Она точно знала, куда ей нужно. Нельзя было терять ни минуты.
Долгую секунду Бен с Пакстоном молча смотрели друг на друга.
Бен, подбирая слова, задумчиво крутил на колене опустевший стакан.
— Гарри, я не убийца, — наконец произнес он.
Пакстон, взяв графин, налил обоим.
— Ты слишком заметная фигура, особенно в тесном мирке бывших офицеров. По сарафанному радио до меня дошли слухи о твоих подвигах. Я в курсе, куда ты подался, выйдя в отставку. В отличие от меня, простого бизнесмена, ты занялся розыском людей.
Бен покачал головой.
— Не путай понятия, я не охотник за головами. Я спасал похищенных, по большей части детей. И уж киллером точно не подрабатывал.
— Тебе доводилось убивать похитителей, — сказал Пакстон, решительно глядя Бену в глаза. — По крайней мере, мне так говорили. Возможно, у меня неверные сведения.
Бена передернуло.
— Нет, ты прав. Я убивал. Но не хладнокровно и не по заказу.
— Выслушаешь меня?
— Конечно, говори, — вздохнул Бен.
Пакстон подошел к одной из картин: два военных парусника в бушующем море разносили друг другу борта; из клубов белого дыма вылетали струи пламени, клочьями висели паруса.
— Послушай, каким был мой сын. Философ, интеллектуал, в отличие от меня не боец. Наверное, рядом со мной ему было нелегко. Застенчивый, робкий; все его попытки пойти по стопам отца были с самого начала обречены. Бог не обделил его талантом, но ему не хватало честолюбия, куража и задора, он ни разу не прыгнул выше головы. Он знал, что я разочарован. Здесь есть и моя вина: не надо было на него давить. Сейчас я об этом горько жалею.
Пакстон отвернулся от картины.
— Потому что на самом деле у Моргана была в жизни великая страсть, которую я никогда не понимал. Все началось, когда в ходе исследований он кое на что наткнулся.
— На что именно? — спросил Бен, недоумевая, к чему ведет Пакстон.
— Надо понимать склад ума ученых. Они не ищут славы. То, что мы с тобой считаем мелочами, для них — главная радость в жизни. У Моргана был свой объект страсти: папирус, повествующий то ли о политических, то ли о религиозных дрязгах в Древнем Египте. Он делился со мной подробностями, но я, если честно, все позабыл. Мне всегда было скучно, когда сын с горящими глазами сыпал именами и датами.
— И в Каире он работал по этой теме?
Пакстон кивнул.
— Отдавая находке много времени и сил. Когда ему предоставили творческий отпуск, он решил несколько месяцев пожить в Египте. И все материалы взял с собой.
Но когда нашли труп, его вещи пропали. Воры забрали часы, телефон, бумажник и фотоаппарат. Даже кое-что из одежды. И портфель с ноутбуком. Какой-то подонок с ножом решил заработать пару монет, сбыв краденое, и все труды моего сына пропали.
Бен не знал, что сказать.
— Невыносимо тяжело, что Морган мертв, — жестко сказал Пакстон. — Однако еще сильнее меня терзает мысль, что его наследие может пропасть вот так, ни за грош. Я хочу, чтобы его заслуги были признаны, хотя бы посмертно. Чтобы в ученых кругах узнали о его исследованиях и воздали ему должное. — Лицо Пакстона исказилось от горя. — Когда на задании погибал один из наших солдат, мы хотели, чтобы его помнили. Его имя писали на часовой башне.
Пакстон говорил о священной традиции десантников записывать имена павших героев полка на часовой башне в штаб-квартире в Херефорде.
— Дань уважения, — кивнул Бен.
— Большего я не прошу, — ответил Пакстон.
Бен задумался.
— Гарри, я тебя понимаю. Честное слово. Материалы исследований твоего сына можно и нужно вернуть, вопросов нет. Но ты просишь о другом — чтобы я отомстил.
— А то у тебя на руках мало крови.
Тут возразить было нечего.
— Преднамеренное убийство мне претит.
У Пакстона на миг вспыхнули глаза.
— Кто они такие, Бенедикт? Худшие из отбросов! Ты сделаешь одолжение миру. И мне.
Одолжение. Это слово легло на Бена каменной плитой. За ним стояла длинная история. Он опустил глаза.
В голове роились образы прошлого. Подавленные воспоминания как живые встали перед мысленным взором.
Бен поднял взгляд.
— Четырнадцатое мая тысяча девятьсот девяносто седьмого года… Я не забыл.
— Ты только не подумай, что я требую былые долги, — сказал Пакстон. — Бенедикт, поверь, ты мне ничем не обязан. Договорились?
Бен никак не отреагировал.
— Я позвал именно тебя, потому что ты единственный человек в мире, кому я могу доверить это дело. Ты сможешь пойти до конца. А я не справлюсь. Оно слишком личное. Оно меня убьет.
Пакстон молчал.
— Естественно, я тебе заплачу. Я богатый человек. Назови цену.
Помедлив, Бен ответил:
— Мне нужно все обдумать.
— Понимаю. И прошу прощения, что взвалил на тебя свои проблемы.
— Одно могу сказать сразу: денег мне не надо.
— И это понимаю, — кивнул Пакстон. — Но если что, мое предложение в силе. Как минимум я покрою все расходы.
Бен посмотрел на часы. Было уже почти два.
— Ты, конечно, хочешь получить ответ побыстрее. Дай мне время до вечера. Я тебе позвоню.
Пакстон улыбнулся.
— Спасибо. И что бы ты ни решил, будь сегодня моим гостем. Если откажешься, будем считать, что разговора не было. Если согласишься, приезжай с вещами. Тебя ждет роскошная каюта. Переночуешь здесь, а с утра, перед тем как ты отправишься в Каир, я введу тебя в курс дела.
Бен не ответил. Его разум уже лихорадочно взвешивал все «за» и «против».
— Еще раз благодарю за то, что приехал в такую даль. Как бы ни обернулось, мне очень приятно снова тебя видеть.
Пакстон встал. И в этот миг раздался стук в дверь.
— Извини.
На пороге стояла Мария с телефоном в одной руке и темно-синей курткой Бена — в другой.
— Прошу прощения за то, что прерываю вашу беседу. Это Казамото, — добавила она еле слышно.
Пакстон цыкнул себе под нос и взял трубку.
— Я буквально на минуту, — сказал он Бену.
— Буду ждать на палубе, — ответил Бен.
Они с Марией вышли из библиотеки.
— Как там Керри? — спросил он в коридоре.
— Отдыхает. Ей досталось… — Мария протянула ему куртку. — Возвращаю. Для Керри нашлась одежда.
— Спасибо за помощь.
— Вот уж не за что. Ведь это вы спасли ее. А кто другой отвернулся бы. — Она улыбнулась. — Кстати, пойду загляну к ней.
Бен поблагодарил Марию и с курткой в руках отправился на палубу. Ноги будто налились свинцом. Наверху все было залито солнечным светом. Мерцало голубое море, слабые волны раскачивали палубу. Опершись о перила, Бен оглядел горизонт. Достал из куртки «Зиппо» и пачку «Голуаз», купленную в дьюти-фри. Сунул в рот сигарету и прикурил.
— Добрый день, — раздался голос.
Бен обернулся.
Волосы Зары Пакстон, уже не стянутые в хвост, разметались по плечам, и в них играло солнце. Девушка улыбнулась, тонкой рукой смахивая локон с лица. Меж алых губ блеснули жемчужные зубы. В голубых глазах вспыхнул отблеск веселья.
Бен вдруг понял, что смущенно пялится в пол.
— Нас не представили, — сказала Зара с тихим смехом. Бен разобрал в ее ласковом голосе еле слышный австралийский акцент.
— Миссис Пакстон. — Он протянул руку, и она пожала ее. Ее теплая ладошка была нежной, но крепкой.
— Пожалуйста, называй меня Зара.
— Бен Хоуп.
— Гарри зовет тебя Бенедиктом.
— Лучше просто Бен.
— Что ж, рада познакомиться, просто Бен. — Ее взгляд скользнул по сигарете у него в руке. — Дашь затянуться?
Такая фамильярность застала его врасплох.
— Возьми целую.
— Не надо, мне хватит одной затяжки. Гарри терпеть не может, когда я курю на борту. И вообще, когда курят.
— Учту.
Бен протянул Заре сигарету. Их пальцы на миг соприкоснулись. Сигарета, став на одну затяжку короче, вернулась к Бену.
— Благодарю.
Пару секунд он не знал, что сказать. Ему просто хотелось смотреть на блики у нее в глазах. Время шло, повисла тишина. Наконец Бен нарушил молчание.
— Случайно подсмотрел, как ты стреляешь. Здорово у тебя получается.
Она улыбнулась.
— Стараюсь.
— Чемпионка Открытого турнира Австралии.
— А на Олимпийские игры не попала. Есть куда расти.
Снова повисло неловкое молчание.
— Так ты служил с Гарри в десанте? — спросила Зара. — Первый раз встречаю его товарища по оружию.
Бена пожал плечами, не желая развивать тему.
— Не хочешь говорить об армии?
Ее проницательность и внезапно посерьезневший вид поразили Бена.
— Если честно, не очень.
— Тебе там не нравилось?
— Мне стали противны те причины, по которым нас посылали в бой, — честно ответил он. — Поэтому я и ушел. Хотя поначалу все было иначе. Я любил армию, она была моей жизнью.
Бен сам себя удивил тем, что так разоткровенничался перед едва знакомым человеком. Обсуждать такие материи было не в его правилах.
