И на этот раз девушка очнулась от ночного кошмара, прежде чем попала в руки жестокого призрака-убийцы, с трудом осознавая, что это очередной страшный сон, а не реальная действительность. Она лежала в постели, дрожа всем телом, не в силах успокоиться.
С тех пор как она поселилась на Лайвинг-Айсленд, эти ночные кошмары постоянно истязали ее. Но мучительнее всего было то, что каждый последующий сон оказывался еще страшнее предыдущего. Охваченная отчаянием, Хелен спрашивала себя, когда же придет конец этому издевательству? А может быть, она просто постепенно лишается рассудка?
Хелен застонала и решительно откинула одеяло: надо навестить леди Элизабет, состояние которой становится все более угрожающим. И хотя доктор Морригам настоятельно советовал Хелен побольше спать, чтобы успокоить расшатавшиеся нервы, она, наоборот, чувствовала себя гораздо лучше после бессонной ночи — в этом случае она хотя бы была избавлена от ночных кошмаров!
Сестра милосердия надела теплый шерстяной халат и вышла из комнаты, стараясь двигаться бесшумно, чтобы никого не беспокоить: огромный дом спал, погруженный во тьму, и только бой старинных напольных часов в холле нарушал ночную тишину.
Хелен осторожно отворила дверь в будуар и вошла. На прикроватном столике стояла зажженная керосиновая лампа, слабо освещавшая восковое лицо леди Элизабет. Она спала беспокойно, тяжело и прерывисто дыша. На лбу больной выступили капельки пота. Хелен положила на лоб женщины холодное полотенце и пощупала пульс. Она действовала крайне осторожно и бережно, но больная все-таки проснулась. Она пристально посмотрела на Хелен лихорадочным взглядом воспаленных глаз, и у нее начался бред.
— Генри, — позвала она почти беззвучно дрожащими синеватыми губами. — Генри, где ты? Что ты такое делаешь?
— Успокойтесь, миледи, спите! Вам нужен покой, чтобы выздороветь! — повторяла Хелен, ласково гладя холодную как лед руку больной.
Леди Элизабет снова заснула, а Хелен села возле ее постели, решив дежурить всю ночь.
Некоторое время ничто не нарушало ночную тишину, и Хелен начала клевать носом. Внезапно она вскочила, нервно озираясь по сторонам: ей послышался какой-то посторонний шум. Но в доме по-прежнему стояла мертвая тишина.
Сестра милосердия встала и начала мерить шагами комнату, периодически проходя мимо высоких окон, выходящих из будуара миледи на узкий балкон. Луна освещала своим равнодушным светом кроны могучих деревьев в парке и серебрила вдалеке воду канала. Ночь стояла безветренная и тихая. Но в следующее мгновение Хелен убедилась в предательской обманчивости этой тишины.
Девушка уже хотела отойти от окна, как вдруг заметила в парке непривычное шевеление. Она вгляделась в темноту и в полосе лунного света увидела очертания мужской фигуры. Мужчина двигался медленно, словно крадучись, и на руках он нес что-то крупное и, видимо, тяжелое. Хелен догадалась, что происходит что-то страшное, требующее тайны и надежного покрова ночи. Ее раздирали страх и любопытство, и она осталась наблюдать дальше. Наконец, человек миновал старые вязы и вышел на лучше освещенную светом луны боковую аллею. Хелен затаила дыхание — она узнала его: это был Махата, личный слуга сэра Генри. И он нес на руках светловолосую девушку.
Хелен испуганно отпрянула от окна. Что все это значит? Она отчетливо видела бледное безжизненное лицо девушки и ее пшеничные волосы, свисающие до земли. Ей показалось, что эта девушка была… мертвой.
Хелен повернулась, ища поддержки у леди Элизабет, но несчастная больная ничем не могла ей помочь, и в этот момент девушка остро осознала, как одинока в этом огромном чужом доме. Ночные кошмары уже не казались ей невыносимыми, в истинный кошмар начала превращаться ее реальная жизнь!
«Что же делать?» — вертелось в голове у Хелен. Она не смогла заставить себя снова подойти к окну. Ее колени подгибались, сердце бешено колотилось, дыхание перехватывало, в голове гудело. Кое-как на полусогнутых ногах она добралась до стула у постели леди Элизабет и плюхнулась на него. Она стала свидетельницей преступления! Другого объяснения происшедшему не было.
Хелен вспомнила предостережение леди Элизабет, держаться подальше от сэра Генри и Махаты. Этот индус обладал неведомой властью над своим господином. Но что это была за власть?
Надо бы рассказать обо всем доктору Морригаму, но ведь она уже предпринимала попытку поговорить с ним о странных событиях в Хэмли-Холле и своих ночных кошмарах, но Майкл не принял ее опасения всерьез. Однако необходимо что-то предпринять, нельзя же делать вид, что ничего не происходит…
Хелен собрала волю в кулак, подошла к окну и приоткрыла его. Ночь была вовсе не такой тихой, как ей первоначально показалось. Легкий ветерок играл листьями высоких деревьев и шевелил подлесок. Слышались крики ночных птиц. И все эти привычные звуки перекрывала странная чужая мелодия, которая разливалась из той части парка, где находился родовой склеп семьи Хэмли…
Хелен захлопнула окно. Она не желала больше ничего ни видеть, ни слышать. Что бы там ни происходило, это настолько страшно, что лучше уж ничего не знать об этом…
* * *
Доктор Морригам приехал на Лайвинг-Айсленд на следующее утро. Накануне он весь вечер посвятил чтению научных трудов по кардиологии, надеясь выискать новый способ спасения жизни леди Элизабет. Но даже последнее, нашумевшее в медицинских кругах исследование знаменитого французского кардиолога ничем не обнадежило его. Медицина рубежа девятнадцатого-двадцатого столетий была не в силах долго поддерживать жизнь пациента с таким тяжелым пороком сердца.
Расстроенный, Майкл Морригам прибыл в Хэмли-Холл и повторил сказанное вчера сэру Генри, пригласившему его в свой рабочий кабинет:
— Я еще раз обдумал все возможные сегодня методы лечения и пришел к неутешительному выводу: я не в силах помочь вашей жене, сэр.
Сказав это, молодой врач вдруг с изумлением заметил, что его слова не взволновали сэра Генри. И это было тем более удивительно, что вчера он места себе не находил от тревоги и отчаяния. Что же изменила минувшая ночь?
— Полагаю, вы сделали все, что могли, дорогой доктор Морригам, — ответил майор. — Моя жена чувствует себя сегодня утром гораздо лучше. Я навестил ее и думаю, что самое страшное уже позади.
— Но, сэр, — молодой врач не верил своим ушам.
— О, вы меня неправильно поняли, дорогой доктор, — заявил сэр Генри. — Я вовсе не пытаюсь ввести вас в заблуждение. Осмотрите вашу пациентку и убедитесь, что я прав.
Майкл Морригам с минуту недоуменно смотрел на майора, а потом кивнул в знак согласия и вышел из кабинета. Со странным чувством поднимался он по широкой мраморной лестнице. На первой лестничной площадке он встретил Хелен и поразился ее измученному виду. Влюбленное сердце Майкла немедленно наполнилось жалостью. Он пожал руку девушки и заботливо спросил:
— У вас все в порядке? Вы выглядите бледной и уставшей.
Хелен выдавила из себя слабое подобие улыбки и ответила:
— Я просто плохо спала: снова эти ночные кошмары…
Она не стала продолжать, считая, что ему все это абсолютно не интересно.
— Опять эта шестирукая женщина? — неожиданно спросил Майкл.
Хелен опешила: он помнит зловещий персонаж ее сновидений? Значит, он все же воспринял ее рассказ всерьез?
— Я должна идти к миледи, — пробормотала она. — Эта ночь прошла тяжело.
— Сэр Генри сообщил мне, что его жене много лучше. Я только что говорил с ним.
В глазах Хелен отразилось удивление и недоверие, и она медленно протянула:
— Да-а-а?
Доктор и сестра милосердия вместе вошли в будуар и остолбенели: сэр Генри нисколько не преувеличивал — леди Элизабет сидела в постели среди кружевных подушек и весело улыбалась. Ничто не напоминало о том, что вчера она стояла на краю могилы.
— Доктор Морригам, как я рада вас видеть, — бодрым голосом произнесла она и протянула ему свою изящную руку для поцелуя.
И Майкл, и Хелен тупо уставились на больную, ничего не понимая. Еще вчера бывшее восковым лицо смертельно больной женщины теперь приобрело вполне здоровый оттенок, синюшные губы порозовели, а лихорадочно блестевшие воспаленные глаза смотрели на них спокойно и весело.
Если бы доктор Морригам не осматривал вчера свою безнадежную пациентку, он подумал бы, что его разыграли. «Неужели эти новые медикаменты так эффективны? Не может быть!» — подумал Майкл, когда к нему вернулась способность соображать. Он открыл свой докторский чемоданчик и присел на стул возле постели больной:
— Миледи, я бесконечно рад огромному прогрессу в вашем состоянии, но, к своему стыду, должен признаться, что это не результат моего врачебного искусства. Я не имею понятия, как такое могло произойти: подобное улучшение при вашем заболевании за такой короткий срок является, мягко говоря, фантастическим.
