойный того, чтобы содрать с него несколько вшивых долларов, но ничего больше?
Похоже, она составила свое мнение. Она встала и обвила меня руками, сомкнув их за моей спиной. Она произнесла: «М-м-м-мф!» — и поцеловала меня открытым ртом.
— Ах ты, мой маленький негодяй, — прошептала она. — Ах ты, мой маленький злодей. Я уже подумывала…
Но мне этого не хотелось. Пока. Я еще не был готов. Поэтому я повел себя слишком резко и разрушил ее настроение.
