Все эти предостережения, загадочные истории! А разве он сам не привязан к портрету? Ведь он забывает обо всем на свете, когда садится в кресло напротив него. Один взгляд этой женщины лишает его разума!
Его лицо приняло оживленное выражение — сейчас он снова увидит портрет! От лихорадочного возбуждения у него закружилась голова. Пошатываясь, Ричард вышел из лифта и остановился у новой картины в стиле поп-арт, прислоненной к стене. Полотно было кричаще красочным, и адвокат в недоумении спросил себя, зачем он вообще купил его. Он прошел по длинному коридору, увешанному полотнами знаменитых модернистов, даже не взглянув на них — еще несколько недель назад это было бы невозможно!
Дверь в комнату, где находился теперь смысл его жизни, была распахнута настежь. Он со страстной тоской принялся искать колдовской взгляд темных глаз, но прекрасный образ снова покинул портрет, на этот раз прихватив с собой и фон. Роскошная золоченая рама окаймляла пустоту. Внутри нее виднелась только белая стена.
Мужчина тяжело опустился на стоявший у двери стул и впал в забытье. Казалось, мысли и чувства разом покинули его тело.
Когда Ричард очнулся, кошмар еще не закончился. Он поднялся, пошатываясь и не понимая, в своем ли он уме? Стакан неразбавленного виски ненадолго прояснил сознание и дал силы подойти к пустой раме.
Его дрожащая рука шарила в пустоте рамы, касаясь холодной стены, а лицо приобрело паническое выражение: ему казалась, что не только рама потеряла свое содержимое, но и он потерял свою жизнь.
Ричард тщательно обследовал раму и понял, что огромный холст не был унесен неведомым духом, а был вырезан человеческой рукой, аккуратно орудовавшей ножницами. Значит, он не сумасшедший! Кто и зачем похитил его мечту, смысл его жизни? Горе обрушилось на него с такой же силой, с какой прежде он дарил портрету свою любовь.
Шок полностью обездвижил мужчину, и он подумал, что теперь не остается ничего другого, как умереть. Ему казалось, что он падает в пропасть, из которой уже никогда не выбраться. Ричард едва доплелся до дивана и рухнул на него. Его мозг, словно парализованный, не рождал ни одной дельной мысли, кроме мечты о смерти. Теперь осталось только уйти из жизни, как и предсказывала Виктория! Виктория… Он поднес ко рту стакан и залпом выпил оставшийся там виски — это был последний глоток перед дальним-дальним путешествием…
* * *
Ричард фон Вильд проснулся через двое суток, но пришел в себя не сразу. Он лежал в глубоком трансе, ничего не чувствуя и не желая. Сквозь плотно задернутые шторы пробивался слабый свет. Рама портрета была все так же пуста. В комнате царила пугающая тишина.
Мужчина поднялся тяжело и неуверенно, но чувствуя себя странно отдохнувшим. Он уже давно забыл это приятное ощущение. Ричард медленно вышел из комнаты, поймав себя на том, что ему хочется двигаться быстрее, и в ногах нет прежнего оцепенения. Головная боль прошла, и он снова мог думать! Одна за другой рождались мысли о пропущенных, текущих и предстоящих делах.
«Виктория!» — подумал Ричард, вспомнив о ее предостережениях и требовании вернуть портрет во дворец. Ему не хотелось верить, что она могла совершить криминальное преступление, но ситуация требовала прояснения. Адвокат позвонил портье:
— У меня вопрос по поводу вчерашней доставки картины. Кроме фрау фон Ленхард, кто-нибудь поднимался в мою квартиру?
— Фрау фон Ленхард приходила еще в четверг, господин адвокат, — удивленно ответил портье. — И, кроме нее, никого не было.
— А какой сегодня день?
— Воскресенье.
— Это что же получается, я так долго спал?
Так, значит, проблема бессонницы решена?
— Все может быть, господин адвокат. Я уже два дня вас не видел.
— Еще один вопрос по поводу доставки картины. Фрау фон Ленхард уносила что-нибудь, когда уходила?
— Кажется, упаковочную бумагу. Она не хотела, чтобы я ее выбрасывал, потому что она может пригодиться для упаковки других картин.
— Упаковочная бумага…
— Ну да, свернутая в рулон.
— А какого размера был этот рулон?
— Длинный и довольно толстый, перевязанный веревкой.
— А могло ли там быть завернуто что-то другое?
— О господи, конечно, нет! Я даже представить себе такого не могу… Чтобы эта красивая молодая дама!? Нет, это была упаковочная бумага, как она и сказала.
— Что значит «она сказала»?
— Она сказала, что там упаковочная бумага.
Ричард представил себе, как она бросила рулон на заднее сиденье своего автомобиля и спокойно уехала. И никто ничего об этом не знал!
Фон Вильд молча ушел, оставив незадачливого портье в полном неведении, что же, собственно, произошло. Разумеется, прежде чем обвинять Викторию, он должен поговорить с ней с глазу на глаз.
Ричард позвонил во дворец, ему ответили, что выставка сегодня открыта и фрау фон Ленхард на рабочем месте. Адвокат приехал и нашел ее.
— Я должен задать вам один вопрос, Виктория: это вы украли из моей квартиры портрет леди Тэлбот?
Голос мужчины звучал холодно, и он внимательно вглядывался в чистое юное лицо, не имевшее ничего общего с рафинированной красотой зрелой дамы. Выразительные карие глаза вызывали доверие, а так редко встречающиеся у молодежи прекрасные манеры располагали к общению. Она принадлежала к тому типу людей, общества которых ищут другие. А вдруг все это ловкое притворство, прикрывающее криминальные наклонности? Его трезвый ум и профессиональный опыт подсказывали ему, что и не такое возможно.
— Куда вы дели портрет?
— Он там, откуда уже не сможет вам навредить.
Ее тихий голос слегка дрожал, и Ричард почувствовал, что этот поступок дался ей нелегко. Она не отпиралась, не выкручивалась и не юлила. Эта прямота на мгновение лишила его дара речи, но потом он дал волю своему возмущению:
— Вы что, серьезно думаете, что я смирюсь с этим? Вы забыли, что я заплатил за портрет огромные деньги?
— Я знаю, но эта картина вредна для вас. И вы это знаете. Даже ваш организм уже доказал, что вам лучше, когда портрета нет рядом!
Он выглядел гораздо лучше. Мешки под глазами исчезли, лицо приобрело естественный цвет.
Глаза девушки смотрели на него в упор. Этот взгляд открывал ее душу. И эта душа была отдана ему.
— Моя совесть не позволила мне пассивно наблюдать, как портрет шаг за шагом подводит вас к смерти!
— И поэтому вы просто пришли в мою квартиру и вырезали холст из рамы? У вас очень крепкие нервы!
Он жестко рассмеялся.
— Да я бы ее на мелкие кусочки изрезала, если бы не было другого выхода.
— И вы надеетесь, что я это стерплю?
Он иронично поднял брови и посмотрел на стену, на которой прежде висел портрет. Но стена была по-прежнему пуста.
— Да, я надеюсь, что вы отдохнете и снова станете здравомыслящим деловым человеком, который расценит свое злополучное приобретение как роковую ошибку и поступит соответственно.
— И как же?
— Верните портрет во дворец как бы напрокат.
Ричард покачал головой:
— До чего же вы целеустремленная особа! И вы действительно рассчитываете на то, что я приму ваше предложение после этого удачного криминального маневра? Вы меня дураком считаете? Я плачу бешеные деньги, а удовольствие получают другие?
Он был в бешенстве, а в серо-стальных глазах читались сила и холодная решимость. Виктория едва стояла на ногах от физической усталости и какой-то душевной опустошенности:
— Я вовсе не считаю вас дураком, а взываю к вашему разуму, который снова проясняется именно потому, что портрета леди Тэлбот больше нет рядом с вами! И нет его влияния!
— А если влияние леди Тэлбот — это самое прекрасное, что я знал в жизни? И я не хочу от него отказываться? Вы же ничего не смыслите в этом, вы еще слишком молоды!
Девушка вздрогнула и на мгновение подумала: «Может, бросить этот чертов холст к его ногам — пусть наслаждается, пока не умрет!» И она повернулась, чтобы уйти.
— Виктория фон Ленхард! — приказной тон заставил ее остановиться. — Или портрет до сегодняшнего вечера снова окажется в моей квартире, или я сообщу о краже в полицию. Вам ясно?
Она полуобернулась к нему и спокойно ответила:
— Ясно. Но я не могу ничего изменить.
Она ушла, оставив потерявшего самообладание мужчину в состоянии бессильной ярости к безмолвному удовольствию той дамы, чей свернутый в рулон портрет преспокойно лежал в углублении за верхней частью декоративной гипсовой лепнины, обрамлявшей ее законное место.
* * *
— Скажи мне, что все это просто дурной сон, дорогая!
Софи фон Штеллинген не хотела верить рассказу племянницы. Но непреклонное выражение лица девушки говорило, что ей не до шуток. Лицо тети Софи под слоем нежно-розовой пудры стало смертельно-бледным, полные ужаса глаза смотрели на племянницу и не узнавали ее — перед ней сидела женщина с сильной волей, способная на поступок.
